Из книги: Сокровища булгарского народа. Выпуск 1. Этногенез. История. Культура. Под редакцией академика Ю.К. Бегунова Санкт-Петербург, 2007

Бегунов Ю.К., Нурутдинов Ф.Г.-Х.

Князь Владимир Святославович – автор «Слова о полку Игореве»

В сохранившихся до нашего времени источниках и в историографии, посвященной бессмертной поэме об Игоревом походе, нигде прямо не говорится ни об авторе, ни о времени написания.

За 200 с лишним лет, прошедших со времени опубликования текста памятника графом А.И. Мусин-Пушкиным, исследователи высказали десятки различных точек зрения и предположений о том, кто был автором поэмы и когда она была написана. Так, например, большинство исследователей полагают, что «Слово о полку Игореве» было написано кем-то из окружения князя Игоря Святославича[1].

Среди авторов поэмы назывались имена самого князя Игоря (Н.В. Шарлемань, И.И. Кобзев, В.А. Чивилихин), книжника Тимофея, «словутного» певца Митусы, боярина Петра Бориславича, черниговского воеводы Ольстина Олексича, «милостника» Святослава III, певца Ходыны, князя Владимира Ярославича Галицкого и многих других.

Время создания «Слова» определялось по-разному.[2]Так, большая часть историков и филологов справедливо полагала, что произведение является подлинным и написано вскоре после возвращения из половецкого плена князя Владимира Игоревича, сына героя «Слова», летом-осенью 1187 г.: в тексте памятника упомянут как живой Галицкий князь Ярослав Осмомысл (ум. 1.10.1187).

Семнадцатилетний князь Владимир действительно возвратился домой вместе с молодой женой через два года после похода. На честной пир по случаю свадьбы Владимира и Ярсылу в ставку хана Хонджака в Алабугу были приглашены князь Игорь с супругой и его троюродный брат Владимир Святославич, князь черниговский. Во времена пира булгарский поэт Габдулла Улуш исполнил в честь новобрачной хвалебную песню под названием «Намеи Ярсылу хири», т.е. «Песню о деве Ярсылу».[3] В ней он прославлял красоту и необыкновенные достоинства новобрачной, а также могущество, богатство и славу ее отца инала (судьи) Деремелы Хонджака. А вот князю Игорю и его брату Всеволоду досталось немало критических слов и даже ругани. Оба князя характеризуются только с отрицательной стороны, например:

«Никого не любил Угер,

А любил только богатство,

Ради него готов был

Совершить любое преступление.

Велики были его доходы.

И много добычи захватывал он,

Но все эти богатства тонули

В бездонной реке его желаний».[4]

При этом булгарский певец не скупился на черные краски по адресу князя Игоря: и беспутный пьяница, и незадачливый военачальник, проигравший битву и бежавший из плена, что считалось постыдным делом. Бесчестные действия князя Игоря под Алабугой описываются не иначе, как злодеяния.

Князь Игорь был глубоко возмущен. Он попросил сидящего рядом с ним на пиру своего троюродного племянника князя Владимира Святославича написать правду о нем и его походе на половцев. Такую же просьбу на том же пиру изложила князю Владимиру Святославичу жена князя Игоря Евфросиния Ярославна. Поэт согласился, и через год на пиру в Новгороде-Северском князь Владимир Святославич спел на русском языке «Слово о полку Игореве». Шел 1188 год.[5] Поводом для пира послужило рождение сына-первенца у Ярсылу и Владимира Игоревича по имени Тахира, а по-русски – Всеволода.

Соответствующий аутентичный текст нам известен в передаче булгарского ученого Фаргата Нурутдинова (Казань):

«На свадьбе дочери Хонджака (Кончака) и сына Угера (Игоря Святославича) Габди Улуш исполнил «Намеи Ярсылу хири» («Слово о деве Ярсылу»), которое очень понравилось Хонджаку и обидело Угера. Видя, как Угер переживает, его жена попросила Булымера, сына Балтавара (великого князя Киевского Святослава III), написать песню, воспевающую Угера. Булымер Балтавар (Владимир Святославич) не смог ей отказать и написал такую песню – «Намеи Угер сугэшэ» («Слово о войне Игоря»), о которой мы уже говорили <...> Когда Булымер Угер (Владимир Игоревич) вернулся из Джеремела (Половецкой степи) в Яна Кара Булгар или Яна Сэбэр (Новгород-Северский) со своей женой Ярсылу и сыном Тахиром (Всеволодом), был устроен для них новый свадебный пир, на котором Булымер Балтавар исполнил «Намеи Угер сугэшэ»».[6]

