Ю. К. БЕГУНОВ

РУКОПИСНАЯ ЛИТЕРАТУРА ХVIII ВЕКА И ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ЧИТАТЕЛЬ

(ПРОБЛЕМЫ И ЗАДАЧИ ИЗУЧЕНИЯ)

Предмет нашего рассмотрения — рукописные произведения, созданные в XVIII веке и распространявшиеся в России в демократической среде. В данном случае мы имеем в виду средние и низшие слои общества, к которым принадлежали мелкопоместное дворянство и низшее чиновничество, младшие офицеры и солдаты, духовенство, купечество и мещанство, ремесленники и мастеровые, свободные крестьяне и крепостные, слуги и учащиеся, а также работный и деклассированный люд. Одним словом, нас интересует так называемая «массовая» по способу распро­странения, «низовая» по происхождению рукописная литература XVIII века. В от­личие от «высокой» литературы, т. е. литературы Прокоповича и Бужинского, Кан­темира и Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова, Фонвизина и Державина, Ра­дищева и Карамзина, которая в основном была печатной, она создавалась и рас­пространялась в XVIII веке как народная рукописная книга, в виде сборников, тетрадей и отдельных листов; к ней примыкает и лубок.

Впервые в советское время проблема «массовой» или «низовой» рукописной литературы и ее читателя была поставлена в дискуссии, открытой 6 апреля 1934 года в Институте русской литературы[1] в связи с выходом в свет статьи В. А. Десницкого «О задачах изучения русской литературы XVIII века»,[2] а также девятой—десятой книг «Литературного наследства» со статьями Г. А. Гуковского «За изучение XVIII века» и Д. П. Мирского «О некоторых вопросах изучения ли­тературы XVIII века».

В своей статье В. А. Десницкий противопоставлял рукописную литературу «основному потоку дворянского классицизма» как культуру «третьего сословия» и предлагал ее изучать, несмотря на «нелитературность» и «второстепенность». Позднее, в 1936 году, ему возражал П. Н. Берков.[3] По его мнению, литература XVIII века, в том числе и рукописная, обслуживала интересы не одного класса, а отражала общественное сознание России эпохи чиновничье-дворянской монархии с характерной для нее борьбой дворянской и демократической идеологий всех от­тенков. Критикуя В. Н. Перетца и В. В. Буша за противопоставление рукописной и печатной «высокой» литературы и за понимание «массовой» литературы как чте­ния для народа исключительно,[4] П. Н. Берков настаивал на том, что рукописная литература не имела замкнутого характера и что разрыв между литературой «выс­ших» и «низших» слоев не наблюдался. Он подверг критике понятие «массовая литература», считая, что два критерия «массовости» — «демократический читатель» и «рукописная форма распространения» — имеют разную емкость. Ведь в первой

половине XVIII века почти вся литература, в том числе официальная, придворная, носила рукописный характер, а литературная продукция «верхов» — сатиры Канте­мира, елагинско-ломоносовская полемика из-за «Гимна бороде», драматургия и т. п. — была почти сплошь рукописной. Все же П. Н. Берков счел возможным употребить термин «рукописная литература демократических читателей XVIII в.»,[5] хотя и с оговорками. «... Здесь возникает затруднение, — пишет П. Н. Берков, — так как со второй половины XVIII в. ряд рукописных повестей попадает печать. Перестают ли они вследствие этого, вследствие более широкого „массового^» способа распространения — типографского, — перестают ли они вследствие этого быть частью „массовой^» литературы? Итак, мы приходим к выводу, что оба критерия „массовости^», принятые в „Путеводителе^» (В. Н. Перетца, — Ю. Б.), не раскры­вают подлинного содержания термина „массовая литература^». Очевидно, самое по­нятие „массовая литература^» изжило себя и, как неоправдавшее себя, должно быть оставлено».[6]

С тех пор понятие «рукописная литература демократических читателей» не применялось в литературоведческих исследованиях, объем и содержание этого понятия не уточнялись, не пересматривались.

Нам представляется, что между «рукописной массовой (т. е. низовой) литера­турой» и «рукописной литературой демократических читателей» нет особой раз­ницы. Поэтому далее оба термина будут употребляться нами как равнозначные.

В разработке критериев отнесения тех или иных рукописей XVIII века к «ни­зовой» (чаще всего рукописной) демократической литературе важную роль сыграл М. Н. Сперанский.[7] Согласно его разысканиям, не менее 500 рукописных сборни­ков XVIII века имеют авторские, читательские и владельческие пометы. Эти по­меты позволяют судить о принадлежности их читателей к низшим слоям об­щества, а следовательно — отнести их к «рукописной литературе демократического читателя».

Дальнейшее глубокое и всестороннее исследование особенностей рукописной «низовой» литературы XVIII века, уточнение объема и содержания понятия «ру­кописная литература демократического читателя», равно как и изучение конкрет­ных и многосторонних функциональных связей рукописной литературы с «высо­кой» литературой XVIII века зависит от источниковедческой базы. В 1958 году П. Н. Берков писал: «... необходимо признать, что плодотворное изучение литера­туры XVIII века требует всемерного расширения крута исследуемых материалов. Оставаться на том уровне фактических знаний, который был достигнут нами в пред­шествующие десятилетия, наша ветвь советского литературоведения не должна. Может быть, нас ждут какие-нибудь значительные находки; но дело не в них, глав­ное заключается в широком привлечении как можно большего количества неис­пользованных рукописных и печатных источников, действительно раздвигающих границы наших знаний в области литературы XVIII века. Надо помнить, что до­революционное литературоведение вообще было мало активно в разыскании ма­териалов. В советские годы сделано в этом отношении много больше. Однако надо систематически обследовать все государственные архивы и рукописные отделения библиотек, чтобы создать полный свод существующих рукописей анонимных и ав­торских произведений XVIII века»[8].

* * *

Обращаясь к опыту, накопленному более чем за 100 лет историко-литера­турной наукой, мы неизбежно приходим к выводу о малой изученности и гро­мадной сложности указанной выше большой проблемы — «Рукописная литература XVIII века и демократический читатель». Отметим некоторые ее аспекты.

