Посвящаю светлой памяти Татьяны Николаевны Копреевой

Ю. К. БЕГУНОВ

Ян Гус и восточное славянство (По материалам новонайденного источника)

Постановка проблемы

Жизнь и деятельность национального героя чешского народа, идеолога чешской Реформации Яна Гуса (1371—6.VII.1415)^[1] принадлежит всему человечеству. Сегодня как никогда стало ясно громадное историко-куль­турное, духовное значение дела Гуса не только для Чехии, но и для народов многих стран Центральной, Западной и Восточной Европы, и прежде всего для Словакии, Германии, Венгрии и Трансильвании, Молдавии и Валахии, Сербии и Хорватии, Далмации и Боснии, Польши и Литвы, Украины и Беларуси и т. д.^[2]

В истории русско-чешских, украинско-чешских и белорусско-чешских культурных и литературных связей XV—XVI вв. до сих пор остается немало «белых пятен» — своеобразных исторических тайн, еще не разгаданных современной наукой. К числу последних относится проблема влияния гусизма на православное население Польши, Великого княжества Литовского и Московского царства. Причину неразгаданности тайны следует искать в недостаточной изученности источников, в том числе рукописных. Проверке подлежит мнение, высказанное чешско-русским ученым А. В. Флоровским в его капитальном труде «Чехи и восточные славяне». Последний полагал, что, несмотря на то что ученик Яна Гуса Иероним Пражский в 1412—1413 гг. посетил Вильно, Витебск и Псков, у нас нет возможности говорить о наличии гуситского религиозного влияния на восточных славян.^[3] Правда, по словам А. В. Флоровского, «восточнославянская среда не оставалась совершенно в стороне от движения в среде гуситов», однако нет «никаких данных для того, чтобы можно было говорить о каком-нибудь влиянии этого движения в среде обывателей Украины или Белоруссии в XV в. или в последующих столетиях»;^[4] «только в области литературных отношений есть полное основание говорить о чешском влиянии на Руси, главнее всего следы чешского культурного влияния в области религиозной литературы, Священного Писания, гуситство подготовило в Литве благоприятную почву для Реформации...»,^[5] и еще: «Только в области литературных отношений есть полное основание говорить о чешском влиянии на Руси, главнее всего в пределах Литвы и Польши».^[6] А. В. Флоровский отмечал, что «в истории литературы сделана была попытка приурочить именно чешскому гуситскому влиянию одно интересное историческое явление в области духовной куль­туры старой Руси, а именно движение „жидовствующих“, развернувшееся в конце XV и начале XVI столетий в Великом Новгороде и потом в Москве. В. Ф. Боцяновский предположил, что в этом движении можно усматривать отражение таборитства. Этот исследователь основывался как на внешних фактах, свидетельствующих о распространении гуситских идей в Польше, откуда они „могли быть (sic! — Ю. Б.) занесены и в Новгород“, где „могли найти (sic!— Ю. Б.) себе сочувственное отношение“, так и на сравнении учения русских „жидовствующих“ с учением чешских „еретиков“, — «учение русских жидовствующих», — пишет Боцяновский, — представляет собою большое сходство с учением таборитов и в значительной степени уясняется последним“ (С. 171). Пунктами наибольшего сходства, „доходя­щего до полной тождественности“, названный автор считает: отрицание преосуществления, признание Библии основою веры, откуда — сосредото­ченное ее изучение, отрицание монастырей, отрицание заупокойной молитвы и „задушья“, отрицание мощей, молитвы святым, отрицание икон; и еще более роднит „жидовствующих“ с пикардами (бедардами) — отрицание бо­жественности Иисуса Христа, библейская простота жизни и библейская обрядность. Именно эта ветхозаветная обрядность и внешность — по Боця- новскому — и дала повод называть русских „еретиков“ „жидовствующими“.

Боцяновский склонен считать одним из посредников в передаче этих чешских влияний в среде русских „жидовствующих“ дьяка Курицына, который вернулся в Москву после трехлетнего пребывания в Венгрии, где гуситские идеи могли быть им воспринятыми. Эти сближения встречают в научной литературе известное сочувствие, так и М. Грушевский готов теперь видеть здесь „безсумнівно ... впливи гуситства“».^[7] Далее чешско-русский ученый продолжил свои рассуждения следующим образом: «Однако так ли обстояло дело в действительности и не было ли иных влияний и воздействий, целиком объясняющих движение „жидовствующих“ без вмешательства таборитских или пикардских источников? В движении „жидовствующих“ — несомненное сильное рационалистическое начало, соединенное с определяющим значе­нием Библии, при этом главным образом Ветхого Завета; из этих предпосы­лок — рационализм, Ветхий Завет — производными являются не догмати­ческие и обрядовые воззрения, наличность которых у „жидовствующих“ отмечают скудные источники. Учитывая все эти обстоятельства и стороны этого интересного движения, современная историческая наука находит в нем сочетание рациональных веяний западного происхождения с сильными еврейскими влияниями западного и польско-литовского происхождения — чешско-гуситская струя не поддается при этом прослеживанию и установ­лению, и для констатирования ее недостаточно тех или иных пунктов сходства».

Гуситы и «жидовствующие»

В самом деле, состояние дошедших до наших дней источников по «юдаизантному» течению восточнославянской Реформации, из которых глав­ный — «Просветитель» святого Иосифа Волоцкого, несмотря на наличие капитального источниковедческого исследования Н. А. Казаковой и Я. С. Лурье,^[8] не позволяло до недавнего времени отождествить русскую (новгородско-московскую) ересь «жидовствующих» с учением чешских братьев. Тем не менее смелые попытки, в порядке высказывания гипотезы, неоднократно делались в славистической науке и при этом весьма крупными специалистами, а именно: Георгием Вернадским,^[9] Василием Строевым,^[10] Романом Якобсоном,^[11] Шмулем Эттингером,^[12] Дмитро Чижевским,^[13]

Хенриком Бирнбаумом.^[14] Наиболее ясно эта точка зрения изложена Д. И. Чижевским, а именно: «It is quite possible, what the essentially vague East Slavic movement of the Judaizers (Kiev, Novgorod and Moscow), whose theological views we know by and lange from the works of their bitter enemies, goes back to the influence of Hussitism. The views of the Judaisers are strongly reminiscent of those of the radical wing of the Hussites».^[15]

В ряде современных обобщающих трудов, посвященных чешско-русским литературным связям,^[16] к сожалению, нет ничего нового по интересующей нас тематике.

История одной находки

Существенный вклад, в корне изменивший положение дел, вносит на­ходка старшего начного сотрудника Отдела рукописей Российской Национальной библиотеки в Петербурге (бывш. Гос. Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). Татьяны Николаевны Копреевой. В се­редине 1970-х гг. во время работы над описанием рукописей собрания М. П. Погодина она обратила внимание на хранящийся под № 840 заме­чательный сборник и в нем — на антигуситский полемический трактат (на л. 100—138 об.). Новонайденный текст озаглавлен так: «Достоинь бо есть и се възыскати, откуду таковаа манахіискаа ересь пакы начало пріат въ послѣдняя дни: толико хулы на честныя иконы и на Честнаго и Живо­творящего Креста, и на иноческый чинь». (Начало: «Отнели ж Христос Богь наш на земли явив и съ человѣкы поживе, без вѣсти всяко идѣло- служеніе...»). Здесь отсутствует указание на жанр произведения: «Слово», «Бесѣда», «Стязание» или «Поучение» и т. п. Но и без того ясно, что перед нами состязательное дидактическое произведение учительного поджанра ораторской прозы, например, такое, как «Бесѣда на новоявившую ся ересь Богумилу» Козмы Пресвитера.