Скажем два слова о происхождении цитируемого текста. Аутентичный тюркский текст, писанный на пергамене арабской вязью, до наших дней не сохранился. Булгарская устная традиция IX-XX вв. связывают его хранение и переписку (копирование) со средой последователей булгарского просветителя, политического деятеля и философа Сардара Гайнана Ваисова (1878-1918), возглавлявшего партию волжских булгар – мусульман «Фиркан наджия». В культурно-просветительном центре этой партии с давних пор хранились и передавались от отца к сыну древние булгарские летописи, поэмы и культовые книги, писанные булгаро-арабскими буквами на языке тюрки.[7] В конце XIX-XX вв. хранителями этих рукописей являлась сперва казанская община булгар-ваисовцев, а потом семья Нигматуллиных, сосланная в конце XIX в. царским правительством из Казани в Казахстан, в г.Кызыляр (Петропавловск). Там находились до 1939 г. подлинники нескольких булгарских летописей средневековья, пока не случилось несчастье: местное НКВД разыскало их и уничтожило. Остались только переводы и пересказы на русском языке некоторой части этих уникальных материалов, хранителем которых с 1966 г. и по настоящее время является казанский исследователь Ф.Г.-Х. Нурутдинов.[8] Он – племянник Ибрагима Нигматуллина (1916-1941).

По семейному преданию Нигматуллиных – Нурутдиновых, в 1920-е гг. некто Сайфуллин, из ваисовцев, организовал Петропавловский перевод булгарских летописей на русский язык. Переводили их два русских учителя, а также семь булгар-ваисовцев. Вот их имена, сохранившиеся благодаря семейному приданию Нурутдиновых: Ахмад Гадельшин, Хади Валиев, Наби Газизов, Хабибрахман Мифтахутдинов из Агрыза, Масгут Шафиков из Оренбурга, Мохаммет-Карим Нигматуллин и два преподавателя русского языка гимназии г. Петропавловска Садовский и Овчинников. В 1930-е гг. Ибрагим Нигматуллин переписал сделанные переводы в свои тетради. Как оказалось, переводчики перевели тексты пяти древнебулгарских произведений, а именно: поэму Микаиля Башту «Шан кызы дастаны», свод волжско-булгарских летописей Бахши Имана «Джагфар тарихы», сказания Васыла Куша «Барадж дастаны», свод карачаевско-булгарских летописей Даиша Караджая с дополнениями. Среди этих материалов привлекает внимание Летописный свод Наримана, или «Нариман тарихы», который содержит историю Булгара и Хазарии. На основании сохранившихся записей семьи Нигматуллиных Нурутдинову удалось установить, что Нариман был булгарским бием, т.е. князем, который начал писать свою летопись на тюрки с приведением цитат из Корана в XVв., а продолжил в XVI в.; завершили ее написание в третьей четверти XVI в. сыновья Наримана. Судя по сохранившимуся русскому переводу текста, этот оригинал был ценным источником по истории Волжской Булгарии, Хазарии и Руси, который использовал ряд несохранившихся текстов: «Кашан тарихы», летописца XI в. Биш-Араба, сына Гази-Юсуфа, внука царя Талиба, «Историю Хазар» неизвестного автора, «Карачаевскую историю» Даиша Карачая. «Нариман тарихы» заметно отличалась от «Джагфар тарихы»: так в ней сохранились многие сведения, в т.ч. и об авторе «Слова о полку Игореве».

Обращение к двум новонайденным источникам – поэме Габди Улуша «Намеи Ярсылу хири» и «Нариман тарихы» – позволяет понять творческую историю «Слова о полку Игореве» и уточнить имя автора и дату возникновения.

В качестве своего главного источника, который князь Владимир избрал для подражания, стала поэма Елаура Рыштавлы «Буляр сугэшэ ыры», т.е. повесть «О булярской войне». Самое начало этой поэмы свидетельствует о сходстве двух текстов.

Фаргат Нурутдинов первый уверенно называет в 1993 г. имя автора великой поэмы: князь Владимир Святославич.[11]

Приведем родословную автора «Слова о полку Игореве».

Автор произведения – типичный князь Рюрикович своего времени. Он был вторым сыном великого князя Киевского Святослава III Всеволодовича (ок. 1116-1194), внуком великого князя Киевского Всеволода II Ольговича, правнуком Олега «Гориславича», князя черниговского. Его матерью была княгиня Мария Васильковна, дочь полоцкого князя Василька Рогволодовича, потомка знаменитого князя Всеслава Чародея. Князь Владимир родился после 1142 г. в Новгороде – Северском во время княжения там его отца и получил обычные княжеские образование и воспитание. Он познакомился с княжескими и монастырскими библиотеками, узнал о творчестве сказителей Киевской Руси IV-VI вв.: Бояна Вещего, сына князя Божа, Малоты, Киева, Прастена Вещего. Это знакомство сказалось на всей образно-стилистической системе «Слова», богатой метафорами, эпитетами, сравнениями, реминисценциями язычества, где Боян назван Велесовым внуком, русские – Дажьбожьими внуками, упоминаются ветры – Стрибожьи внуки, Карна и Жля – богини печали, дева Обида, Див, кличущий на верху дерева, и т.п. Автор донес до нас неслучайно два древнеукраинских названия трезубца – троян и Южной Руси как «земли Трояна».[12] В своей поэме князь Владимир не позабыл осудить Владимира Мономаха, который доставил массу неприятностей половцам Деремелы и напомнил, что вся черниговская знать, которую он знал не понаслышке (Владимир был удельным черниговским князем), состояла во многом из представителей знатных булгарских родов Масгутов, Татранов, Шельбиров (Чельбиров?), Топчяков (Тубджаков), Ревугов (Арбугинцев), Ольберов (Эльбиров) и т.д. Знал он и булгарские орудия – шереджиры, стрелявшие огнем. Конец XII в. был временем, когда булгарские кочевники Кара-Сакланы массами принимали христианство и переходили на русскую службу, что привело к замирению половцев и обрусению части Половецкой степи. За это киевские, черниговские, переяславские и новгород-северские князья давали половецкой знати земли и тарханства, женились на половчанках; из булгар-христиан формировалось и казачество кара-сакланских степей, которое несло пограничную службу отрядами чиркесов.