Во-первых, рукописная форма существования литературных сочинений во все века является естественной, тем более, что далеко не все произведения художе­ственной литературы предназначаются для печати и далеко не все из них имеют счастливую возможность быть напечатанными. Однако различать рукописный и пе­чатный способы распространения литературы необходимо, тем более, что «рукописность» - это несомненно более дешевый и более демократический способ распростра­нения литературы, помимо светской и духовной цензуры.

Во-вторых, рукописная литература XVIII века была продолжением и разви­тием сплошь рукописной традиции XI—XVII веков. В XVIII веке все еще перепи­сывались и перерабатывались такие произведения, как повести об Акире, о Бове (1734), о Еруслане Лазаревиче, о Ерше, о куре и лисице, о Петре Златых Ключей, о Петре и Февронии (1790), о Шемякиной суде. Демократическая сатира XVII века оказала существенное влияние на такие произведения рукописной сатирической литературы XVIII века, как «Дело о побеге с Пушкарских улиц петуха от куриц», «Повесть о крестьянском сыне» (в списке 1792 года), «Глухой паспорт», «Плач холопов», «Челобитная судье-свинье» и др. Повести о Петре Златых Ключей и о царице и львице переделывались в одноименные драмы, «Повесть о Василии Зла­товласом» — в «Повесть о французском сыне» и т. д.

К вопросу об отношении рукописной литературы XVIII века и древнерусской литературной традиции, поставленному еще Н. И. Новиковым в «Опыте историче­ского словаря о российских писателях» (1772), а на иных принципах А. Н. Пыпиным, обратился в советское время В. В. Буш.[9] В своей статье он рассмотрел влия­ние «социально-экономического сдвига» на расслоение читателя в начале XVIII века, бытование в XVIII веке произведений допетровской литературы и принципы со­ставления в это время сборников и библиотек, связанные с традицией предыдущих веков. Ценный вклад в разработку проблемы внесли М. Н. Сперанский, В. Д. Кузь­мина, Г. Н. Моисеева и др.[10]

В-третьих, рукописная книжность XVIII века была тесно связана с фолькло­ром: русские былины об Илье Муромце нашли отражение в записях и переработ­ках «Гистории о Илье Муромце», а устные сказания и легенды повлияли на ру­кописную повесть (об Архилабоне, о Ефродите и Максионе, о Ярополе и др.); книж­нопесенные стихи, канты и псальмы продолжали традиции не только силлабиче­ской поэзии и старой гимнографии, но и народно-поэтических песен. В исследова­тельской литературе этой проблеме уделено сравнительно мало внимания.[11]

В-четвертых, сложным было отношение рукописной книги к печатной. Так, ру­кописная литература XVIII века нередко служила источником для авторов печат­ных повестей и романов: повести о Бове и Еруслане, возможно, повлияли на «Игру судьбы» Н. Ф. Эмина, «Русские сказки» В. А. Левшина, «Пересмешник» М. Д. Чулкова, «Гистория об Александре» — на «Несчастного Никанора», «Повесть о Фроле Скобееве» — на «Повесть о Селуяне Сальникове» Ивана Новикова, а «Повесть о Бове» послужила основой для одноименного произведения А. Н. Радищева и т. д.

Целый ряд рукописных повестей во второй половине XVIII века попадает в печать: пять изданий выдержало основанное на рукописной повести о Гереоне (Георге) произведение Матвея Комарова «о приключении аглинского милорда Георга и о брандебургской маркграфине Фридерике-Луизе» (1782, 1785, 1786, 1789, 1791, 1799), дважды увидели свет повести о Петре Златых Ключей (1780, 1796), о Полиционе (1787, 1796), о Бове (1790, 1791). А в рукописные сборники во второй поло­вине XVIII века переписываются многие произведения, появившиеся сперва в пе­чати. Например, в Угличском сборнике конца XVIII века, наряду с «Романом о доне Рамиро и Изабелле», источник которого, нам, неизвестен, содержатся следующие произведения: «Любовь сильняе дружбы. Повесть гишпанская» М. А. Гомес в пер. с фр. В. И. Лукина (СПб., 1764), «Похождение Керея и Каллирои» Харитона в пер. с нем. И. И. Акимова (СПб., 1763), «История о Иерониме» в пер. с фр. И. В. Шиш­кина (Московский университет, 1765), «О персидском шахе Тахмас-Кулы хане» в пер. с фр. С. Ф. Решетова (СПб., 1762), «О принце Флоридоре» Ф. А. Эмина (СПб., 1763), «Сто новых новостей» М. А. Гомес в пер. с фр. (СПб., 1765) (рукопись Науч­ной библиотеки Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышев­ского, собр. И. А. Шляпкина, № 461 (по В. Н. Перетцу) или № 92/207 (по И. А. Шляпкину)). В библиотеке известного библиофила XVIII века капитана Я. Я. Мордвинова мы находим в сборниках XVIII века, наряду с произведениями «низовой» лите­ратуры, сочинения Ломоносова (рукописи Государственного Литературного музея, №№ 53, 59, 64, 66, 76), Нартова и Нарышкина (№ 64), Сумарокова (№№ 48, 54, 92), Тредиаковского (№№ 59, 64), Фонвизина (№№ 52, 55), Хераскова (№№ 53, 59, 64), переводы из Вольтера (№ 46), Баркли и Фенелона (№ 59), Оуэна, Мюре и Овидия (№ 64), Мольера (№ 48) и т. д.