Археографическое разыскание

Сборная рукопись из собрания М. П. Погодина, № 840, представляет собою конволют энциклопедического состава, размером в лист (29 х 18 см), объемом в 1 + 140 + II листов.^[17] По водяным знакам Погодинский сборник № 840 датируется 40-ми гг. XVI в.^[18] Сохранность его плохая: утрачены начало и конец сборника, а также отдельные листы в середине, как, например, между листами 39 и 40, 92 и 93, 117 и 118; бумага ветхая, с коричневыми подтеками от воды; по следам реставрации видно, что в XVIII—XIX вв. рукопись хотели сохранить от гибели, края листов закреп­лялись белыми полосками бумаги, утраченный текст местами был наведен поверх подтеков в XVII и XVIII вв. или дополнен. Сборник был заключен в твердый дощатый переплет, обтянутый кожей, может быть, в первой половине XVII в.

Текст писан украинским полууставом двух почерков, из которых первый (на л. 1—39 об.) представляет собою хорошо взвешенное деловое письмо, в то время как второй (л. 40—138 об.) довольно небрежен и выглядит почерком беглым.

На л. 18 об. обнаруживается остаток записи писца беглой скорописью: «Боже благослови сию книгу Пасию писать», далее запись срезана при подгонке рукописи под переплет. На верхнем поле л. 26 об. и 27 имеется еще одна запись украинской скорописью следующего содержания: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Писал дьяк Данило в богоспасаемом граде Смотричи. Жебы сия книга, рекомая Пасия, жебы не отдалена была от отца Самоиля, а хто бы си могл отдалити, той бы был проклят». Это позволяет локализовать первую часть сборника как написанную на Украине, на Подолии. Местечко Смотричи, расположенное в устье реки Яромирки, левого притока Днестра, владение князей Потоцких, находилось километрах в 30 от города Каменец-Подольска; с 1448 г. село Смотричи было под властью Польской короны.^[19] Здесь в крупном украинском культурном центре в конце 20-х—начале 30-х гг. XVI в. в семье мелкого шляхтича родился и вырос Герасим Данилович Смотрицкий, впоследствии видный писатель и общественный деятель, участвовавший в издании Острожской Библии (1581). Не исключено, что дьяк Данило и Данила Смотрицкий — одно и то же лицо, значит, отец и дед двух крупнейших украинских просветителей, поэтов и грамматиков Герасима и Мелетия Смотрицких.

Мы не знаем также, кем был отец Самоиль, может быть, пресвитером, у которого нельзя было взять этот сборник под угрозою проклятия. И все же читательское любопытство, любовь к книге оказались сильнее заклятия. Многочисленные пометы и пробы пера свидетельствуют о том, что в XVII— XIX вв. сборник активно читался, переходил из рук в руки от одних владельцев к другим, в числе их были «раец» Иоанн Смолецкий или Палецкий (л. 67), михайловский подьячий Петр (1724 г.), бакалавр Герасим Басестов (1724 г.), священник Алексий, Н. Ванин и, наконец, комиссионер Михаила Петровича Погодина Ефим Григорьев, от которого рукописный сборник поступил в Древлехранилище. Среди многочисленных помет на церковнославянском, польском, латинском и украинском языках такие, например, как «Пасия хорошая дуже» (л. 125 об.), «пиши часто, не ленися» (л. 109 об.), «pomnie Panie na Davide i na pokoře jego» (л. 110), «зри», «вижь» (л. 45, 79, 106 об., 119, 124, 125 и др.), пословицы вроде «kto ma w sukni laty, tego nie biorgi w swaty» (л. 24 об.), «аще кто хощетъ много знать, тому подобаетъ мало спать» (л. 141). Стоит отметить также наличие рисунков (запорожца с саблей — на л. 84 об.), набросков писем, нот, проб пера, оттисков личных печатей на л. 93 об. 107 об., 120, 124 и др. Любопытна обширная запись на л. 140 об. от 27 января 1731 г. о появлении двух таинственных старцев близ Константинополя.

Несомненно, что активная жизнь Украинского сборника объяснялась его интересным содержанием. Открывает его Повесть о страстях Христовых, или «Пасия» (от лат. «Passio»)^[20] на л. 1—18 об., без начала, перебиваемая молитвами и проповедью. К «Пасии» примыкают апокрифические жития апостолов Петра и Павла, Андрея и Матфея —на л. 19—39 об. Далее на нумерованных л. 40—138 следует вторая часть того же сборника, именуемого «Пасия» (см. пометы на л. 76 об., 81 об.), написанная другим полууставным почерком, уже не дьяком Данилой, и включающая более 20 различных сочинений, в том числе тексты из Изборников 1073 и 1076 гг., краткие толкования на евангельские тексты, апокрифическое Сказание Афродитиана «о чудеси в Пръсьцей земли», полемический трактат против латинян византийского писателя XII в. Никиты, хартофилака Никейского, потом — Никейского митрополита, «о безквасной службе», отрывок из Жития Григория Армянского и ряд поучений, в том числе Феодосия Печерского и мн. др.

Украинский сборник 40-х гг. XVI в., называемый «Пасия», интересен с точки зрения источников и путей формирования юго-западнорусской (украинской) книжной культуры демократического читателя, тесно связан­ного с православной церковью. В нем четко прослеживается основной пласт греко-византийских переводных сочинений «отцов церкви» IV—VIII вв., переданных Киевской Руси через болгарское посредство. Это не была трансплантация, а органическое усвоение книжной премудрости Византии с помощью Болгарии в интересах всего восточного славянства. В «Пасии» заметно соединение пяти книжно-рукописных традиций по тематике, а именно: I — апокрифической про Христа и апостолов (л. 1—39 об); II — аскетическо-назидательной (л. 40—50); III — учительно-экзегетической (л. 50—92); IV — полемико-догматической против латинян (католиков) и гуситов (л. 93—138 об); V — учительно-дидактической (л. 139—141). Все они в XVI в. территориально принадлежат Белоруссии и Украине. Так I традиция восходит к белорусской книжности, получившей продолжение на Украине, на Подолии. II—IV традиции восходят к книжности белорусского Полесья, где в конце XVI в. в Мелецком монастыре был переписан подобный сборник, но значительно более полного состава.^[21] Сравнительно с Мелецким сборником, в «Пасии» не уделено внимание трем старым традициям, а именно: «книгам о Троице и о вере» (часть 5-я), «словам на Воскресение Господне» (часть 6-я), «Слову на Благовещение» Германа I, патриарха Константинопольского (часть 2-я). Вместо них в «Пасии» уделяется внимание учительно-дидактическим словам Феодосия Печерского и сочинению неизвестного автора, обличителя гуситов. Сопоставление По­дольской с Мелецкой (Полесской) археографической традицией показывает, что в Украинском сборнике все произведения оказались переписанными в значительном сокращении, что позволяет прийти к неутешительному вы­воду: в сборнике «Пасия» уцелели лишь осколки былого книжного велико­лепия Симеоновской Болгарии и Киевской Руси эпохи Ярослава Мудрого. Включенный в сборник в самом конце антигуситский трактат был переписан из какой-то другой украинской по происхождению рукописи полемического содержания, но не старше конца XV в. Его литературное окружение: на л. 93 об.—97 об. — «Слово о бесквасной службе Никиты, хартофилака Никейской церкви» (XII в.; антилатинское) и на л. 139—139 об.— «Слово во Вторую неделю поста» (предположительно, св. Феодосия Печерского, XI в.; дидактического содержания). Непосредственно перед антигуситским трактатом, начиная с л. 97 об. и до л. 100, следует выписка из IX и X глав «Жития св. Илариона Мегленского» Евфимия Тырновского (XIV в.), начинающаяся словами: «Ученици Спасови и прочхи по ряду црьковніи прьвопрьстолници.. ,».^[22] Из того же сочинения еще раз сделал выписки автор антигуситского трактата на л. 108 об.—115 об. Этот факт наводит на мысль о том, что первую и вторую части сборника составлял один и тот же человек.