«Слово о полку Игореве» распространялось в княжеской среде и не получило широкого народного распространения, поскольку было обращено непосредственно к русским князьям с целью заставить их отказаться от междуусобий как раз накануне страшного вражеского нашествия. Поэтическая манера автора «Слова» близка к поэтической манере Бояна Бусовича, певца IV в., автора знаменитого «Гимна».[13] В начале князь Владимир как будто бы отказывается следовать манере Бояна, часто использовавшего эпитеты, метафоры, сравнения, анафоры, эпифоры и другие поэтические тропы и фигуры, и хочет как будто бы писать по «былинам сего времени».

«Почнемъ же, братiе, повÚсть сию, - начинает автор свое произведение, – отъ стараго Владимера до нынÚшняго Игоря, иже истягну умъ крÚпостию своею и поостри сердца своего мужествомъ, наплънився ратного духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю половÚцкую за землю Руськую»[14].

Однако на деле князь Владимир вернулся к старой поэтической манере Бояна в духе сочетания «слав» и «плачей», свивая вместе обе половины поэтического времени: и прошлого, и настоящего. В результате он создал широкое эпическое полотно военных событий эпохи противостояния Руси и Степи, написанное необыкновенно точно и сжато и с большой художественной выразительностью под знаком вечности!

В древнерусской литературе сохранилось еще два подобных «Слову о полку Игореве» сочинения. Это «Похвала великому князю Роману» из Галицко-Волынской летописи под 1201 г. и «Слово о погибели Рускыя земли», середины XIII в. В них авторы ставят перед собой одни и те же задачи: прославление Русской земли и ее могущественных защитников – великих князей.

Все «Слово», в котором отсутствует излишний словесный материал наполнено невероятным динамизмом: в нем все живет, движется, звучит, действует. Это особенность поэтического мастерства. Оно присутствует в самой структуре «Слова», созданной великим книжником, каким был черниговский князь Владимир Святославич. Под пером автора незначительный эпизод русско-половецких войн превращается в ключевое событие общерусского значения: ведь автор призывает русских князей отомстить за поражение князя Игоря, «буего Святославлича», заступиться за землю Русскую! В числе таких заступников он видит владимиро-суздальского князя Всеволода III Большое Гнездо, которого автор поэмы знал хорошо лично и принимал участие в его походе на волжских булгар 1183 г.:

«Великий княже Всеволоде

Не мыслию ти прелетÚти издалеча

Отня злата стола поблюсти?

Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,

А Донъ шеломы выляти!

Аже бы ты былъ,

То была бы чага по ногатÚ,

А кощей по резанÚ.

Ты бо можеши и посуху

Живыми шереширы стрÚляти,

Удалыми сыны ГлÚбовы».[15]

Заступником князя Игоря он считает и Святослава III, который на самом деле не пользовался на Руси таким авторитетом.

Автор «Слова» противопоставляет могущество и доблесть великого князя Киевского немощи князя Игоря, который своими неумными действиями погубил то, что создал грозный Святослав:

«Тии бо два храбрая Святъславлича

Игорь и Всеволодъ –

Уже лжу убудиста которую,

Ту бяше успилъ отец ихъ –

Святъславъ грозный великый киевскый грозою:

Бяшеть притрепалъ своими сильными плъкы

и харалужными мечи;

наступи на землю Половецкую,

притопта хлъми и яругы,

измути рÚки и озеры,

иссуши потокы и болота.

А поганаго Кобяка изъ луку моря

отъ желÚзных великыхъ плъковъ половецкыхъ

яко вихръ, выторже:

и падеся Кобякъ в градÚ КиевÚ,

в гриднецÚ Святъславле.

Ту нÚмцы и венедици,

ту Греци и Морава

поютъ славу Святъславлю,

каютъ князя Игоря,

иже погрузи жиръ во дн7 Каялы рÚкы половецкыя,

рускаго злата насыпаше.

Ту Игорь князь высÚдÚ изъ сÚдла злата,

а въ сÚдло кощиево.

