АКАДЕМИЯ НАУК СССР ТРУДЫ ОТДЕЛА ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ИНСТИТУТА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XII

Ю. К. БЕГУНОВ

Кормчая Ивана Волка Курицына 1

27 декабря 1504 года Москва увидела инквизиционные костры. В дере­вянной клетке были сожжены Иван Волк Курицын, Митя Коноплев, Ивашка Максимов. Великий князь Иван Васильевич с сыном Василием, с митрополитом Симоном, с епископами и со всем церковным собором приговорили их к сожжению.

Назначенная на третий день рождества расправа на реке Москве над еретиками по замыслу воинствующих церковников должна была превра­титься во всенародное действо. Той же зимой в Новгороде были сож­жены Иван Некрас Рукавов, архимандрит Юрьевского монастыря Кас- сиан с братом Иваном Самочерным, Гридя Квашня, Митя Пустоселов.

Немало людей, подозреваемых в ереси, были схвачены в городах, за­ключены в тюрьмы, в монастыри.^[1] Большую роль в жестоком преследова­нии еретиков сыграла группа влиятельных представителей духовенства во главе с митрополитом Симоном, игуменом богатейшего Волоколамского монастыря Иосифом, архиепископом Новгорода Геннадием, Вассианом, впоследствии ростовским архиепископом. Иван III, ранее разделявший секуляризаторские идеи московских вольнодумцев и покровительствовав­ший еретикам — «государеву дьяку» Федору Курицыну, своей снохе Елене Волошанке с сыном-наследником великим князем Дмитрием Ива­новичем, митрополиту-Зосиме (1490—1494) и посольским деятелям в 80— 90-х годах XV века, — в начале 1500-х годов ограничивает их влияние, а затем переходит к преследованиям и к жестоким расправам, вплоть до сожжения наиболее активных из них. С людьми, которые совсем недавно участвовали и в проведении торжественного венчания великого князя Дмитрия Ивановича, и в подготовке Судебника 1497 года, теперь распра­вились как с уголовными преступниками («лихой человек» = уголовный преступник).^[2]

Участник московского кружка еретиков посольский дьяк Иван Волк Курицын был человеком незнатного происхождения и свое положение в обществе завоевал исключительно личными способностями.^[3] Он участво­вал в посольстве Юрия Траханиота к императору Максимилиану I в 1492—1493 годах,^[4] в поездке в Новгород Ивана III в 1495 году,^[5] в пе­реговорах с ливонскими немцами в 1497 году^[6] и в посольстве к великому князю литовскому Александру в 1497 году.^[7] Иван Волк Курицын по по­ручению Ивана III вел переговоры с любекским книгопечатником Барто­ломеем Готаном.^[8] Последний служил переводчиком русским послам и поставлял книги Ивану III, может быть, через Ивана Волка Курицына.^[9] Иосиф Волоцкий упоминает Волка Курицына в 15-м слове «Просвети­теля».^[10] По словам Иосифа Волоцкого, братья Федор и Иван Волк Курицыны «подоиде державного» и добились поставления своего едино­мышленника Кассиана архимандритом крупнейшего в Новгородской земле Юрьевского монастыря, они же научили Кассиана «отврещися Христа».

Известия летописей и анафематствования еретикам в синодиках не дают ясных данных, выражаясь современным юридическим языком, «о со­ставе преступления» еретиков. Анафематствования приписывают Ивану Волку Курицыну неверие в Иисуса Христа и богоматерь, «похудение седьми соборов вселенских», непоклонение иконам.^[11] «Просветитель» Иосифа Волоцкого и послания новгородского архиепископа Геннадия представляют историю новгородско-московской ереси в искаженном свете, как полное отступничество в иудейскую религию. Гарантией методологи­чески правильного изучения вопроса являлся бы анализ всех имеющихся источников, как обличительных произведений, так и, особенно, произве­дений самих еретиков. Бесспорно принадлежат еретикам следующие произведения:         «Покаянное письмо Дениса к митрополиту Зосиме»,^[12]

«Еллинский летописец» ^[13] и «Лествица» ^[14] Ивана Черного, «Лаодикийское послание» ^[15] Федора Курицына, Кормчая ^[16] Ивана Волка Курицына.