Содержание, композиция, язык, источники «Беседы»

По содержанию трактат состоит из шести частей, а именно: л. 100—104 — Слово о манихейской ереси; л. 104—107 об. — св. Григорий Двоеслов «Беседа о честных иконах на иконоборцы»; л. 107 об.—108 об. — Слово «от Мельхисе­дека» (полемический трактат против мельхиседекиан) ; л. 108 об.—115 об. — св. Иларион, епископ Мегленский. Слово «на еретики крестоперци»; л. 115 об. — 133 — св. Иоанн Златоуст. Слово «о честном кресте и о Троице» (конец утрачен); л. 133—138 об. — Слово «о иноческом чину и житиа их, откуду бе». Такая композиция обычна для антиеретических полемических трактатов (например, Козмы Пресвитера, X в., Иосифа Волоцкого, XV— XVI вв., Зиновия Отенского, XVI в.).

Язык «Беседы на ересь гуситов» — церковнославянский, с отдельными украинизмами (например: «велефального» (л. 112), «безуміе вашей фалы» (л. 118), «велефальный» (л. 124 об.), «всяка маисторіа имат дидаскаліа или философіа» (л. 129 об.), «разуминій» (л. 136 об.), «разумили» (л. 137), «нестаточным умом» (л. 137), «пофальба»); в других местах сборника встре­чаются следующие украинизмы: «шлюб», «мочь», «поличок», «дьябла», «фала», «шаленый», «краль» и др. Перед нами церковно-полемическое произведение против еретиков-«гусов», «дружины» попа Богдана, выходцев из Венгрии и Молдавии, затем расселившихся по крупным городам Украины. Еретиков-«гусов» он обвиняет в многочисленных отступлениях от догматов православной веры, черпая свои аргументы из Священного Писания, из Исторической Палеи, из сочинений греческих «отцов церкви» — св. Иоанна Златоуста, IV в., св. Григория Двоеслова, VIII в., из произведений бол­гарских церковных писателей (Козмы Пресвитера и Евфимия Тырнов- ского).

Автор «Беседы» ставил знак равенства между учениями «гусов» и бо­гомилов. Об этом свидетельствует само начало произведения, а также 4-я часть трактата — отрывок из сочинения Евфимия Тырновского «Житие св. Илариона Мегленского», епископа, объявившего в XII в. непримиримую войну еретикам-богомилам в своей епархии. Весь этот материал подобран не случайно, так как отождествление «гусов» с богомилами является общим местом антигуситской полемической литературы XV в. на Балканах (в Боснии) и в бассейне Дуная (в Молдове).^[23] Перед нами интересное произве­дение, принадлежащее по жанру к полемико-апологетической учительной прозе. Оно аналогично «Бесѣде на новоявившую ся ересь Богумилу» бол­гарского писателя X в. Козмы Пресвитера,^[24] хотя и состоит из 6, а не из 14 частей.

Место и время возникновения «Беседы». Ее автор

Определение места возникновения произведения не представляет труда. Это юго-запад Украины, вернее, Подолия, но, может быть, и Волынь, где первая часть сборника Данилы из Смотрича была дополнена второй в 1540-е гг. Причем в конце сборника была дописана «Беседа». Дата написания последней также ясна: 1503 г. Это видно из следующей фразы: «Иже паден'ш многими лѣты 87 мимошедшими от латин есте отуждени и отлучени и от нас» (л. 119). Речь идет об учении Яна Гуса, осужденном на XVI Вселенском соборе католической церкви в Констанце (южная Германия); вслед за этим осуждением Гус был там же сожжен 6 июля 1415 г. Стало быть, прошедший 87-й год — это 1502 (или 7010 по русскому православному летосчислению) год. Значит, трактат был написан в 1503 г., когда в Мо­сковском государстве проходили церковные соборы о вдовых попах и о монастырских землях, когда воинствующая церковь готовилась к жестоким расправам с еретиками «жидовствующими». Именно на следующий год, в 1504 г., в Иосифо-Волоколамском монастыре появилась на свет одинна­дцатиглавная обличительная книга Иосифа Волоцкого «Просветитель». В конце того же года в Москве состоялся собор на еретиков; они были осуждены и преданы сожжению в декабре.^[25] Наш трактат, очевидно, не зависел от этих событий, но его появление по времени совпало с ними. В «Беседе на ересь гуситов» опровергается живая проповедь еретиков, активно действовавших в то время на Украине. Очевидно, что обличители на Подолии или на Волыни принадлежали к силам, активно противодейству­ющим попыткам Реформации. Они действовали в рамках единой с Москвою культуры «Graeco-Slavo-Orthodoxa», в которой церковнославянский язык играл роль охранителя традиций святоотеческих и семи вселенских соборов. И это происходило как раз в тот период, когда Великое княжество Литовское, куда тогда частично входили Подолия и Волынь, вело неудачную крово­пролитную войну с Московским княжеством (1500—1503) и вынуждено было уступить ему 319 городов во главе с Черниговом. Подольский или волынский книжник не зависел от московской официальной полемической литературы того времени (посланий архиепископа Геннадия и архимандрита Иосифа) и опирался исключительно на святоотеческие образцы обличения и научения и на болгарскую полемическую традицию Первого и Второго царств. В «Беседе» нет упоминаний о России и русских. Однако автор подчеркивает свою приверженность Константинопольской патриархии, на­зывая Царьград «Новым Иерусалимом» и упоминая константинопольские святыни, в частности образ Пречистой Богородицы, написанный апостолом Лукой, монастыри святого Димитрия Солунского и святого Пантелеймона. Тогда Киевская митрополия находилась в подчинении у Константинополь­ского патриархата.^[26] Автор трактата, начитанный в церковно-полемической литературе, четко отличает православную церковь от католической («латинской»). Может быть, он как раз и принадлежал к числу иерархов Киевской митрополии, служивших в Подольской или в Волынской епархии. Он творил в духе нарождающейся украинской полемической литературы при киевском митрополите Иосифе II Солтане, которая была обращена не против католической церкви (как требовалось), а против еретиков, подры­вавших основы любой христианской церковной организации: против гуситов тогда выступали и католики, и православные. Украинский православный полемист опирался на кирилло-мефодиевское и греческое наследие отцов церкви, равным образом и на болгарских авторов. Таким образом, создавался идейный фундамент пропагандистской литературы, противостоявшей, с одной стороны, нарождавшейся Реформации, а с другой — наступавшей полонизации под хоругвями униатства и католичества. Каждая из формирующихся идейных систем — и система еретических воззрений, и система взглядов обличителей (иосифлян в Москве, православных догматистов на Украине) — стремилась стать государственной. Вокруг этого и шла борьба в эпоху Реформации в Восточной Европе.