Уныша бо градомъ забралы,

а веселие пониче».[16]

Таким же доблестным заступником автору кажется Галицкий князь Ярослав Осмомысл, который был тестем князя Игоря и до 1.10.1187 г. был еще жив; значит, этот текст был написан еще до этого времени. Вот что в нем сказано:

«Галичкы ОсмомыслÚ Ярославе!

Высоко сÚдиши

на своемъ златокованнÚмъ столÚ,

подперъ горы Угорскыи

своими желÚными плъки,

заступивъ Дунаю ворота,

меча бремены чрез облакы,

суды рядя до Дуная.

Грозы твоя по землямъ текутъ,

отворяеши Киеву врата,

стр7ляеши съ отня злата стола

салътани за землями.

СтрÚляй, господине, Кончака,

поганого кощея,

за землю Русскую,

за раны Игоревы,

буего Святъславича![17]»

Перед нами гиперболическая, сильно преувелическая характеристика западно-русского Галицкого князя Ярослава Владимировича, обладавшего якобы «восемью смыслами», разумами, постоянно страдавшего от своих бояр. Здесь он превращен в богатыря-исполина, высоко сидящего на своем златокованом престоле, подпирающего Карпаты своими железными полками и затворяющего путь по Дунаю. Разумеется, всего этого не было, но автору «Слова» было необходимо это преувеличение. Он как бы подымался над действительностью и конструировал свой идеальный мир, в котором все должно быть прекрасным. Князь Владимир Святославич сделал все возможное, чтобы идеализировать и героизировать личность князя Игоря. Автор «Слова» хорошо понимает причины, которые привели Киевскую Русь как государство к упадку, и пишет об этом так:

«Уже бо, брате, невеселая година въстала,

уже пустыни силу прикрыла.

Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука,

вступила дÚвою на землю Трояню,

въсплескала лебедиными крылы

на син9м море у Дону

плещучи, упуди жирня времена.

Усобица княземъ на поганыя погыбе,

рекоста бо брать брату:

«Се мое, а то мое же».

И начяша князи про малое

«се великое» млъвити,

и сами себÚ крамолу ковати,

А погани съ всÚхъ странъ прихождаху съ поб7дами

на землю Русскую!»[18]

На фоне этих бед поведение князя Игоря не было безупречным, но он хотел как рыцарь честно испытать судьбу и «копие приломити конецъ поля Половецкаго», чтобы «испити шеломомъ Дону», так как

«Луце жъ бы потяту быти,

неже полонену быти».[19]

Иными словами: «Безумству храбрых поем мы песню, безумство храбрых вот смысл жизни!» (Максим Горький). И вот в очередной раз храбрые проиграли, и уже «тоска разлилась по Русской земле», «…а погании сами, победами нарищуще на Русскую землю, емляху дань по бÚлÚ отъ двора».[20] Это главная инвектива князьям за их политический авантюризм и безрассудство звучить достаточно убедительно в устах черниговского князя, который не понаслышке знает, как следует правильно управлять Русской землей в интересах всего народа. Он подчеркивает ослушание князей Игоря и Всеволода по отношению к их главному сюзерену – «отцу» Святославу III и осуждает их за это. Автор призывает к феодальной верности, которая ассоциировалась с соблюдением феодальных принципов во имя интересов всей Русской земли, чтобы она не погибла, чтобы свеча Рода Русского не погасла. Единство Русской земли и благополучие всех русичей сопрягались им с идеей сильной княжеской власти, которую осуществит грозный на ратях великий князь Киевский. Сильная же великокняжеская власть едва только начинала возникать, и не на юге, а на севере-востоке Руси как идея единовластная, сугубо монархическая, до которой Русь XII в. еще не дожила и ей еще предстояло до нее дожить при московских царях. По жанру «Слово» относится к числу т.н. «chansons de geste», т.е. «песен о подвигах» вроде старофранцузской «Песни о Роланде».[21]В жанрово-стилистическом отношении «Слово» сближается с памятниками греко-славянского торжественного красноречия, или эпидейктики, в которых древние греки прославляли своих богов и героев, как это отмечал И.П. Еремин. Перед нами памятник светского художественного политического красноречия, т.е. злободневного, публицистического по поводу неудачного похода Новгород-Северского князя Игоря на половцев в 1185 г. Время создания произведения И.П. Еремин угадывает точно: 1187 – 1188 гг., в «невеселую годину», когда половцы повсеместно нападали на Русскую землю, воодушевленные поражением князя Игоря. Автор – князь Владимир Святославич – называет по именам тринадцать русских князей того времени: Святослава III и его брата Ярослава Черниговского, Рюрика Ростиславича и его брата Давыда Смоленского, Ярослава Владимировича «Осмосмысла» Галицкого, Романа Мстиславича Волынского, сыновей Ярослава Изяславича Луцкого – Мстислава, Ингваря и Всеволода, внука Всеслава Чародея Ярослава, Всеволода III. Это придает «Слову» сенсационную злободневность: ведь автор, воздавая должное их доблести и отваге и готовности прийти всегда на помощь Русской земле, тем не менее, упрекает всех их в бездействии и равнодушии к земле Русской, к ранам доблестного Игоря, что все вместе взятое заставляет пожалеть о прошлом: «О, стонати Русской земли, помянувшее пръвую годину и пръвыхъ князей!». Основной призыв злободневного «Слова» – немедленная защита Русской земли от половцев. В этом наша поэма созвучна с Киевской летописью XII в.