Из дошедших до нас памятников последний, содержащий Кормчую книгу и часть юридического сборника XIII века «Мерило праведное», представляет выдающийся интерес. Однако до сих пор он не был издан

и изучен. Н. В. Калачов,^[17] Е. Е. Голубинский,^[18] В. П. Любимов,^[19] М. Н. Ти­хомиров,^[20] отмечая некоторые внешние особенности рукописи, не дали ана­лиза ее содержания.

2

Рукопись Библиотеки СССР им. В. И. Ленина «Мерило праведное» (или Кормчая) ^[21] Ивана Волка Курицына написана тщательным полуустав­ным почерком конца XV века, в четверку, на 336 листах с добавлением 6 листов, ненумерованных в начале, и одного листа, ненумерованного в конце. Таким образом, всего в рукописи насчитывается 343 листа. Во­дяной знак на лл. 282, 302, 309, 312, 325— бычья голова с прямой линией между рогов, оканчивающейся крестом и увитой змеей; он встречается у Брике (№ 15386 из рукописи 1493—1499 годов и № 2582 из рукописи 1489—1519 годов) и у Н. П. Лихачева (№ 3413 из рукописи 1512 года и №№ 1271, 1273, 1274, 1275 из рукописи 1497 года).^[22]

Рукопись начинается оглавлением 62 глав со слов: «Сия книги мерило праведное. . .». На 6 ненумерованных и 43 нумерованных листах помещен текст введения «Мерила праведного» XIII века. Первые две трети введе­ния такие же, как и в древнейшем Троицком списке «Мерила праведнЬго» XIV века. На всех последующих листах помещено собрание церковных правил — так называемая Кормчая книга. В конце рукописи (л. 336) по­мещено следующее послесловие: «Христос зачало и конец всекому делу благому. А се писал аз, а велел ми ти. Пожалуй, не диви. А где буду не дописал или переписал, и ты пожалуй собою исправи». Далее тем же почерком следует тайнопись цифрами, которая расшифровывается как имя писца: «Иванъ Волкъ Курицынъ». На оборотах лл. 3 ненум. и 4 внизу полууставом XVI века киноварью приписано: «Митрополита Иасафа». На л. 2 ненум. об. — скоропись начала XVII века: «Сия книга взета у книгохранителя старца Стахея Троецькаго Сергиева монастыря на пятой неделе Филипого поста в осаде» (т. е. в 1609 году, во время осады Троиц­кого монастыря поляками).

3

Кормчая Ивана Волка Курицына представляет собой особый тип Корм­чих книг,^[23] в основе которого лежит не хронологическое, а систематическое сведение правил. Если в Кормчих официальных редакций четырнадцать титулов Фотиева Номоканона являются только оглавлением, в котором названы лишь номера правил, то в Кормчей Курицына правила изложены в систематическом порядке полных четырнадцати титулов. После состав­