Легендарная повесть о Яне Гусе

Гуманистические основы православия с его изначальным чувством спра­ведливости, лишенные к тому же национальной исключительности и пре­тензии на мировое господство, были близки воззрениям Яна Гуса и чешским братьям (осн. 1457), искавшим образ первоначальной чистоты апостольского христианства. Они переводили, тайно распространяли сочинения Яна Гуса, гуситские манифесты, четыре пражские статьи. Религиозная свобода на­ходила поддержку у крестьян и горожан, живших на восточнославянских землях, где феодальный гнет и произвол князей, панов и бояр были наиболее тяжелыми. Недаром чешские братья из Венгрии и Молдавии устремлялись на восточнославянские земли Великого княжества Литовского,^[27] где Яна Гуса считали за «славянского борца православия» и даже за «истинного мученика православной идеи».[28] Неудивительно, что обличители стремились очернить Гуса. Именно с такой целью была написана так называемая Легендарная повесть о Яне Гусе, вставленная в середину «Бе­седы» и заканчивающаяся прямым призывом к расправе с инакомыслящими, как это делали архиепископ Геннадий и архимандрит Иосиф. Начало и конец текста отмечены на полях знаком, напоминающим геральдическую печать шляхетного семейства Топар, а также надписью «Гус». Поводом для вставки был поиск источника взглядов странствующих от Угрох» са­мозванных апостолов.

Мы приводим интересующий текст по Погодинской рукописи № 840.

«Но вы за ересь вашу побѣждасте от Угрох, яко въспріасте ученіа л 120 оногова Хусъ Ионышь, еже прельсти пръвіе Прага, и оттолѣ изыдоша уче- ници его, и мнози прелстиша, и единѣ от тѣх вы есте. Той Онышь изьдѣства пасоша гуси. И нѣкто добрь чѣловѣкь, философ латинскый, видѣв дѣтя то спроста и худо, нѣкако пасущи нѣчіа гуси, поумилосерди ся о нем и взя его от паствы гускам, как то Сауль от чрѣд ослят помазань на царство. Таже учивь его книгу добрѣ, потем философиею. И възрасте великъ и именова философ. Той Хусь Ионышь, яко от гускы взят его, и потом въручи ему свое бытіе и ключ свой въдасть ему, и рече ему той дидаскал: „Сеи все дах тобѣ, елико есть мое въ дому моем, нъ токмо раку, еже видиши, да не смотреши у ней“. Ниже ключ скрыну тому подадет ему, нъ носяше его сам съ собою. И той Хусь Іоныш въ размышленіе въпаде, и рече въ себѣ: „Что хощет се быти, яко въ всем имѣнш моего даскала бых вѣрен и меня, яко въмѣсто сына да имат, и азъ его имамъ яко отца“. И бысть въ един день и дидаскаль отиде нѣкамо по своих потребах, и Гусь Ионышь прилѣпѣт въским мягким къ ключю рацѣ одной.

И абіе назнамена ключ подобно тому ключю, им же ноша его дидаскаль той, и подаде é нѣкоему ковачю, и учинивъ ему ключ, и иде въ дом свой и вътай отвори раку ону, и ино ничто же не обрѣте в ней, токмо дрѣвняя книга Моисиовы и прочаа книга Ветхаго Завѣта латинскым писменем. И прочте их в многа врѣмена, а потай от дидаскала своего. И начат той Гусь Іоныш въ размышление веліе въпасти.// И види, како глагола Богь л 120 об. множицею Моисеу: „Обрѣтете мѣсто оно, еже рече: слыши Ізраилю, Господь Богь твой, Господь един есть и тому единому послужиши. И нѣсть инь Богь, развѣ мене“.* Инде рече Господь: „Да не поклониши ся Бога туждему, ниже всякому виду и податію, елико их на земли и елико их горѣ на небесѣ“.** И прочаа заповеди, еже бяху ко Ізраилю. Такоже Гусь Ионыш, въстав от дидаскала своего и побеже в Прагу у чехом, и пребысть тамо въ многа врѣмена и потаен, тую ересь и прелесть удръжа си въ сердце свое, дондеже получи свое врѣмя. И бѣ человѣкъ остроумень, и вънимаше Писаш'ю Ветхому, и ста дидаскаль. Начат учити помалу люди и глаголаше им: „Видите ли, что рече Богь ко Моисею, яко да ся не поклоняем твари,

ниже делу рук человѣческых, яко идоли сут“. И иныя многы прелести узаконоположивъ им дръжати. И по сих прельстит ся Прага вся и въсташа, и разбиша иконы своя, и безвѣсти им сътвориша, и ина многа зла сътвориша. И яко услыша о них крал Жигимонтъ, събра войскы, поиде на них. И они и до три краты разбиша его въйско. И едва с великою нуждею разб'ш их, да Іоныша того, их дидаскала, добуде и сьжеже его и прочш елици быша началници тому ересу. И сьмириша ся и обратиша ся, и нехотящеи кесаревы казни, ради да ci и сут сѣмя оному Хусу Ионышю, и побѣждаеми сут за свои ересь, и от страха прочіим латином, да их не съжжют огнемь, понеже латини гдѣ обрящят буди коего гуса, не истязают его писаніем, въ что вѣрует, яко же мы, христьяне, съ святым Писаніем хощем их побудити и обратити ко полезному и неблазному пути, нъ ту их предадят огню, и огнем их истязают и иссушают, а не Ветхим и Новым Писаніем, яко же мы и поистиннѣ добро творят латини и что потребует блъшаа истязаніа и (л 121) пря съ таковыми прелщеными человѣци подобно же, // якоже бѣсному псу, егда же видиши его бѣснующа ся, убіи его, да не прочш испоганит...».