« Киевская летопись, – отмечает И.П. Еремин, – свидетельствует, что князья, собираясь на снем или пересылаясь послами, не раз говорили о необходимости «Русской земли блюсти и бытии всим за один брат» (с. 257 издания летописи в ПСРЛ. Т.2. – Ю.Б.), не раз выражали желание «страдати» за Русскую землю (с.257), «стеречи» Русскую землю (с.258), «не погубите Рускые земли» (с.297), бросить междоусобную борьбу «Рускые деля земли и хрестьян деля» (с.266). Иногда эти формулы прикрывали собою весьма прозаические планы и расчеты, но бывали случаи, когда они отражали подлинный патриотический подъем, выражали действительную готовность князей бороться за эти высокие принципы. И в этих случаях речи князей, судя по летописи, где они воспроизводятся, не раз поднимались и на большую идейную высоту и дышали горячностью и силою убеждения. Такова, например, речь, с которой в 1152 г. обратился к своей дружине князь Изяслав Мстиславич, готовясь у Перемышля к битве с Владимиром Галицким, незадолго перед тем погромившим ряд русских городов: «Братья и дружино! Бог всегда Рускыя земле и русских сынов в безчестьи не положил есть; на всех местех честь свою взимали суть. Ныне же, братье ревнуимы тому вси, у сих землях и перед чюжими языки дай им Бог честь свою взяти» (с.310). Или речь, которую на княжеском снеме произнес Мстислав Изяславич в 1170 г., подготавляя поход на половцев: «Братье! Пожальтеси о Русской земли и о своей отцине и дедине, оже несуть хрестьяны на всяко лето у веже свои, а с нами роту взимаюче, всегда переступаюче; а уже у нас Гречьскый путь изъотимають, и Соляный, и Залозный. А лепо ны было, братье, възряче на Божею помочь и на молитву святое Богородици, поискати отецъ своих и дед своих пути и своей чести» (с. 368).

Сама жизнь, местная киевская действительность XII в. подсказала автору «Слова» не только содержание его произведения, но в какой-то степени, как видим, и его художественную форму. Формой этой оказалось «Слово», в рамках которого автор поднял эту живую хорошо известную ему практику устных речей внелитературного происхождения на высоту литературного произведения, вооруженного всем мощным аппаратом художественного воздействия на читателя, выработанным в его время торжественным красноречием Киевской Руси».[22]

Композиция «Слова» делится на пять частей: 1) народно-поэтического и риторического вступления, основной части, которая, в свою очередь, делится на три раздела; 2) о походе князя Игоря; 3) о русских князьях; 4) о бегстве князя Игоря из плена; 5) заключение, в котором рассказывается о возвращении князя Игоря домой, его встрече и похвале князьям Игорю, Всеволоду и Владимиру, а также дружине.[23]

Основная часть полна литературными эпизодами, например, вещим сном Святослава III, его «золотым словом» со слезами смешанным, обращением к русским князьям, описанием скорби европейских народов, узнавших о поражение князя Игоря, плачем Ярославны, заклинающей силы природы помочь ее мужу, вымышленной беседой ханов Гзака и Кончака и т.п.

Плач Ярославны отчасти напоминает плач Ярсылу, дочери Кончака, из поэмы Габдуллы Улуша «Намеи Ярсылу хири». Приведем эти тексты:

Между этими двумя текстами плачей имеются некоторые совпадения в мотивах. Так, например, в заклинании сил природы, скажем, ветра, который несильно дует на паруса корабля любимого, в одном случае, жениха Сюрена, а в другом – мужа Игоря. Он же – могущественный дух-алп – лелеет на реке или на синем море корабль жениха или мужа. В одном случае алп Тунбури, а в другом – Днепр Словутич пробивает каменные горы, или Дивовы камни, т.е. Урал, для того, чтобы Идель, т.е. Волга, смог протечь сквозь Булгарскую землю, в одном случае, или сквозь Половецкую землю, в другом случае, что здесь в географическом смысле совпадает. Согласно заклинанию, водная стихия должна взлелеять, т.е. сберечь, корабль или ладью любимого, чтобы Ярсылу или Ярославна не плакали по нему напрасно, не слали бы своих слез за синее море. И в одном, и в другом случае любимая посылает свои мольбы пресветлому алпу Мару, или светлому и тресветлому Солнцу, славящемуся светом и теплом, затем, чтобы прогнать прочь мрак и холод и вернуть любимого домой на сверкающем корабле или ладье. Заклинание не остается без ответа. Оно услышано, и жених или муж возвращаются к любимой. В благополучном исходе смысл заклинания и булгарского, и русского. И потому оно оптимистично.