ления в 883 году патриархом Фотием Номоканона неизвестный автор в X веке вписал в него полный текст правил, взятых из второй части син­тагмы XIV титулов, т. е. из оглавления Фотиева Номоканона, где они были приведены лишь в виде цифр. Об этом мы узнаем из третьего пре­дисловия, сделанного Ф. Веста (XI век). Эта редакция является очень редкой. Сохранились лишь две греческие рукописи этой редакции: Вати­канская XII века ^[24] и Иерусалимской патриаршей библиотеки, X в. (ГИМ, Воскресенск. собр., № 24). По мнению М. Остроумова,^[25] эта редакция является порчей правил (многократное повторение их и рассечение отдельных правил на части). Каллист^[26] считает рукопись Воскресенского монастыря исправной; правила в ней не повторяются, датируется она 964 годом. Русский перевод Кормчей этой редакции появился в конце XIV века и был привезен из Афона тверским иноком Саввой, основате­лем Вишерского монастыря.^[27] Эта Кормчая в конце XV—начале XVI века находилась в руках архиепископа ростовского Вассиана Санина, брата Иосифа Волоцкого. «Нестяжатель» Вассиан Патрикеев пользовался ею в 1517—1519 годах для составления своей Кормчей.^[28] Известно, что Вас­сиан Патрикеев подвергся жестоким преследованиям со стороны митропо­лита Даниила за эту редакцию Кормчей. Ему в вину ставили главным образом попытку свести правила в систематической редакции. Последняя не только позволяла определенным образом подобрать материал о мона­стырях и монашестве, об отношении к еретикам, о поставлении епископов и пресвитеров, о пределах их власти, о системе наказаний, об обрядах и т. п., но и давала возможность, косвенно, подвергнуть сомнению авто­ритетность законов церкви, принятых вселенскими соборами. Когда игумен Иосифо-Волоколамского монастыря Нифонт использовал эту редакцию для составления Кормчей,^[29] явно предназначенной для поучения священ­ников, сопроводив правила многочисленными выписками и толкованиями по образцу Сводной Кормчей, то митрополит Макарий строго порицал, что он изложил «святые правила не подлинно», т. е. не в хронологической последовательности соборов. Такое изложение, по замечанию Макария, «выдумано еретиками» с целью «растерять» неблагоприятные для их мнения правила.^[30]

Канонической и непреложной основой состава официальных Кормчих являлось изложение правил и статей в хронологической последователь­ности вселенских соборов. Кормчая митрополита Даниила 1522 года, опи­рающаяся на предание и патристическую литературу, являлась как бы ответом на «дерзкое развращение» священных правил Вассианом Патри­кеевым. После оглавления 14-титульного Номоканона Фотия с двумя предисловиями^[31] обычно следуют канонические основы Кормчей: I. Апо­стольские правила;^[32] II. Каноны семи вселенских соборов и девяти помест­ных соборов;^[33] III. Правила и статьи Василия Великого; ^[34] IV. Отеческие статьи;^[35] V. «Мерило праведное» второй редакции.^[36] Кормчая книга офи­циальной редакции обычно оканчивалась «Словом 165-ти отец на обиди- щая святыя церкви».^[37] На л. 618 Кормчей книги митрополита Даниила читается следующая приписка: «Доселе суздальских правил, а се собрания и припись того ж Данила игумена, потом же бывше митрополита, лета 7030, месяца февраля». В дополнительной части (лл. 618—711) имеются статьи из других Кормчих.^[38] Кормчая митрополита Даниила непосред­ственно привлекалась как для составления Сводной Макарьевской Корм­чей, так и для составления Кормчих печатных редакций 1650 и 1653 го­дов.^[39] Сводная Кормчая митрополита Макария середины XVI века является наиболее ярким выражением иосифлянских взглядов.^[40]

Состав Сводной Кормчей следующий: лл. 1—67 — оглавление Фотиева Номоканона (Синтагма XIV титулов); лл. 68—168 — изложение апо­стольских правил с толкованиями Алексея и Аристина и с большим количеством' дополнительных толкований, соборных правил и статей отцов церкви; лл. 169—186—«Апостол Петра и Павла»; лл. 187—576 — «Ска­зания и правила» вселенских соборов в хронологическом порядке; лл. 576—594 — Древний указатель к Кормчей (XVI—XVII века).

Кормчая Ивана Волка Курицына является старшим из известных нам русских списков особой редакции. В 1510 и 1512 годах Кормчая книга Курицына без «Мерила праведного» и без отеческих статей (т. е. одни лишь правила соборов и апостолов в систематическом изложении) пере­писывались Васюком Кылдашевым ^[41] в монастыре Николы-на-Ламе. Состав Кормчей Курицына следующий: лл. 1 и 2 ненум. — оглавление 62 глав; лл. 3 и 4 ненум. и лл. 1—43 — «Мерило праведное» первой редакции (точнее, одна треть его введения); лл. 43—58 — сказания о соборах; лл. 58—182 — Фотиев Номоканон в систематическом изложении; лл. 182—204 — «Апостол Петра и Павла» и некоторые правила соборов; лл. 204—212 — «По вопросам и ответам беседа святого Диодоха»; лл. 204—286 — статьи отцов церкви о ересях; лл. 286—308 — законода­тельные статьи: Правда Русская, «Уставы» Владимира и Ярослава, Деся- тословие Моисея и извлечения из Ветхого Завета; лл. 308—336 — мелкие статьи и «Устав, бываемый на поставление епископом».