Взаимодействие рукописной и печатной книги XVIII века рассматривается также советскими книговедами. Об исключительной важности позднего этапа исто­рии рукописной книги для развития русской культуры в последнее время писали, кроме С. П. Луппова (на его работах мы остановимся далее), Н. Н. Розов,

А.   С. Мыльников, И. Ф. Мартынов, Г. Н. Моисеева.^[12] Ими были отмечены некото­рые особенности этого этапа истории рукописной книги с точки зрения книговеде­ния: большая демократичность самого способа ее создания, независимость от цен­зурных установлений государства и церкви, тесная связь с конъюнктурой книжного рынка, стремленце преодолеть узость и восполнить пробелы тематики печатной про­дукции и т. п. Применяя основанный на археографии и текстологии книговедческий метод, историки книги много сделали для выявления репертуара, путей и способов распространения рукописной литературы, для характеристики ее взаимодействия с печатной книжностью, изменения читательских вкусов и потребностей начиная с 60-х годов XVIII века в связи с резким увеличением книгопечатной продукции и новой ее функциональной ролью: печатная книга из орудия учености становится средством массового потребления. Книговеды поставили вопрос и о причинах дол­гого существования рукописной традиции и поводах к ее сохранению в XVIII— XIX веках, связав историю рукописной книги с национально-политической и ре­лигиозной борьбой, а также с развитием библиофильства и практикой создания рукописного подносного экземпляра по торжественному случаю. Однако в силу специфики предмета исследования книговеды не изучали данную проблему в исто­рико-литературном плане, с точки зрения места рукописных произведений в борьбе литературных направлений и философско-эстетических идей. Эти вопросы должны решать литературоведы.

В-пятых, сложным и разветвленным был репертуар и жанровый состав ру­кописной литературы XVIII века. В известной мере он зависел от того, где роди­лась, как развивалась и кого обслуживала данная рукописная литература. Изуче­ние репертуара и жанрового состава рукописной литературы — дело первостепен­ной важности. Началось оно давно. Исследователи хорошо понимали, что прежде чем изучать рукописную литературу, необходимо обладать всей полнотой инфор­мации о дошедших до нас текстах, необходимо их опубликовать. Наш краткий исто­риографический экскурс проиллюстрирует эту мысль Еще А. Н. Пыпин в середине XIX века первый пытался с позиций культурно- исторической школы поставить проблему истории одного из жанров — светской ру­кописной повести от ее истоков до конца XVIII века.^[13] Он изучал повести как источниковед: устанавливал их репертуар, собирал списки, определял даты, ре­дакции и источники, разыскивал имена переводчиков и авторов произведений. Всего же было обследовано 270 рукописей XVIII века и установлены названия 6 ориги­нальных и 127 переводных повестей. Это была важнейшая работа, без которой не­возможны крупные обобщения и теперь.

Одновременно и другие ученые стали вести разыскания текстов повестей и публиковать некоторые из них (М. П. Погодин, М. И. Сухомлинов, Л. Н. Майков я др.). Так были изданы повести о Фроле Скобееве, об Александре, о Василии Карпотском, о Долторне, о Париже и Вене, о французском сыне и мн. др.[14]

В. В. Сиповский продолжил эвристическую работу А. Н. Пыпина, составив перечень более чем 2000 названий печатных романов и повестей (1730—1800), мно­гие из которых были основаны на рукописной повести XVIII века;[15]  он же издал хрестоматию рукописной повести XVII—XVIII веков, в состав которой вошло че­тыре ранее известных повести (о Фроле Скобееве, о Василии Кариотском, о дво­рянине Александре, отрывок из «Романа в стихах»), а также 6 новонайденных: об Архилабоне, о царевиче Яроноле, о купце Иоанне, о царевне Персике, о порту­гальских и бранденбургских мудрецах, о царе Василии Константиновиче.[16] Однако

В.   В. Сиповский издал их по случайным спискам, не использовал для текстологи­ческой работы многие другие списки, при передаче текста не произвел деления на отдельные слова, сохранил орфографию подлинников.

До революции вышли в свет основные и единственные в своем роде справоч­ники по церковно-школьной и старообрядческой рукописной книжности XVIII века, в которых учтены как анонимная литература, так и произведения с указанием книжников. Десятки имен писателей духовного чина, многие сочинения которых сохранились только в рукописях, зафиксированы в фундаментальном «Обзоре рус­ской духовной литературы» Филарета Гумилевского (изд. 1-е — Харьков, 1859; изд. 2-е — 1873; изд. 3-е — СПб., 1884) и в кратком «Словаре писателей русской литературы (1700—1825)» А. В. Арсеньева (СПб., 1887), а также в «Словаре исто­рическом о бывших в России писателях духовного чина греко-российския церкви» в двух частях Е. А. Болховитинова (СПб., 1818; изд. 2-е — 1827). Неоценимыми справочниками по истории старообрядческой книжности XVIII века явились пуб­ликация О. М. Бодянским труда П. Л. Светозарова (Павла Любопытного) «Каталог пли библиотека староверческой церкви» (изд. 1-е — «Чтения в имп. Обществе исто­рии и древностей российских», 1863, кн. 1; изд. 2-е — Саратов, 1914) и библиография старообрядческих сочинений В. Г. Дружинина «Писания русских старообрядцев» (СПб., 1913); в последней зарегистрировано до 1000 названий произведений более чем ста старообрядческих писателей.[17]

В советское время большую пользу исследователям принесли справочно-биб­лиографические труды Н. К. Пиксанова, В. П. Адриановой-Перетц и В. Ф. Покров­ской, А. А. Назаревского,[18] а также фундаментальный труд М. Н. Сперанского «Ру­кописные сборники XVIII века», изданный через 15 лет после его смерти В. Д. Кузь­миной.[19] Книга М. Н. Сперанского, основанная, как уже отмечалось, на изучении 500 сборников XVIII века, является «первой попыткой выявить материал сборни­ков, наметить его классификацию и определить его историко-литературную цен­ность». Это второй после А. Н. Пыпина значительный шаг в деле планомерной и систематической разработки обширного рукописного наследия XVIII века. Обра­щение к сборникам объясняется тем, что «сборник весьма характерен для этой ли­тературы по своему составу: он наглядно отражает литературные вкусы и инте­ресы демократических читателей XVIII в., а также показывает изменение этих интересов и вкусов с течением времени. На сборниках XVIII в. легче всего, в силу подвижности их состава, проследить и другую характерную черту „средней*¹ и „низ­шей¹¹ литературы XVIII столетия — традиционность содержания и ее разносторон­ность, а стало быть, и эволюцию».[20] В заключение М. Н. Сперанский правомерно поставил вопрос о том, какой материал дает изучение рукописных сборников XVIII века для истории русской литературы в целом. Книга снабжена ценными библиографическими примечаниями В. Д. Кузьминой и предметными указателями. Последние чрезвычайно важны, так как содержат перечни рукописных произведе­ний XVIII века по жанрам. В них зафиксировано 9 оригинальных повестей (против 6 У Пыпина), 49 переводных повестей (против 127 у Пыпина) и 71 произведение мелкой беллетристики (у Пыпина нет). Особую ценность представляет перечень лубочных изданий, совпадающих или близких по тексту с отрывками из сборников XVIII века. Тем самым открывается возможность текстологического изучения лубка в его отношении к рукописным текстам. Недостаток книги — неотделенность за­дач историко-литературного исследования от книговедческих проблем, неотделен­ность произведений старой традиции от произведений новой традиции; заметим также, что пятьюстами рукописями далеко не исчерпывается объем рукописной книжности XVIII века.