Бросается в глаза фантастический сказочный характер повести о Яне Гусе. В этом тексте нет почти ничего подлинного, напоминающего реальную биографию великого чешского реформатора: происхождение из бедных кре­стьян местечка Гусинец, обучение в Пражском университете, получение там степени магистра «свободных искусств», принятие священства и про­поведническая деятельность в Вифлеемской часовне, научно-публицистиче­ская деятельность, католический суд и смерть в Констанце. Вместо биографии Погодинская рукопись содержит нравоучительную новеллу в духе произведений сборника «Великое зерцало». Последний под названием «Speculum exemplum ex diversus libris in unum laboriose collectum» вышел в свет на латинском языке в г. Девентере (Голландия) в 1481 г., позднее много раз переиздавался в Германии и в XVI в. дошел до России.^[29] Мы предполагаем, что автор легендарной повести знал латинский текст «Велико­го зерцала». Мотив обнаружения «раки» (сундука?) с таинственными книгами, которыми овладевает Гус, имеет известное сходство с подобным мотивом главы 206-й «Великого зерцала». В этой главе — «О Иоанне Конаксе и дщерях его, где како и что остави наследие по себе» развитие действия строится на мотиве запрета открыть шкатулку с тяжелой булавою, на рукоятке которой сделана заветная надпись, а именно: «Аз, Иоанн Конакс, сим сокровищем зятем и дщерем моим челом бью. Сим утешаютеся, воспоминающи вашу любовь, егда мя ни во чтоже вменисте и остависте. И завет мой в разделение сего сокровища зятем и дщерем моим челом бью».^[30] Аналогичный мотив запрета на открытие сосуда имеется в главе 114-й того же сборника, озаглавленной «Преступление Адамово порицает, сам сотворися преступником».^[31] Там наказывается за любопытство слуга. Итак, в двух новеллах любопытство осуждается как путь к греху или к ереси. Легендарная повесть о Яне Гусе может рассматриваться как одно из ранних и ярких проявлений ренессансных процессов в литературе Укра­ины, опиравшихся на латинскую традицию «Великого зерцала» в Европе. Очевидно, что прямых источников ей не имеется. Повесть, несмотря на наличие полонизмов (Ионыш — «Jonusz», Жигимонт — «Sigismunt»), не мо­жет считаться переводом с польского, так как подобного польского текста никогда не существовало; к тому же язык — церковнославянский с ук­раинизмами — выдает ее происхождение с головой. По-видимому, она возникла среди «дружины» Богдана, пока ее не услышал обличитель и не приспособил ее для своего трактата как своего рода притчу («exemplum») в духе псевдоисторической морализаторской прозы. На территории Речи Посполитой подобная литература в духе ренессансной беллетристики появилась тоже в XVI в., но несколькими десятилетиями позднее[32].

Значение «Беседы» как исторического источника

1.   Первое и главное ее значение состоит в том, что новонайденный источник изменяет наши представления о роли идей Яна Гуса на так называемой толерантной почве восточнославянской Европы. До сих пор реформационные движения Украины связывали только с польско-литовским протестантизмом середины XVI в. Теперь их начало следует перенести на сто лет раньше, в XV в., и связать с чешскими братьями, «гусами», как их называет украинский полемист. Антигуситский трактат свидетельствует о широком распространении и всеобщем характере ереси на Украине, что представляется важным. В нем написано буквально следующее: «С'ш бо новопросвѣщеніи, колми сут лучшей тех, яко не токмо во едином граду или веси жилище имѣют и пребываніе, якоже они тогда, но много множество манастырей, церкви по всей вселеннеи водрузиша ся, и не токмо въ веси или въ градѣх, или по селох, нъ и въ пустынях, и въ горах, и въ врътепах, въ пещерах и въ пропастех земных много множество неисчетнш водвориша ся» (л. 136).

Из текста «Беседы» нам становится известным, что гуситы из «дружины» Богдана свободно живут на Украине общинами, занимаются в городах торговлей и ремеслом, приобретают имущество, проповедуют свое учение. Данные источника совпадают с тем, что пишут польские историки: в конце XV—XVI в. на территории Речи Посполитой и Великого княжества Литов­ского создалась наиболее веротерпимая обстановка для бытования и развития любых идей разных культур.^[33] Так таборитский гусизм подготовил почву для польско-литовского арианства (социнианства) и, возможно, явился одним из родоначальников ереси «жидовствующих» в России.

2.   Немаловажное значение имеет и установление путей миграции учения Яна Гуса от Чехии до Украины через Венгрию, Трансильванию и Молдову. В тексте «Беседы» упоминается молдовский господарь Александр Добрый (ум. 31.XII.1431), который покровительствовал еретикам. Дата переселения гуситов из Молдовы на Украину не указывается,^[34] однако впервые сообщается, что это была «дружина» Богдана и что последний был «един влах, прость и дебел языкомь».^[35]

3.   Большое значение имеет и легендарная повесть о Яне Гусе как новеллистический памятник украинской литературы начала XVI в. За ней можно признать еще одно достоинство — достоинство первого известия о Яне Гусе в восточнославянских землях. До сих пор было известно только одно сообщение со ссылкой на Кромера из Густынской летописи XVII в.: «В лѣто 6922... Въ cïe лѣто Іоана Гуса (еретика, прѣпрѣвше зъ писма, огнемъ сожгоши, а по немъ его ученика Еронима».^[36]

4.   Немаловажное значение имеет и характеристика учения украинских последователей Яна Гуса и их высказываний: «Мы хощем послушати токмо книгы пророческыя и Моисеовы книги, и Псалтырь, и Еуангалие, и Апостольскаа ученіа и откровеніе святаго Іоанна Богослова» (л. 121 об.), «и Палею» (л. 125); «Вѣрую въ единаго Бога» (л. 121 об.), «Церковь есть толиково сердце наше» (л. 122 об.), мы «подобии апостолам» и др.

5.   В «Беседе» на протяжении всего текста содержится подробное изло­жение и обличение взглядов гуситов как приверженцев Ветхого Завета; сообщается, что они отрицают божественность Иисуса Христа и Богородицы, Троицу, отеческие книги и предания Вселенских соборов, святых угодников и мучеников, монастыри и монашеский чин, храмы и иерейский чин; отвергают поклонение крестам, иконам и мощам и не признают все христианские обряды. Словом, требуют замены официальной, «небожест­венной» церкви церковью первоначального христианства, свободной от лжи, лицемерия, угнетения. Эти взгляды совпадают со взглядами таборитов.

6.   В «Беседе» на л. 134—136 содержится пространный рассказ из «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия о нравственной жизни и обычаях ессеев; в разных местах текста сообщается об организации или общине («дружине»), поведении и обрядах «гуситов» на Украине. Ук­раинский полемист считает, что еретики подражают ессеям, одной из иудеохристианских сект, о которой рассказывает Иосиф Флавий (см. текст в Приложении).

Сравнение ересей гуситов и «жидовствующих»

Мы поддерживаем гипотезу В. Ф. Боцяновского и других исследователей о близости ересей гуситов и «жидовствующих».^[37] Эту близость мы ус­матриваем, во-первых, в подобии реформационных критических взглядов: отрицании Нового Завета, божественности Иисуса Христа и Богородицы, Троицы, храмов и монастырей, иерейского и монашеского чинов, всей церковной обрядности, во-вторых, в генетической связи, т. е. в непосред­ственном участии гуситов с Украины в создании ереси в Новгороде Великом.