Несомненно, что Иван Волк Курицын использовал или греческий под­линник, или список, привезенный Саввой, или русскую копию с него, затем сборник «Мерило праведное» первой редакции и Кормчую русской (со­фийской) редакции. Кормчая Вассиана Патрикеева относится к той же редакции, Что и Кормчая Ивана Волка Курицына. Нам известны четыре

Кормчих, составленные Вассианом Патрикеевым ^[42] и один список XVI века той же редакции.^[43] Последний список отличается от вассиановских кормчих наличием «градских» законов, отсутствием «нестяжательских» статей, киноварных пометок «о невладении селами», «Собрания некоего старца», статей Максима Грека и второй книги Фотия Грека.

Состав Кормчей Вассиана Патрикеева по списку Государственной Публичной библиотеки следующий: лл. 1—349 — оглавление Фотиева Номоканона (Синтагма XIV титулов) и полное изложение правил в си­стематическом порядке по XIV граням; лл. 349—376—статьи Василия Великого и других отцов церкви; лл. 376—382 — «Собрание некоего старца»; лл. 382—447 — «Книга» Фотия митрополита, имеющая «нестя­жательскую» направленность (посвящена вопросам организации монаше­ской жизни).

Вассиан Патрикеев предпринял большую работу. Им были использо­ваны Кормчая Саввы Вишерского, Симоновские правила, спцсок суздаль­ского епископа Евфимия, вывезенный из Брянска, книга правил Фотия, привезенная из Афона, Софийский Харатейный список (ныне ГИМ, Синод, собр., №         132), Греческие богородицкие правила, Пандекты

Никона Черногорца, статьи Максима Г река, житие Саввы Сербского и сочиненные Вассианом статьи о невладении селами монастырскими («Со­брание некоего старца») и, возможно, некоторые другие источники. Таким образом, Вассиан Патрикеев использовал основные редакции Кормчих, имевшиеся на Руси. Нам кажется, что Иван Волк Курицын и Вассиан Патрикеев, изложив правила в систематическом порядке, тем самым уже выразили недоверие к преданию, основывавшемуся на деятельности все­ленских соборов и сочинениях отцов церкви.^[44] Текстологическое сравнение Кормчих Курицына и Патрикеева убеждает нас в том, что между «нестя- жателями» и московскими еретиками было гораздо больше точек соприкос­новения, чем об этом принято думать. Во-первых, возможно, «нестяжатели» и московские еретики относились критически к преданию, хотя и с разных точек зрения. Г лавы Кормчей Курицына с правилами более краткой ре­дакции соответствуют более полным граням Кормчей Вассиана Патрикеева (лл. 43—182 Кормчей Курицына примерно соответствуют лл. 1—349 Кормчей Патрикеева). Вассиан Патрикеев на суде заявил, что признает авторитет вселенских соборов. Однако в сочинениях, направленных против иосифлян, в частности в «Собрании некоего старца», Вассиан подкрепляет свою точку зрения цитатами из Евангелия, Апостола, Правил Василия Великого, примерами из житий, а не соборными правилами. Вероятно, этим ограничивалась критика Вассианом церковного предания; в обрядовых и догматических вопросах он оставался ортодоксальным. Во-вторых, общим для кормчих Вассиана Патрикеева и Ивана Волка Курицына является отсутствие «градских» законов. Содержащиеся в них идеи безусловной поддержки государством церкви на основе жестокого преследования ере­тиков были неприемлемы как для «нестяжателей», так и для еретиков. Полное невмешательство иноков, этих «непогребенных мертвецов», в госу­дарственные дела, равно как и невмешательство светского государя в дела церкви, — такова программа Патрикеева. Иван Волк Курицын мог отвер-