 

                                                                                   I

В последние четыре десятилетия советскими исследователями было разыскано и издано немало неизвестных и малоизвестных произведений (В. П. Адрианова- Перетц, Н. А. Бакланова, П. Н. Берков, Л. А. Дмитриев, С. Ф. Елеонский, В. Д. Кузь­мина, М. В. Кукушкина, Ю. М. Лотман, В. И. Малышев, Г. Н. Моисеева, М. В. Нико­лаева, А. В. Позднеев, Н. Н. Розов, М. Н. Сперанский, Л. В. Тиганова и др.)* Были изданы повести об Анне и Александре, Александре и Вене, Дикаронии и Елизавете, Карле и Софии, Леопольде и Маргарите, сатирические и юмористические произве­дения — «Гистория о купце», «Повесть об авизиях в 1735 году», жарты, фацеции, шутливые куранты и рецепты, сатирические повести, сатира на епископа Федоса, панегирические песни и вирши, покаянные и умилительные стихи, старообрядче­ские повести и др.[21]

Много было сделано в области публикации текстов рукописных драматических произведений XVIII века (В. П. Адрианова-Перетц, Й. М. Бадалич, П. Н. Берков. В. Д. Кузьмина, В. Н. Перетц, Д. Н. Попов, И. А. Шляпкин, С. А. Щеглова и мн. др.);[22] Институтом мировой литературы им. А. М. Горького был издан пятитомный кор­пус «Ранняя русская драматургия (XVII—первая половина XVIII в.)».[23]

   Немаловажное значение в ряду названных трудов имеет монография Г. Н. Мои­сеевой «Русские повести первой трети XVIII века».[24] В первой главе автор просле­живает историю изучения двух повестей — «Гисторий» о матросе Василии Кариотском и дворянине Александре. В следующих главах дается текстологический ана­лиз каждой из повестей на основе выявленных Г. Н. Моисеевой 8 списков «Гистории» о матросе Василии, 23 — «Гистории» об Александре и 2 — новонайденной «Гистории» о шляхетском сыне. В книге рассматривается идейно-художественное со­держание названных повестей, а также устанавливается их место в литературе петровского времени и определяется характер их влияния на повествовательную литературу, печатную и рукописную, 30—80-х годов XVIII века. В последнем раз­деле Г. Н. Моисеевой опубликованы (критически, с учетом всех списков) тексты трех повестей по последнему слову эдиционной науки. К сожалению, это образцо­вое издание единственное в своем роде. До настоящего времени не появилось ни одного критического издания текстов с учетом всех списков оригинальных и пе­реводных рукописных произведений XVIII века.

            Особое место в изучении «рукописной литературы демократического читателя» занимают современные учебные и академические курсы истории русской литера­туры XVIII века.

            Следует отметить, что функциональная роль рукописной литературы в исто­рико-литературном процессе первой четверти XVIII века была чрезвычайно сложной.

             По подсчетам С. П. Луппова, из 761 изданного произведения только 84 (7э) были художественными («Эсоповы притчи», «Алофегмата», «Троянская история», панегирики, «слова», аллегорические описания торжеств, программы панегириче­ских драм и т. д.).[25] Эта печатная литература не могла иметь успеха у читателя, привыкшего к чтению произведений другого рода. Но поскольку старая система древнерусских литературных жанров оказалась нарушенной, а классицистическая система жанров еще не сложилась, в переходное петровское время наблюдается широкое распространение рукописной литературы многожанрового состава — про­поведи и публицистика, «гистории», путешествия, жарты и фацеции, анекдоты, па­родии, памфлеты, сатира, поэзия, — которая обслуживала как «верхи», так и «низы» русского общества. Начиная со второй трети XVIII века, в век просвещения и Ве­ликой крестьянской войны, рукописная литература переходит в низший этаж рус­ской культуры, решительно заявляет о себе как «литература демократического чи­тателя».

Все эти особенности рукописной книжности в той или иной степени полу­чили отражение в таких изданиях, как «Русская литература XVIII века» Г. А. Гу­ковского (1939), «История русской литературы» под общей редакцией В. А. Дес­ницкого (т. I, ч. 2, 1941), академическая десятитомная «История русской литера­туры» (тт. III и IV, 1941 и 1947), «История русской литературы XVIII века» Д. Д. Благото (изд. 1-е— 1946), академическая трехтомная «История русской лите­ратуры» под редакцией Д. Д. Благого (т. 1,1958), «История русской литературы XVII— XVIII веков» А. С. Елеонской, О. В. Орлова, Ю. Н. Сидоровой, С. Ф. Терехова, В. И. Фе­дорова (1969), «Русская литература XVIII века» О. В. Орлова и В. И. Федорова (1973), «История русской литературы и журналистики XVIII века» Л. Е. Татариновой (1973). О рукописной литературе обычно говорится в разделах «Время Петра I» и «Литературные течения, противостоящие дворянской культуре 1760-х—1780-х го­дов». В первом из этих разделов повести петровского времени и отрывок «Романа в стихах» обычно характеризуются подробно, бегло говорится о рукописной драма­тургии, школьной и придворной, о сатирической литературе и о поэзии того вре­мени, входивших в «высокую» литературу, рассказывается и об исторических пес­нях, преданиях и легендах о Петре I, а во втором разделе рукописные повести рас­сматриваются как предшественницы романов и повестей Эмина, Чулкова, Попова, Комарова и др.; особое внимание уделяется антикрепостническим и антиклери­кальным произведениям, таким, как «Плач холопов», «Плач экономических кре­стьян», «Копия с просьбы в небесную канцелярию», «Челобитная к богу крымских солдат», «Повесть о пахринской деревне Камкиной» и «Сказание о деревне Киселихе», а также манифестам и указам Пугачева. Таким образом, в курсах истории литературы, как правило, отмечаются указанные выше различные функциональные особенности рукописной литературы: до середины XVIII века она по большей части участвует в составе «высокой» литературы в подготовке классицизма, а со второй половины века частично перемещается в низшие слои общества, становится в ряде случаев оппозиционной, противостоящей дворянской культуре. В томах III и IV академической «Истории русской литературы» в разделах, написанных В. Д. Кузь­миной («Повести Петровского времени», «Рукописная книга и лубок во второй по­ловине XVIII века»), В. П. Адриановой-Перетц («Старообрядческая литература