«А что которые литовские оканные дела прозябли в Руской земли, в Великом Новеграде, в вотчине государя великого князя, коли был в Новеграде князь Михайло Олелькович, а с ним был жидовин-еретик, да от того жидовина распростерлась ересь в Ноугородской земле...», — писал архиепископ Геннадий митрополиту Зосиме в 1490 г.^[38] Речь здесь идет о некоем «Схарии», который приезжал в Новгород из Киева в 1470 г. В 1490-е гг. оба обличителя —и архиеписком Геннадий, и архимандрит Иосиф — называли основателем ереси еврея Захарию Скару, но, как уста­новили современные ученые, он был не евреем, а генуэзцем.^[39]

Таким образом, нам представляется допустимым видеть в русских «жи­довствующих» продолжение того религиозно-реформационного брожения, которое в XV в. зародилось на Украине в виде гуситской ереси. Есть и различия. Гуситство было цельным учением. Русская же ересь являлась, очевидно, многослойной: она сочетала «стригольничество» (богомильство) с гусизмом и «иудаизантством». Еще первый обличитель еретиков архиепископ Геннадий писал о том, что один из еретиков — чернец Захар — стригольник и что еретики «жидовская мудрствующи. Покрыты же суть онехъ еретик клятвеною укоризною, маркианьския, глаголю, и месалианскиа... Да что ни есть ересей месалианских, то все они мудрствують, только то жидовскым десятословиемь людей прелщают».^[40] Обычный термин болгарских и византийских обличителей по адресу еретиков богомилов — «месалианская мудрствующий» — часто употребляют и русские, и боснийские, и молдавские обличители, а также украинский автор «Беседы на ересь гуситов». Что же касается «иудаизантствующих», то «иудаизантская» пропаганда в Речи Посполитой часто исходила от нееврейских реформаторов.^[41] Трансильванские «иудаизанты», например, использовали еврейские тексты Библии и Талмуда.^[42] О контактах новгородско-московских реформаторов с образованными иудеями из Вильно, Киева и Львова уверенно свидетельствуют и архиепископ Геннадий, и инок Спиридон-Савва, и архимандрит Иосиф Волоцкий;^[43] бытование среди «жидовствующих» произведений арабо-еврейской образованности (например, «Шестокрыла» и «Логики» Моисея Маймонида) — непреложный факт,^[44] так же как очевидна связь «Лаодикийского послания» Федора Курицына с талмудической традицией и каббалой.^[45] Следует согласиться с М. В. Дмитриевым в том, что «представляется все же допустимым видеть в... ереси „жидовствующих“ продолжение того религиозно-реформационного брожения, которое в XV в. зародилось в украинско-белорусских землях», «предысторию рефор- мационных движений середины XVI в.», ще «реформационные элементы были сплавлены с гуманистическими».^[46] Следует согласиться также и с И. Н. Голенищевым-Кутузовым, утверждавшим й priori благотворность влияния идей Яна Гуса и чешской реформации на Украину и Белоруссию.[47]

На этом мы ограничиваем наши наблюдения по истории реформационных движений и идей XV—XVI вв. В заключение сообщаем наши предложения на будущее:

1.   Необходимо было бы издать весь текст «Беседы на ересь гуситов» возможно точнее.

2.   Может быть, стоит издать весь текст Украинской сборной рукописи из Погодинского собр. № 840.

3.   Необходимо было бы продолжить всестороннее исследование ново- найденного источника: а) сопоставить «Беседу» с источниками по истории ереси «жидовствующих»; б) сопоставить «Беседу» со сборником проповедей из собр. Ю. А. Яворского (РНБ, ф. 893, № 221), 60-х гг. XVI в., в котором наиболее полно отражена программа реформационного движения в восточ­нославянских землях Речи Посполитой, а также с сочинениями Зиновия Отенского «Послание многословное» и «Истины показания»; в) сопоставить «Беседу» с европейскими полемическими сочинениями XV в. богомильско- гуситского характера.

4.    Необходимо было бы проследить и описать всю филиацию идей от Яна Гуса до его восточнославянских последователей «гусов» и «жидов­ствующих»; при этом, конечно, будут установлены и различия между философско-религиозными системами.

Вечная жизнь великого гуманиста и реформатора Яна Гуса заключена в его немеркнущих и неумирающих идеях, до сих пор покоряющих многие народы и страны.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ОТРЫВОК ИЗ «БЕСЕДЫ НА ЕРЕСЬ ГУСИТОВ»

(О ВЗГЛЯДАХ, ПОВЕДЕНИИ И НРАВАХ УКРАИНСКИХ ЕРЕТИКОВ ГУСИТОВ)