гать «градские» законы как сторонник секуляризации государства. В-третьих, в обоих Кормчих отсутствует «Слово 165 отец о обидящих свя­тые церкви», которым кончались все Кормчие официальной редакции конца XV—XVI века.^[45] Архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий исполь­зовали это «Слово» для защиты монастырского землевладения на соборе 1503 года и для утверждения теории компромисса «воинствующей церкви» и государства. В-четвертых, в обоих Кормчих отсутствует большинство русских статей, на которые опирались иосифляне. В Кормчей Вассиана из 33 русских статей, перечисленных Н. В. Калачовым,^[46] имеются только три статьи: «Кирилла, епископа Туровского, о черноризьческом чину», правило архиепископа Новгорода Ильи, правила Иоанна, митрополита русского. В Кормчей Курицына также имеются только три статьи: Правда Русская и «Уставы» Владимира и Ярослава. В-пятых, из отцов церкви особое внимание Вассиана и Курицына привлекал Василий Великий.

Имеются также и некоторые отличия. Во-первых, в Кормчей Вассиана Патрикеева ярко выражена «нестяжательская» направленность. Книга испещрена статьями, заметками на полях и искусно подобранными прави­лами о том, что монастыри не могут владеть селами. В Кормчей Куруцына «нестяжательская» направленность отсутствует. Во-вторых, Вассиан Патри­кеев использовал больший материал, чем Иван Волк Курицын. В книге Вассиана правила приведены в более полном переводе, со многими толко­ваниями, сведение правил сделано тщательно по граням и главам Номока­нона XIV титулов с непременным указанием номеров соборных правил. В-третьих, в Кормчей Вассиана отсутствуют какие бы то ни было светские ⁴ законы. В Кормчей книге Курицына «Мерило праведное», отрывки из ветхозаветных текстов, «Уставы» Владимира и Ярослава, Правда Русская как бы открывают собой тему «праведного суда». Вассиан Патрикеев останавливается исключительно на внутрицерковных вопросах. Вторая половина его Кормчей посвящена вопросам организации монашества. В-четвертых, Вассиан Патрикеев шире использует отеческую литературу, в основном о жизни иноков. Иван Волк Курицын пользуется отеческой литературой только для «истории ересей». Общим для обоих является использование статей Василия Великого о наказаниях за грехи, «Блажен­ного Нила Черноризца (Синаита) посланиа к Харихлию презвитору, сурово нападающу на согрешающая»,^[47] «Великого Афанасия ко Аммонию Мниху о соблазняющихся в нощи». В-пятых, Вассиан Патрикеев заканчи­вает свою Кормчую толкованием обрядовых вопросов, тогда как Иван Волк Курицын завершает свою Кормчую светскими законодательными статьями и «Уставом, бываемым на постановление епископом». Заканчи­вает свою Кормчую Вассиан следующей припиской: «Есть в святых пра- вилех супротивно святому Евангелию и Апостолу и всех святых отец жительству. Но не смех на своей души сего положити, и о сем возвестих господину отцу своему митрополиту Варлааму и всему священному собору. И они ми не велели ничего выставливати, глаголя: кто целомудр разум имеет, той лучшего держится, еже есть по бозе, також де и мы хотим и благословляем».^[48] Это говорит о том, что Вассиан Патрикеев, ученик Нила Сорского, не разделял взглядов на «безмолвие ума» афонских «исихастов»,

В вопросе о постижении писания и предания Вассиан Патрикеев обращался больше к голосу разума, чем к слепой вере. Вассиан Патрикеев и Иван Волк Курицын проявили очевидное несогласие с официальной точкой зре­ния на роль и организацию церкви.