XVIII                         века»), И. П. Ереминым («Театр и драматургия начала XVIII века»), И. Н. Розановым («Стихотворство Петровского времени»), А. В. Западовым («Па­мятники крестьянской литературы»), привлечено много ценного фактического ма­териала. Однако история отдельных жанров рукописной литературы в их отноше­нии к аналогичным жанрам «высокой» литературы осталась ненаписанной. Исклю­чение представляет рукописная повесть, рассмотренная в изданных Институтом русской литературы «Истории русского романа» (т. I, 1962) и «Русской повести

XIX     века. История и проблематика жанра» (1973). В первом труде в разделе «За­рождение романа в русской литературе XVIII века» рукописная повесть выступает как предшественница романов 1760—1770-х годов — Эмина и Чулкова. Оригиналь­ная сюжетная повествовательная проза, по мнению авторов раздела, проходит два этапа- развития: первый — это «петровская повесть» и второй — повести 1730— 1750-х годов (Карл и София, Архилабон, Яропол, Анна и Александр, Дикароний и Елизавета, французский шляхтич Александр). Она противостоит классицизму, так же как и масса рукописных переводных повестей и романов французских, немецких и итальянских авторов: «Ариана» Демаре де Сен-Сорлена, «Клеопатра» Ла Кальпренеда, «Азиатская Баниза» Циглера и Клипгаузена, «Калеандр» Марини и др., плутовской роман Лесажа и Мариво, сентиментальный — Ричардсона и Прево, философский — Вольтера. Во втором труде в кратком разделе «Элементы жанра в беллетристике XVIII века» рукописная повесть рассматривается в том же самом плане — как чисто развлекательная литература, беллетристика. Автор раздела отме­чает, что наряду с нею появляются и предвестники сентиментальной прозы — «Жи­тие Давида Симпеля» Сары Фильдинг, «История кавалера Делюкса», «Жизнь Карла Орлеанского и Анибелы», «История Жанетты» и др.; в 1750-х годах завершается первоначальный этап формирования идеологии русского просветительства, а ру­кописная повесть передает свою эстафету оригинальным романам.

 

К сожалению, даже краткие исторические обзоры других жанров или точнее систем жанров «низовой» рукописной литературы XVIII века пока отсутствуют, хотя потребность в таких обзорах очень велика. Рукописная литература еще не изучается с точки зрения типологии и динамики структур художественных про­изведений.

* * *

Цельность, структурность, системность представляются нам тремя важными признаками современного литературоведческого подхода. Именно эти принципы лежат в основе предлагаемой ниже классификации.    |

Опираясь на опыт предшествующих исследований, мы выделяем три специ­фических типа «рукописной литературы демократического читателя».

Первый тип — светская литература. Характеризуется широким распростране­нием в рукописях светских по происхождению повестей, оригинальных и перевод­ных, произведений мелкой беллетристики (анекдотов тйпа фацеций, пародий и пам­флетов), стихотворства (стихов геральдических, дидактических, сатирических, по­каянных), драмы народного театра (малых форм и одноактовых бытовых комедий), крестьянской публицистики, домашних и семейных альбомов.

Второй тип — церковно-школьная литература. Характеризуется широким рас­пространением среди духовенства и учащихся академий и семинарий в Белгороде, Вологде, Вятке, Иркутске, Казани, Киеве, Коломне, Москве, Новгороде, Петербурге, Пскове, Смоленске, Твери, Тобольске, Ростове, Рязани, Харькове, Холмогорах, Чер­нигове и других городах, а также в светских академиях и училищах произведений ораторской прозы, учительной и торжественной, легендарной литературы, агиогра­фии, гимнографии, апокрифики, поэзии (канты, псальмы, духовные стихи, виршевые панегирики, стихотворные упражнения, любовная лирика и т. п.), школьной драмы, учебно-научной литературы.

Третий тип — старообрядческая литература. Характеризуется широким распро­странением в рукописях в среде ревнителей «старой веры» произведений оратор­ской прозы, учительной и торжественной, старообрядческих повестей, легендарной литературы, агиографии, гимнографии (в том числе музыкальных произведений на крюках), апокрифики, поэзии.

За пределами выделенных типов остается рукописная масонская (дворянская по своему характеру) и сектантская «низовая» литература. О ней должна речь идти особо, в специальных исследованиях.

Подразделение рукописной «низовой» литературы на три типа основывается на общих эстетических и социальных принципах, позволяющих говорить об устой­чивости каждого из выделенных типов. В дальнейшем следовало бы обратиться к сравнительному изучению типов, их отношений между собой и с «высокой» лите­ратурой. Это расширило бы наши представления об историко-литературном процессе XVIII века.