А се о иноческом чину и житіа их, откуду бѣ. И понеже нѣцiи (л. 134) от вѣрных расверипѣша истязают иноческый чинь, откуду изыиде посреди, понеже рече: «Мы въ апостольских преданш не обрѣтохом, ниже сут рече, таковый чинь удръжали святіи апостоли, ниже писаша, ниже предаша», и невѣрно мнит ся им быти иночскыи чин и образ их, и глаголют бо, яко от произволеша их cïa бысть и от ума их и лѣности их ради. Сице тако обыкоша сами удръжати по своему сердцу, а не свят'ш апостоли предаша той уставь сицевъ. И не сеи токмо рече, но «въ Ветхом завѣтѣ и не обрѣтохом таковый чин, ниже въ Новем завѣтѣ». И таковы глаголы непо­добный износит посреди закона святого въ послѣднем сим врѣмени, егда и вѣкове уже прііидоша и таковаа прелесть въніиде посреди нас. Да аще хощете испытати ^[1] таковаа от таковых и откуду изыде чин иноческый, и повѣм вамь съ правдою, аще не вѣсте, но и се есть чюдо, яко вы дръжите книги Ветхаго завѣта и каковы глаголете, яко въ Ветхом не обрѣтосте таковый чинь подобень сему нынѣшнему, не слышасте ли Господа, глаго- люща: «Испытайте Писаніа, яко во них обрящете живот вѣчный». И Писаша же глаголет Моисеова и иных всѣх пророкъ не убо бяше тогда книгы новыя благодати и апостола, пишуща богодуховена та нарѣцающах и полезна, и слово здраво и незазорно, и священа Писания нарѣцающу, и закон свободный глаголавшему усты всѣх, иже въ Дрѣвнем и Новем завѣтѣ. Слышите убо о Дрѣвнем завѣтѣ трои бо чини законный бяше въ Іудеом, якоже Іосиппъ Евреянинь пишет о них: «Единому имя фарисеи, а второму — садукеи, а тре//тіиему — есияни, иже сут, рече, чистшшии обою тою. Понеже бо сіи (л. 134) от всякоя сладости гнушают ся, но въздръжаше и безстрастное житие хвалят, и брака призирают, и женьскую похот, и чюжих дѣти пріемлют, млады сущи, и на свои нравы призирают, и творят их книгам, но и женскаго стремленіа, рече, блюдяху ся и глаголаху, яко нѣсть жены, иже могут хранити ложе мужа своего чисто, богатства же не хотят, ниже есть въ них имѣніа никоеяже, но вся въ них сут обща и одежди и житіем, ризы же у них бѣлыи безпрестанно, и настоятели поставят, ихже видят изрядный и мудрый, и не въ едином же гради живут, но по всѣм градом, кождо кде хто хощет. Дружину собѣ приемлют, и дом устроив живут. Аще же изъ инѣх градов приходят к ним чюждии же и незнаемии, и тужде житіе дръжат, то идут к ним, якоже и ко своимь, и питіа и яденіа не бранят им. Того ради брашна не узимают, идуще на пут, но токмо оружіе разбойник ради. Млъчаше же и смиреніе, и образ их подобно же дѣтем, иже съ страхом учащим ся. Ризы же и сапоги не изменяют прежде да иже не издерут ся. Отнюду же купли же между ними никоеяже, но когождо их кто требует, вьзимают, якоже свое ни бранимо никымже. И ко божеству благочестивіи, паче славяще и моляще Бога, и прежде слънечнаго восхода ничтоже не глаголют друг ко другу, но токмо молитвы отеческыя ко нему возсылают, яко моляще ся о восіаніи его. Потом идут на дѣланіе кождо которому рукодѣиству научил ся будет, и до пятого часа страдавше всею силою, пакы же совокуплят ся на едином мѣстѣ, и привязавше ся лентіем, и измывают тѣлеса своя студеными водами, и очистивше ся въ иной храмѣнѣ съвокупляют ся, идеже бо всякь невѣрный не восходит тамо, и сами чисти л 135 суще, яко святіи церкви приуготовлени сут, и ко трапезниции ^[2] // исходят, и сѣдят сь млъчаніем, и хлѣбы поставляют им пораду, а брашникь съсуд съ единым брашном; иереи молитву творят над брашном: отлучено бо есть въкусити что прежде молитвы. И пакы въстающе от трапезы, славят Бога, яко подателя пищи. И пакы съвлачаше ся бѣлых ризь, на дѣланіе идут и страждуть до вечера. И пакы обратят ся ко трапезници храминь стоя. Глаголы же подавают друг ко другу пораду, и вънятрънее млъчані'е вънѣшним являет ся, яко страшна тайна, а на вседѣланіе идут без повеленіа строителя их. Двѣ же лѣтЬ еста въ них самовластно милость и помощь, егда кто требует сродником же своим. Не можно им есть что подавати бес повелеша строителя их. Сут же праведнш хранителіе ярости, ни гнѣвом жерци, вѣри заступници и служители миру, и всяк глаголь их не измѣняет ся, но твръде и вѣрен паче кленущего ся. Клятва же мнит ся им паче всякого грЬха. И аще кто не вѣрень будет без Божия клятвы, тъй осуждень и отвръжен ими есть. И ищут древних книг, и четья испытающе что ся творит по чюжим землям, разум пріемлюще от них и вонимающе, яко есть на плъзу души и тѣлу, имже и знаема им сут зеліа и корені'а, и камени, что где раждает ся, и на которую страсть требует, и въиньскый чинь видомо имь: есть от тѣх писаніа. Хотящому же кому ко житію их приступити, не скоро пріемлют его, но пръвіе повелит ему жити въ предвратней храмѣнѣ, дадят ему секиру и лент'ш — бѣлуу одежду, понеже явит искушеное въздръжаніе лѣто едино, то пакы пріемлют его внутрънее житіе. И причищает ся чисты воды на чистоту, и по явленно тръпеша, и нравь его искушающе за двѣ лѣтЬ. И аще неподобень будет, извръгут его от себе. Аще ли ся явит достоинь, то причтут его въ ликь съ проч'шми. Прежде причтеша заклинают л 135 об. его клятвами страшными, и стоя пред дверми ротит ся^[3] // клятвами ужасными, призыват Бога живаго и десницею его всемощною, и Духъ Божіи не воместим, и серафим, и херовим везде призирающе, и вся небесныя силы поставляя въ свидительство, яко благочестивь будет о божествѣ и ко человѣком правду соблюдет, но ниже своею волею пакостит им, ни повеленіем да возненавидит неправду, и вѣрен будет нравом, а не клятвою, и пріатель властем, понеже без Божха повеленіа никому же не во[з]дасть ся владити, аще и самовластвует, и не оскврънит власти, ниже да украсит ся излиха одеждею свѣтлою, ни иною красотоу и истенну любити всею душею, нъ льжащих обличати, рукы храни от татбы и от злоимаша, и душю от мзды, и не затаити ничтоже своим вѣрным и иновѣрным не явит, таих я своя, аще и до смърти кто мучит ся, и книгы же хранити, яко аггельскаа имена, тѣми бо клятвам утвръжда от приходящаа к ним. Аще же потом который от них во грѣх вопадет, то ижденут его из дому, и от общего их житіа изгнан, лютою смъртію умирает, тѣми бо клятвами связань бывь, не дръзнет прияти пищу ни от кого же, но траву ясть и гладом тает тЬло суша истлѣет. Тѣм же на другая умудривше ся пріимут я воспят у послѣднее дыханіе. А въ судбѣ бѣди правителими сут. И егда хотят судити, 100 их избирают ся, да аще что изглаголют, то не узбранит ся, чтят же зѣло имя законодавца их, да аще кто похулит его, смъртйо осудят тааковаго, но старѣйшины послушают. Аще же десят их сядет на копь, един не смѣет глаголати, не хотящшм девятый, ни плюнути посреди их, ни на десную страну, и седмый день и 7 недель, и 7 месяць, и 7 лѣт велми хранят, ни пища строяща, ни огня кладяще, ни сьсуды движаще, ниже прохода знающе въ су боты»,[4] и въ свята неизреченную сладость узложаще окошающим мудрости ихъ. // «Сут же во них друзш, л ш иже хотящаа быти прежде разумѣют, понеже прочтоша священиция книгы, и пророческыя отвѣты, и различноми чистотами очищают ся, а въ своих прореченшх улучені'а всегда бывают, и по оскуду есть обрѣсти не улучевающего».[5]

Скажите ми вы, о гуси, егда сш é съ аггельми житіа их и уставь, и подвизи, и труд, не бяше ли кроми прочіих узаконоположенш ізраильтяном, егда не бяше ли они тогда по подобно сему образу нынѣшнему Новому завѣту Господню и образ бяху они иноческому чину? Сіи бо новопросвѣщеніи колми сут лучшей тѣх, яко не токмо во едином гради или веси жилище имѣют, и пребываше, якоже они тогда, но много множество манастырей, церкви по всей вселенней водрузиша ся, и не токмо въ веси или въ градѣх или по селох, нъ и въ пустынях и въ горах, и въ врътепах, въ пещерах и въ пропастех земных много множество неисчетнш водвориша ся и исплъняше ся пророческыя глаголы, еже про- рекоша дрѣвле: «Се удалих ся, рече, бѣгая, и въдворих ся во пустыни, чаях Бога спасающего мя», и пакы: «Господь воцари ся да радует ся земля, да веселят ся острови мнози». Лучши бо тѣх есеяне дрѣвніи сут, вящше святш отци, понеже чюдно нѣкако и преславно, и неизреченно есть житіе их и подвизи, еже преудивляще всяк ум человѣчьскый, и чюдна бо их житіа бяше и бореш'а побѣды, еже на супостата врага всегда творяху, силою и дѣиством Святаго Духа и знаменіем Честнаго и Животворящего Креста, якоже рече пророкь: «Даль еси боящим ся тебе знаменіе убѣжати от лица луку, яко да избавят ся възлюбленш твои». И сіш сут въистинну по апостольском дѣянш сынове онѣх, еже предсыла пророкь, и пръвіе они воспріаша заповѣд Христову съвръшену, еже рече въ Еуангаліи: «Аще кто оставит дом или жену, или дѣти, или брат'ш, или сестры имени моего ради, сторицею пр'шмет и живот вѣчный наследует». И что ся мнит вам, о гуси, // на вашем разуминш? Кто убо сут сш, еже предрекохом, еже вы л ізб об о них и о их чину и житіа, и уставь толико на мнози съблажняете ся, еда не сей ли есть чинь мнишескый, еда не сш ли сут т'ш, иже вес закон и заповѣд Божпо исплъниша по Писаш'ю. Паче же исъпреумноженіем зѣло высока их житіа и равноаггела.