Поэтика «Слова о полку Игореве» весьма богата, своеобразна и самобытна, потому что это произведение принадлежит перу выдающегося мастера, соединявшего три традиции: 1) устного народного творчества, восходящего к языческим временам, 2) христианской культуры исторической повести о войне, а также 3) риторической культуры светской ораторской прозы с ее приемами организованной художественной речи. Современный исследователь Б.Л.Гаспаров так характеризует особенности нашей героической поэмы: «Прежде всего необходимо отметить в этой связи необычайно сложный и изощренный характер поэтики «Слова»: эзотерическую игру лейтмотивами, мозаичность жанровой и стилистической ткани, многоуровневый символизм, многозначность используемых образов и выражений, затрудненность и темноту изложения, проистекающую из уникального сочетания разнонаправленных факторов. Эти черты поэтики в большей или меньшей степени характерны для таких в остальных отношениях различных произведений позднего средневековья, как германо-скандинавский эпос, лирика трубадуров, «Божественная комедия» Данте Алигиери <…> Наибольшее число точек соприкосновения «Слово» имеет с героическим эпосом конца XI – начала XIII вв.: «Песнью о Роланде», «Песнью о моем Сиде», «Витязем в тигровой шкуре» Шоты Руставели. Всем этим произведениям присуща развернутая эпическая форма, свободно включающая в себя отступления дидактического или лирического характера. В основе повествования лежат реальные события и деяния земных героев, хотя и приобретающие подчас гиперболизированную окраску. Всем произведениям этого рода свойственен комплекс признаков, который Д.С. Лихачев определил как «стиль монументального историзма», наличие «панорамного зрения», способность взглянуть на события обобщенно, как бы с большой высоты, сочетание монументальности и динамизма, проявляющегося в сопряжении времен и расстояний, в стремительном перемещении через эпохи и пространства, «полнота стиля», выражающаяся в перечислениях. Однако наряду с этими важными чертами сходства обнаруживаются не менее существенные отличия, которые не позволяют безоговорочно причислить «Слово» к жанру героического эпоса. С одной стороны, «Слово» отличается гораздо большим приближением к реальности, конкретизацией и детализацией описаний. Произведение посвящено не отдаленному и полурастворенному в легендарной дымке прошлому, а событиям настоящего или недавнего прошедшего, сохраняющим полную дискретность, отчетливую местную и временную локализацию во всей полноте актуальных подробностей, реалий и аллюзий. В этом отношении «Слово» сближается, скорее, с исландскими сагами XIII в., с их установкой на события недавнего прошлого и на насыщение повествования конкретными деталями, организуемыми в соответствии с принципами поэтики жанра»[26].

Многочисленные обращения к древнерусской ведической поэзии, родоначальником которой объявляется Боян, «Велесов внуче», имеют не мифологический, а поэтический смысл. Они не столько являются риторическими украшениями, сколько показывают связь поэтического мировоззрения автора с символами и образами дохристианской Руси[27]. Это объясняется тем, что автор «Слова» черниговский князь Владимир Святославович был незаурядным писателем своего времени, владевшим всей палитрой писательского мастерства. Так, автор часто обращается к оживлению сил природы, которые как бы участвуют в развитии действия и сопереживают героям. Например, Ярославна заклинает силы природы, чтобы они помогли ее мужу. Река Северский Донец помогает князю Игорю бежать из плена. Деревья приклоняются к земле, травы никнут от жалости. Не забыт старобулгарский алп-дух Див, издающий с вершин деревьев зловещие звуки. А дева Обида (мать антихриста, по И. Кляйну) восплескала крыльями, сопереживая с трагическими событиями. Духи Карна и Жля поскакали по Русской земле, раздувая огонь несчастий в пламенном роге. Велико значение воды в развитии действия в поэме. Жизнь водной стихии (рек, речушек, озер и водоемов) поставлено в тесную связь с жизнью русичей. К рекам автор обращается как к живым существам, которые могут быть то враждебны человеку (Каяла, Немига, Стугна), то милостивы (Донец, Днепр-Словутич). Образы языческих богов даны в системе явлений природы. Солнце, вода, деревья, травы, ветер, облака – все они одушевлены и связаны с человеческими судьбами, благоприятствуют людям, так или иначе вплетены в динамику событий, ускоряя или замедляя ход действия. В «Слове» использован культ Рода и Земли, весьма важный в древнерусском язычестве и небезразличный и для христианства, поскольку покровительницей Русской земли стала Пресвятая Богородица, а забота о Роде русском красной нитью проходит через всю древнерусскую литературу. Ведь земля дана человеку для устроения его жизни и обеспечения продолжения рода, а князья, согласно русским летописям, должны заботиться о земле, о роде и о русичах, своих подданных. В «Слове» мы наблюдаем дальнейшее развитие солярного мифа, согласно которому свет солнца дается человеку Богом, поскольку свет – это жизнь, это – вера христианская православная, а язычество – это поганство, тьма. Поэтому князь Игорь свет-светлый, а его противники – половцы – поганые, темные. Суть мировоззрения автора «Слова» - это борьба света с тьмою, Руси со Степью. Поэтому Бог выводит князя Игоря из темной Половецкой степи и показывает ему путь в светло-светлую землю Русскую. И все силы природы помогают князю Игорю бежать из плена, потому что это бегство из темноты на свет. В конце-концов князь Игорь благополучно возвращается домой и первое, что он делает, так это посещает церковь Пресвятой Богородицы Пирогощей в Киеве и благодарит Ее за то, что Она вывела его из плена. Христианства в «Слове» гораздо больше, чем в византийском эпосе «Дигенис Акрит», французской «Песне о Роланде», немецких «Нибелунгах», потому что автор поэмы был примерным христианином и доблестным воином.