Каждый из трех типов необходимо, на наш взгляд, описать как эстетическую и идеологическую общность. Причем к их описанию следовало бы применить обще­литературоведческие приемы. Нас интересовало бы в первую очередь, какую часть фактов действительности писатель отбирает, с какой целью их использует, в каких жанрах и какими средствами достигается оптимальный результат в области худо­жественных обобщений. Исследование должно вестись средствами типологии; не­обходимо иметь в виду при этом, что структурную основу художественного произ­ведения составляет конфликт в его поэтическом воплощении — способы изображе­ния характера, композиция и сюжет и, наконец, язык и стиль произведения. В этом плане ценные наблюдения уже сделаны в области драматургии (П. Н. Берков,

А.   С. Демин, О. А. Державина, В. Д. Кузьмина, Д. М. Садыкова, Ю. В. Стенник и др.), повести (Н. А. Бакланова, С. Ф. Елеонский, В. Д. Кузьмина, Г. Н. Моисеева, М. В. Николаева), произведений мелкой беллетристики (В. П. Адрианова-Перетц), песеннокнижной поэзии (А. В. Позднеев). Церковно-школьная и старообрядческая книжность почти не рассматривается с точки зрения жанровых систем и структуры художественного текста.

Мы считаем также чрезвычайно существенным для изучения указанных ти­пов установление репертуара и системы жанров, а также имен создателей произ­ведений, их редакторов и переписчиков.

Важной задачей представляется нам выявление книжных центров и путей рас­пространения книжно-рукописной продукции, проникавшей в самые отдаленные уголки Российской империи.

Так, для первого типа такими центрами были Петербург и Москва, где нахо­дились многочисленные группы образованных людей — опытных переписчиков и государственных служащих; последние «подрабатывали» переводами или сочине­ниями по заказу и переписыванием для продажи на книжных рынках любовно­авантюрных «гисторий», забавных анекдотов и жарт, политических памфлетов и пародий, виршей, кантов и псальмов, духовных стихов и любовной лирики.

Рукописная литература второго типа распространялась, кроме Петербурга и Москвы, в городах, где находились духовные академии и семинарии, митрополии и епископии.

Центрами для третьего типа являлись старообрядческие монастыри Выговский основан в 1694 году) и Лексинский (основан в 1706 году), Великопоженский скит на Пижме, Стародуб и Ветка, Керженец и Иргиз, Рига (Гребенщиковская община, с 1760 года), Москва (Преображенская и Рогожская общины, с 1770-х годов), Пе­тербург (с 1780-х годов), Пошехонье Ярославской губернии и др.

Дальнейшее изучение книжных центров, равным образом как и установление имен писателей, редакторов, переписчиков, переводчиков, а также выявление и установление полного репертуара рукописной книжности зависит от того, с какой степенью интенсивности будет вестись сплошное обследование всех рукописных собраний библиотек, музеев и архивохранилищ СССР, содержащих рукописные сборники XVIII века. Справочники А. Н. Пыпина, М. Н. Сперанского, Е. А. Болхо­витинова, Филарета Гумилевского, А. В. Арсеньева, Павла Любопытного и В. Г. Дру­жинина основаны на просмотре лишь части рукописного наследия, приблизительно около одной его трети. Недостаточно обследованы богатые рукописные собрания Москвы (например, Музейное собрание Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, собрание Литературного музея (далее: ГЛМ), ЦГАДА (ф. 1338), ЦГАЛИ), Ленинграда (Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Сал­тыкова-Щедрина (далее: ГПБ), Библиотеки АН СССР, Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР (далее: ЛОИИ) и особенно Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР (далее: ИРЛИ), в последнем ценнейшее собрание поздней старообрядческой книжности русского Севера, состоящее при­мерно из семи тысяч рукописей), Горького, Казани, Калинина, Киева, Кирова, Ко­стромы, Куйбышева, Новосибирска, Ростова, Саратова, Углича, Ярославля и других городов. Нам хотелось бы обратить внимание также на происхождение и судьбу сборников в составе частных и государственных библиотек.[26]

Полученный в результате обследования материал будет способствовать выяв­лению социального состава и интересов читателей рукописной книги XVIII века, т. е. позволит продолжить работу, начатую Н. Н. Виноградовым, В. В. Бушем,

В.   Н. Перетцем, М. Н. Сперанским. Исторически сложившиеся комплексы рукопис­ных сочинений XVIII века должны привлечь внимание исследователей в первую очередь. Пример подобного комплекса — Библиотека Выйского горнозаводского учи­лища на Урале (1758), принадлежавшего Демидовым. Когда-то она насчитывала до 10 000 книг. Часть рукописных книг этой библиотеки (22) сохранилась в Научно­справочной библиотеке Государственного архива Свердловской области, а две — в Библиотеке Нижне-Тагильского краеведческого музея.[27] Библиотека, большинство рукописей которой датируется серединой—концом 70-х годов XVIII века, была пред­назначена для служащих заводов Демидовых в Нижнем Тагиле и учащихся мест­ного горнозаводского училища. Подбор книг свидетельствует о высоком культур­ном уровне кап владельцев библиотеки, так и читателей. Здесь немало списков произведений переводной беллетристики: «Арабские сказки „Тысяча и одна ночь“» (пер. 17» года), «О действии дружеском» (8-я новелла 10-го дня из «Декамерона» Л. Боккаччо), «История Жанетты» Жайар де ла Батай (пер. 17» года), «Мемориал милорда Де», «Зелим и Дамазина» Ле Живр де Ришбурга (рукопись 1750 года), «История о Епаменонде и Целериане» Серан де ла Тура (пер. 1741 года), «История о Алкаменесе, принце скифском» — эпизод из романа Ла Кальпренеда «Клеопатра», «Римские кавалеры и дамы» Скюдери, «Жизнь одново человека» (пер. 17» года) и «Лукавый в любви соперник» (рукопись 40-х годов XVIII века); последних двух повестей нет в справочнике А. Н. Пыпина. Из исторических сочинений здесь хра­нится список «Хроники» Мартина Кромера 1735 года, переведенной К. Кондрато­вичем, учителем Екатеринбургской цифирной школы, имеются «Известия, служа­щие к истории Карла XII» В. Тейльса, «Пепел французской репутации» (пер. 17» года), «Показание.изъясненное поступок дворов венскаго и саксонскаго» (пер. 1756 года); из этнографических сочинений — копия 1770-х годов с автографа