Сш сут по благодати сынове Божш.

Сш сут ученици истинніи Спасови, понеже вся заповеди исплъниша.

Сш сут сѣмя, о нѣм еже рече Господь святым своим учеником и апостолом, глаголя: «Вы есте свѣт миру, понеже заповѣд Христову соблю- доша». И они, святш апостоли, предаша нам блюсти и хранити, но аще не всѣ въмѣщаем его глаголи и ученіи, но обаче мнози въместишая и весь мирь плънь есть еговых проповѣд и ученіи. И се предварих, и рѣх вам по Божественому слову, еже рече: «Испытайте Писаніа, въ них же обрящете живот вѣчный». Испытаем убо Писаша и пророческа житеми просии есеани, еже предрекохом жидови суще. И како бѣ имъ мощно сицевь чинь и уставь дръжати посреди Моисеова завѣта и законоположені'а его инъ уставь, понеже бо бяше и другый чин въ жидовох тогда глаголемш осшскыи, иже и житіем, и нравом, и законом единогласно, рече, дръжат, но токмо раскоторяют ся

брачными мысльми. Сии бо глаголет, яко велику часть житейскую отрѣзают, иже не женят ся, ни посягают, аще же и вси человѣци, едино умно не прикасают ся женам. Тъи не скоро искушают человѣчьскый род.

Сии же вся от брученица искушают по три лѣта, дондеже и скверность женску очистит ся трикраты и възмогут раждатш, тогда приближают ся к ним, заченшим же им, разлучают ся. Тѣм являюще, яко не сладости ради съвъкупляют ся»,"' а фарисеи инакь, и садукеи инак разноботш дръжаху не единогласно. Тѣм же ради слышите и неразумливыи и никогда въразумите ся. Вси бо, елика быша въ Дрѣвнем завѣтѣ, образ бяху Внѣш[н]ему завѣту, л. 137 понеже ветхія // вся преидоша, и быша новаа, вѣруй апостолу Павлу и Богослову Григорию, велегласно възывающему: «Дрѣвняя, рече, мимоидоша и сеи быша вся новаа». Златоусту Іоану глаголющу о Вѣтхом завѣтѣ и Новом: «Тамо, рече, — писма, здѣ же — духъ, тамо — кивот, здѣ же — дѣваа, тамо — жезль Ароновь, здѣ же — Креститель, тамо агнець, зде же — Христос, тамо — безквасна жидовьскаго, здѣ же — хлѣбь съврѣшень».

Разумѣсте ли cïa вся, како вы, гуси, въносите таковыя блядивыя рѣчи посреди закона и глаголете, яко сіи чин и устав и законоположение не обрѣтосте его въ Святых Писанш, ниже въ Ветхом завѣтѣ, ниже во Новом, по преданно святых апостолъ, паче же и от Господа заповѣданное им, но глаголете, яко сами сш тако изволиша жити кромѣ проч'шх людей и от произволеша их и леносгі их ради, и яко да несобреженіем жительствуют, и иныя неподобный рѣчи и хулы глаголете.

Тѣм же ради мы проводихом вам вси Ветхаа и Новаа на обличені'а ваше и на срамоту, и затыкаем уста ваша и обуздаваем, и с сими глаголами и яко нѣсть тако, якоже вы злѣ мудрьствуете о себѣ нѣсть, но вы блыпе сами злѣ отпадаете от закона мнѣніем своим и высокаа нѣкаа мдрьствуете, и въсуе заблуждаете, не видуще Писані'а, ни Ветхаа, ниже Новаа.

Аще бысте разу мили, не бысте толико стльчи ся само и онамо на всяк день умом своим суетным и нестаточным, и всегда тааха поучаете ся, ищущ закон и уставы ини, и ино законоположение, еже нѣсть ино, развѣи предаша святых апостолъ и святых богоносных отець. Но вы, гуси, овогда же въ Ветхом, овогда же въ Новом всегда испытуете, и даже и донынѣ ни едино исправисте, иже въ законѣ святаго, но въсуе потруждаете ся и то­мисте ся искуще закон инь, понеже прочтосте дрѣвняя книга и въразумѣ- сте ся въ них, но грыпе прельстисте ся ниже Ветхіи закон улучисте, ниже Новый, но погрешисте въ обоих и не улучисте въистинну, яко прелщени (л 137 об.) есте и ходите по похотію своему, / / растлѣнни умом и неискусни о вѣрѣ и опиянисте ся от многаго безуміа вашего, сице и злѣ страждете, и николиже исцѣлѣете невѣрьством вашим, понежее лъжам и баснем послѣдовасте и от истинны отпадаете. Увы вам, слѣпци и слѣпцем въжди, якоже рече Господь: «Слѣпець, аще слѣпца водит, не во едину ли яму вопадаета ся?» Павел апостолъ похваляет их, глаголя: «Иже въ пустынях заблуждаеми и въ горах, и въ врьтепах, и въ пропастех земных, им же не бѣ, рече, достоин мир».

Видили, о гусе, како апостолъ ублажает ті'и, иже въ пустынях живущей? Но вы от тѣх ли съблажнаете ся? Увы вашей прелести, да аще бо и сами от себе произволиша жити у кромѣшних святіи отци, якоже блядословисте неполезнаа, но у обаче въистинну добрый уставь и подвига въздвигоша по всей вселенней, и не токмо вес закон и заповѣд исплъниша святіи и преподобнш отци, по преданно святых апостолъ, но паче предварили сут во мнози законоположеніа их и по вышечеловѣческаго естьства себе принудиша постом и въздръжаніами своими тѣло свое удручиша и страсти тѣлесныя победиша, и понеже инии мнози от святых отець ни хлѣба въкуша отнюд, ни вина, ни масла, ни вареня, ниже никоторой сладости причастили ся сут вся дни живота своего.

И тѣм житіем вес мир просветиша, и не токмо мир и вселеннаа, но и пустыня и всяка пустыня процвѣте, якоже нѣкоторый крин благоуханный, по глаголющему: «Процвѣла есть пустыня, яко крин, Господи».

(РНБ, собр. М. П. Погодина, Ns 840, л. 134 об.—137 об.).