Следует, пожалуй, согласиться с фольклористом В.Ф. Миллером в том, что автор «Слова» - это «христианин, не признающий языческих богов и упомянувший их с таким же намерением, как поэты XVIII-го века говорили об Апполоне, Диане, Парнасе, Пегасе и т.п.»[28].

В результате языческий миф, полностью утративший в литературе свою религиозную суггестивность, становится неисчерпаемым источником поэтического вдохновения и эстетического наслаждения интелегентной публики.

Созданное в конце 1180-х гг. по следам событий родственником князя Игоря и по его личному заказу, гениальное «Слово» поражало современников гармоничным сочетанием содержания и формы, совершенным сочетанием красоты и мудрости, благородства и смелости, добра и дружбы. Исследователи назвали «Слово» героическим прологом русской литературы, которой еще предстояло достичь небывалого расцвета и великих свершений. Академик Б.А. Рыбаков написал так: «Поэт поднимался и над пространством, и над временем. Своих слушателей он тоже поднимал на эту высоту и как бы раскрывал перед ними карту Европы от Венеции до Великого Новгорода, от Германии до Половецкого поля, от Византии до Волги и Северного Кавказа <…> Обилие красочных образов, сочных характеристик, народных поговорок, символов не заслоняло в поэме главной патриотической идеи, ее задачи сплотить все силы Руси. Недаром историки искусства нашли в старой русской архитектуре XII в. белокаменное подобие «Слова». Это Дмитровский собор во Владимире, весь покрытый резными узорами, сотнями фигур всадников, кентавров, львов, фантастических птиц, причудливой каменной листвой. Узорочья так много, что вся верхняя половина здания сплошь как златотканым плащом покрыта этими бесчисленными рельефами. Но это щедрое изобилие декора не заслоняет целого: стоит нам отойти на расстояние, и перед нами будет не сумма изукрашенных камней, а стройное, гармоничное до музыкальности целое.

Таково и «Слово о полку Игореве».

Не удивительно, что русские люди, жившие среди кровавых и бессмысленных княжеских раздоров и войн, сразу же полюбили великое «Слово о полку Игореве»[29].

Полностью подтверждается правота К. Маркса, который в известном письме 1856 г. к Ф. Энгельсу правильно оценил и характер, и смысл поэмы: «Вся песнь носит христианско-героический характер, хотя языческие элементы выступают очень заметно <…> смысл поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов»[30].

Наградой автору «Слова» была вечная жизнь его произведения. Композитор А.П. Бородин написал на сюжет «Слова» героическую оперу «Князь Игорь» (1887), Б.И. Тищенко – балет «Ярославна» (1974).

Текст «Слова» был переведен на многие языки народов мира; на темы «Слова» создано много картин и произведений изобразительного искусства[31]. Теперь «Слово» считается почти всеми шедевром русской литературы XII в.[32].

Приложение.

Фрагменты булгарского текста поэмы Габдуллы Улуша на тюрки, сохранившиеся в архиве Ф.Г.-Х. Нурутдинова и переданные кириллицей сотрудниками группы Сайфуллина.

Наш комментарий

Около ста булгарских слов на тюрки поэмы XII в. сохранили булгарские переводчики, работавшие в 1920-1930-х годах в Петропавловске под руководством Сайфуллина. Их переписал в свою тетрадь И.М.-К. Нигматуллин, а потом на листочках – Ф.Г.-Х. Нурутдинов. Если принять во внимание, что «Лекс Куманика», XIII в., сохранила только 10 половецких (булгарских) слов, то перед нами живые фрагменты ценного древнего наследия. Их необходимо изучить.

[1] Подробнее см.: Дмитриев Л.А. Автор «Слова» // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». СПб.,1995. Т.1: А-В. С. 24-31.

[2] См.: Дмитриев Л.А. Время создания «Слова» // Там же. С. 245-251.

[3] Изд. текста подготовлено к печати Ф.Г.-Х. Нурутдиновым. См. в Приложении к кн.: Бегунов Ю.К. История Руси. Т.2. ( в печати).