работы С. П. Крашенинникова «Описание камчатского народа». Среди произведений нравственно-философского характера в Выйской библиотеке находим труд И. А. Гоф­мана «О спокойстве и удовольствии человеческом» (пер. 1742 года С. С. Волчкова), «Школа, или наука человеческая» (пер. 1757 года С. С. Волчкова), «Шляхетных детей светской истории, географии, генеалогии... обучающий гофмейстер» Ш. Л. де- Лонэ (пер. 1757 года С. С. Волчкова), «Катихизис», а также сборник указов Синода. Две музыкальные рукописи — партитура с текстом на русском языке комической оперы К. Маццола на музыку А. Сальери «Училище ревнивых» и партитура «La moglie capriccioza del S. Gazzaniga» — свидетельствуют о высокой музыкальной культуре нижнетагильцев, ставивших и исполнявших в конце 70-х годов XVIII века оперы на русском языке. Мы предполагаем, что большинство рукописей было приве­зено Демидовыми из Петербурга и переписано по их заказу для Выйского училища.

Другой такой комплекс — библиотека капитана Якова Яковлевича Мордвинова (1729—1799), помещика Новоладожского уезда Петербургской губерний который всю свою жизнь собирал и сам переписывал книги. Когда-то эта библиотека насчи­тывала многие сотни книг. Через его правнука В. П. Мордвинова она поступила в Ростовский музей. С нею был знаком еще А. Н. Пыпин и приложил к своему справочнику список, заключающий свыше двадцати повестей рукописной беллетри­стики XVIII века.[28] Хотя в 1923 году Н. К. Пиксанов напомнил слова А. Н. Пыпина, что «собрание Мордвинова является редким образчиком цельной беллетристической библиотеки первой половины прошлого века»,[29] только в 1960 году исследователи снова заинтересовались этой библиотекой. Г. Н. Моисеева выступила на заседании группы XVIII века Пушкинского дома с докладом «Малоизвестные сатирические произведения XVIII века из собрания Я. Я. Мордвинова (но рукописям ГПБ)». В настоящее время ее остатки находятся в Ростовском музее, в Литературном музее в Москве, в Государственной публичной библиотеке в Ленинграде. В результате просмотра рукописей Литературного музея нам удалось установить, что рукописи №№ 46—90 и 92 принадлежали Я. Я. Мордвинову и что некоторые из них пере­писаны его рукой. Среди них встречаются многие произведения «высокой» и «низо­вой» литературы, памятники фольклора и древнерусской литературы. Известный

А.   Н. Пыпину сборник повестей «1738 года» (ГЛМ, № 60, бывш. Рост. 405), как ока­залось по филиграням (медведь с алебардой и буквами ЯМЗ и надписью «1759 года»), датируется концом 50-х—началом 60-х годов XVIII века, а не 1738 го­дом. Кроме известных «Челобитной» Василия Полозова (лл. 18 об.—21 об.), «Гистории о Долторне» (лл. 21 об.—63), «Истории о Франце Имензолиусе» (лл. 79—99 об.), он содержит неизвестные повести об Александре и Евграфе (лл. 1—18) и о Фларенте и Георгии (лл. 63 об.—78 об.). Неизвестные повести об Азмане (или «Новости Египецкие») и Албиронде (или «Новости Африканские») находятся в сборнике Ли­тературного музея, № 70, 1750 года, на листах 35—41 об. и 42—94. Чрезвычайно любопытен и сборник Литературного музея (№ 67, 1784 года), содержащий пере­воды рассказов о путешествиях XVI—XVII веков в Африку, Индию, Китай, Японию, на Канарские острова и острова Зеленого мыса. В середине сборника находятся «Путешествия и приключения португальца Мендеца Пинта, повествуемый им са­мим» (лл. 65—122 об.). Это классическое произведение португальской прозы второй половины XVI века Фернандо Мендеса Пинто (Peregrinacao, Lisboa, 1614; у Пы­пина нет).

Назовем также неизвестные прежде рукописные произведения XVIII века, найденные нами в последнее время. Среди них подносной экземпляр книги, пода­ренной Екатерине II в 1762 году с посвящением ей от сержанта лейб-гвардии Преоб­раженского полка Николая Сергеевича Хлопова. Книга содержит перевод философ­ского романа «Разговор европейца с жителем острова царства Дюмокальского», со­чиненного польским королем Станиславом Лещинским (ГЛМ, № 130; у Пыпина нет).

В Славянской библиотеке в Праге мы нашли неизвестный прежде сборник переводных повестей конца XVIII века «Театр любви и щастия чюдеса предела» R 091/14 T4305. В. П. Степанов недавно нашел и исследовал русскую плутовскую повесть конца XVIII века «Анисимычь. Истинная быль с прибавочною, или Пре­вращение раскольника в романического любовника, видавшаго наяву чертей. Рос­сийское сочинение» (ИРЛИ„ собрание Величко, № 15, 1793 год). Н. В. Понырко во время археографической экспедиции в Вологодскую область в д. Березник Тар- ногского района у Д. С. Бакшеевой нашла список 70—80-х годов XVIII века «Исто­рии о гишпанском министре Вильгельме и о детях ево» (ИРЛИ, Вологодское собра­ние 1974 года, № 10 (39)), оказавшийся более исправным и полным, чем ранее изданный.[30] В описаниях рукописей встречается немало упоминаний повестей XVIII века, не зафиксированных в справочниках А. Н. Пыпина и М. Н. Сперан­ского. Среди них следующие: «История о принцессе Германе, бывшей сперва любовию гонимой, а потом во оной щастливой. Пер. с нем. на российской язык» (Научная библиотека Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чер­нышевского (далее: СГУ), собрание П. М. Мальцева, № 749), «История графини Де- миролии» (ЦГАДА, ф. 1388, он. 1, № 165), «Повесть о Лабеле и звере. С фр. пер. Хпония Демидова в СПб., 1758 года» (СГУ, собрание И. А. Шляпкина, № 456 (202/207)),[31] «История о королевском сыне Леониде и о его цредках и о император­ской дщери Елипсиаске», «История о Милитиере» (ЦГАДА, ф. 1338, он. 1, № 172, лл. 2—8, 1, 9—15), «История похождения славной интриганки донны Руфины, сел и лесов жительницы. Пер. с гишпанского языка на фр., а с того на русской 1747 году майя 10» (СГУ, собрание П. М. Мальцева, № 733), «История о португаль­ском королевиче Франце и о прекрасной королеве Елеонете» (ЦГАДА, ф. 1388, он. 1, № 180, лл. 1—16 об.), «Гистория о храбром воине Кроне, принце Тринадцатимурини, о Алламоде Иосафенко, королевском принце Велуландре и о протчих персонах» (бывш. Тамбовского губернского архивбюро, № 1204).[32]

В настоящее время еще не установлено местонахождение следующих повестей: «Разгневанная судьба, или приключение валахского вельможи Д»,[33] Архилабон, Акат и Афастина, Бонневалъ, Талант Саксонский, Донбург, Дорита и Прозерпина, Елеонора, Жебукор, Зеленая птица, Коронат, Милитея, Мурат и Туркия, Одалиска, Польниц, Фердинанд, Цылодон и Цыцылия, Эвксимус и др.[34]

Репертуар рукописных повестей можно пополнить, изучив тексты перевод­ных произведений. Так, из 127 повестей А. Н. Пыпин указал иностранный источник только для 40. Не найден еще печатный источник для «Исправного человека при дворе, или Похождений графа фон Ривера. Поправленное издание с критическими рассуждениями Г. Ф. Лоень. Том первый, переводил А. К. П. Л.» (ЦГАДА, ф. 1338, он. 1, № 180), «Романа о доне Рамиро и Изабелле» (СГУ, собрание И. А. Шляпкина, № 461 (92/207)) и многих других. Атрибутирование повестей, считающихся пере­водными, может привести к выявлению ряда оригинальных произведений.

Следует также пересмотреть датировку некоторых сочинений, традиционно от­носившихся к XVII веку. Первой четвертью XVIII века, по всей вероятности, можно было бы датировать повести о Василии Златовласом, о царе Василии Константино­виче, о Велиаме, о Карпе Сутулове, о португальских и бранденбургских мудрецах, о Фроле Скобееве, а из числа переводных — «Повесть о болгарской царевне Персике».[35]

В результате работы исследователей над рукописями репертуар повестей XVIII века постоянно уточняется: если М. Н. Сперанскому было известно 9 таких повестей, то теперь их насчитывается более двух десятков. Подобную же работу следовало бы провести и в отношении других жанров первого типа, а также вто­рого и третьего типов рукописной «низовой» литературы XVIII века.

Итак, мы выделяем следующие нуждающиеся в изучении проблемы: соотно­шение и взаимодействие рукописной и печатной книги; соотношение и взаимодей­ствие «низовой» рукописной и «высокой» печатной литературы; типы «низовой» литературы как устойчивые, сложившиеся исторически литературно-эстетические общности; история каждого типа в динамике, жанровая система и репертуар про­изведений, писатели и книжные центры, художественное произведение как струк­тура. источники рукописных произведений, взаимодействие писателя и читателя; сравнительное изучение типов рукописной «низовой» литературы.

Дискуссионными являются вопросы, тесно связанные с намеченной пробле­матикой. Так, например, не ясно, входят ли в понятие «рукописная литература» рукописи произведений писателей, приготовленные к печати, но по тем или иным причинам ненапечатанные и получившие распространение в виде рукописей за не­сколько лет или десятилетий до выхода в свет печатного произведения; входят ли в понятие «рукописная литература» списки с печатных произведений; где проле­гает та грань, которая отделяет творения, принадлежащие к «высокой» литературе, от произведений «низовой» литературы; в чем конкретно проявляется взаимодей­ствие «высокой» и «низовой» литературы; возможно ли говорить о литературно­эстетической общности и жанровой системе рукописной «низовой» литературы пер­вого типа, состоящей из повестей, пародий, вирш, драм и т. д. разного происхожде­ния, т. е. имеющих источниками различные произведения русской и зарубежной литературы многих направлений; как относятся масонская и сектантская рукопис­ная литература к трем выделенным типам; в каких конкретных формах проявилось отношение демократического читателя XVIII века к произведениям разных жанров и разных типов рукописной литературы; в чем состояло воздействие древнерусской литературы и русской литературы XVII века на рукописную книжность ХУЦ1 века; как влияли европейские (польская, немецкая, французская, итальянская* и др.) литературы, а также литературы Украины и Белоруссии на рукописную кйижность XVIII века; какое место занимают три выделенных типа рукописной «низовой» ли­тературы XVIII века в общем историко-литературном процессе XVIII века.

Будущую работу по указанной проблематике было бы желательно, на наш взгляд, вести в следующих направлениях: во-первых, всемерно расширять источ­никоведческую базу рукописной литературы XVIII века путем сплошного и плано­мерного археографического обследования всех рукописных собраний; во-вторых, собрать списки произведений рукописной литературы, исследовать с помощью ме­тодов современной текстологии историю каждого из них, точно или приближенно установить авторский текст, источники; в-третьих, подготовить критические изда­ния важнейших памятников рукописной литературы с учетом всех списков; в-че­твертых, издать антологии произведений рукописной литературы по жанровым или тематическим признакам; в-пятых, подготовить обобщающие истории каждого из трех типов рукописной «низовой» литературы XVIII века.

Уже имеется «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725—1800» (тт. 1—5 и дополнительный том, изданный в 1975 году). Но еще не соз­дан «Сводный каталог рукописной книги XVIII века». Создать такой каталог, начав работу со сплошного археографического обследования рукописных собраний Москвы и Ленинграда, как советовал П. Н. Берков, — неотложная задача. Может быть, на­чинать стоило бы с составления библиографии рукописного романа и повести XVIII века по типу библиографий древнерусской повести Н. К. Пиксанова, В.  П. Адриановой-Перетц и В. Ф. Покровской, А. А. Назаревского.