[4] Там же.

[5] 1188г. датировал «Слово» академик Д.С. Лихачев, всю жизнь занимавшийся этим памятником. См.: Дмитриев Л.А. Время создания «Слова» // Энциклопедия «Слова о полку Игореве» Т.1.С. 246-251.

[6] Письмо Ф.Г.-Х. Нурутдинова к Ю.К. Бегунову от 18.04.2004 г. С.2. Источник текста находиться в архиве Нурутдинова.

[7] В 1993-1997 гг. некоторые из них, в т.ч. «Джагфар тарихы» в русском переводе были изданы в трех томах в Оренбурге. См.: Бахши Иман. «Джагфар тарихы». Свод булгарских летописей. 1680 г. Изложение текста на русском языке, сделанное жителем г. Петропавловска И.М.-К. Нигматуллиным в 1939 г. Оренбург, 1993-1997. Т.I-III.

[8] Нурутдинов происходит из знатного рода Тухчи. В семье с давних пор хранились старинные рукописные книги и документы. Некоторые из них в настоящее время подготовлены к печати и ждут своей очереди на издание (второй и третий тома есть в интернете).

[9] Елаур Рыштавлы. «Буляр сугэше ыры». Из «Нариман тарихы». Подготовка текста Ф.Г.-Х.Нурутдинова (Казань). По русскому переводу 1920-1930-х гг. под ред. Сайфуллина (Петропавловск).

[10] «Слово о полку Игореве». С. 9 – 10. Анализу древнерусского и булгарского текстов мы намерены посвятить специальную работу.

[11] Бахши Иман. «Джагфар тарихы». Свод булгарских летописей. Оренбург, 1993. Т.I.. С. 328.

[12] Трезубец в виде посоха (жезла) означал власть бога неба Тангры и его алпов над тремя мирами – Небесным, Земным и Подземным. Гербом династий Дуло и Рюриковичей был именно трезубец. Последний известен также как атрибут Сварога. Он был молниеударным орудием.

[13] См.: Бегунов Ю.К. Указ. Соч. Т.I.

[14] « Слово о полку Игореве» / Под ред. чл.- кор. АН СССР В.П. Адриановой – Перетц. М.; Л., 1950. (Сер. «Лит. памятники»). С. 10.

[15] Там же, С. 21-22.

[16] Там же, С. 18-19.

[17] Там же, С. 22-23.

[18] Там же. С. 17.

[19] Там же. С. 10.

[20] Там же. С. 18.

[21] Дынник В.А. «Слово о полку Игореве» и «Песнь о Роланде» // Старинная русская повесть: Ст. исслед./Под ред.Н.К. Гудзия. М.; Л.;1941.

[22] Еремин И.П. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси // «Слово о полку Игореве»: Сб. исслед. ст./Под ред. чл.- кор. АН СССР В.П Адриановой – Перетц. М.; Л., 1950. С. 99-100.

[23] Ржига В.Ф. Композиция «Слово о полку Игореве» // Slavia. Roč.4. Sеš. 1. Praha, 1925. C.44-62.

[24] Рукопись перевода «Намеи Ярсылу хири» Габдуллы Улуша находится у Фаргата Нурутдинова (Казань)

[25] «Слово о полку Игореве». С. 26-27.

[26] Гаспаров Б.Л.Поэтика «Слова о полку Игореве». М., 2000 (1-е изд.: Вена, 1984). С. 463, 475-477. Ср.: Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978.

[27] См., напр.: Аничков Е.В. Язычество и древняя Русь. Пг., 1914; Ржига В.Ф. «Слово о полку Игореве» и древнерусское язычество // Slavia. Rоč. 12. Praha, 1933-1934. С. 422-433.

[28] Миллер В.Ф. Взгляд на «Слово о полку Игореве». М., 1877. С.71.

[29] Рыбаков Б.А Золотое слово русской литературы // Смена. М., 1978. N2. 24 дек.

[30] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М.; Л., 1931. Т. 22. С. 122-123

[31] Подробнее см.: Энциклопедия «Слова о полку Игореве» / Редкол.: Л.А. Дмитриев, Д.С. Лихачев, С.А. Семячко, О.В. Творогов. Т.1-5.

[32] Имеется и скептический взгляд на «Слово», считающий произведение подделкой XVIII в. См.: Творогов О.В. Скептический взгляд на «Слово» // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 4. С. 306-311. Наиболее видные представители этой школы А.А. Мазон, А.А. Зимин, Э. Киннан. Последний недавно выпустил в свет в США книгу об И. Добровском, подозревая этого слависта в подделке «Слова» (2002). Обращение к булгарским летописям кладет конец спорам. Решающими являются два текста, присланные мне в 2004 году из Казани. Первый из них «Намеи Ярсылу хири». А второй – из «Свода Наримана». Сохранился и непосредственный булгарский источник текста XII в. под названием «Буляр сугэше ыры», автор – бек Елаур Рыштавлы.