4

Остановимся на некоторых вопросах содержания Кормчей книги Ивана Волка Курицына. Текст соборных правил и патриотических статей Корм­чей в силу сложившейся традиции не мог быть существенно изменен пере­писчиком. Из всех соборных правил только 82-е правило VI вселенского собора приведено Курицыным в измененной редакции. Оно читается сле­дующим образом: «Не напишеши агница во образ Христа, ни того самого. Толкование: Агнец предан бысть в образ истиннаго Христа бога нашего и не подобает образа почитати, паче истинны, и агнца на честных иконах написати перстом Предтечевым показаема, ни самого Христа, бога нашего, и шаровныими писании по человеческому образу написовати».^[49] В Кормчей Вассиана Патрикеева и в иосифлянской Сводной митрополичьей Кормчей конец этого правила читается в полной редакции, без искажения, что предает правилу характер утверждения поклонения иконам: «...не подо­бает образа, паче истины, и агнца на честных иконах написати перстом Предтечевом показаема, но самого Христа бога нашего и шаровными пи­сании по человеческому образу написовати».^[50] Текст правила, приведенный Иваном Волком Курицыным без указания собора, сокращен, и ему придан отрицательный смысл путем замены «но» на «ни». В Кормчих, переписан­ных Васюком Кылдашевым, в этой же редакции правила стоит «но».^[51] В Кормчей Курицына в тексте Десятословия приведена глава 2, которая использовалась еретиками, по свидетельству Иосифа Волоцкого, для отри­цания поклонения иконам: «Ни створиша себе идола, ни всякого подобья, елико суть на небеси горе и елико суть на земли доле, и елико в водах, под землею, не поклонившися им, ниже послужи им».^[52] Иосиф Волоцкий в 6-м слове «Просветителя» борется с еретическими мнениями, отрицав­шими поклонение иконам и всю церковную обрядность вплоть до отрица­ния поклонения церкви.^[53] В Кормчей Иван Волк Курицын называет всю церковную обрядность (причащение, крещение, поклонение кресту и ико­нам, пост, пасху и т. д.) словами правила Василия Великого «человеческим преданием». В середине XVI века Зиновий Отенский утверждал, что Феодосий Косой и другие еретики будто бы потому придерживались статей Василия Великого, что последний называл церковные обряды уде­лом «человеческого предания», т. е. считал их малодостоверными. Далее следует ряд правил о свободе воли в принятии или непринятии как отдель­ных обрядов, так и всех христианской религии. Если согласиться с тем, что Иван Волк Курицын, как и новгородские еретики, отрицал почитание икон, то тогда можно предполагать, что он придерживался мнения о необ­ходимости реформировать культ.

Одну четвертую часть «Мерила праведного» Ивана Волка Курицына занимают статьи об ересях и еретиках (лл. 212—286 из 343 листов всей рукописи). Среди них главное место занимает Панарий Епифания Кипр­ского (IV век). Все эти статьи с незначительными сокращениями и изме­нениями встречаются во многих других Кормчих: в харатейном Рязанском списке Кормчей 1284 года,^[54] в Соловецком списке 1493 года, переписанном монахом геннадиевского кружка Досифеем,^[55] в погодинской Кормчей XIV— XVI веков,^[56] в Чудовской Кормчей 1499 года,^[57] в Кормчей митрополита Даниила 1522 года.^[58] Но они не были включены в печатные Кормчие 1650 и 1653 годов и в те официальные рукописные редакции, которые вышли из рук «осифлян» в XVI веке ■— Нифонта Кормилицына, Даниила, Ма­кария. Отсутствуют они и в Кормчей Патрикеева. Среди правил, направ­ленных против еретиков, представляет интерес апостольское правило, приведенное Курицыным следующим образом: «моляйся с жиды, да отлу­чится»,^[59] и толкование на него, в котором дается 45-е правило апостоль­ской заповеди, запрещающее вхождение христианина в иудейский храм. В Кормчей Патрикеева и в иосифлянской Кормчей такого правила нет, хотя встречаются аналогичные.^[60] Можно предполагать, что Иван Волк Ку­рицын открещивался от каких-либо связей с теми, кого в то время обви­няли в иудейской ереси.

Выше было отмечено, что Вассиан Патрикеев, как и Иван Волк Кури­цын, широко использовал правила Василия Великого о согрешающих и об епитемиях, отличавшиеся крайней снисходительностью по отношению к ере­тикам.

Архиепископ Геннадий писал в 1489 году, что новгородские попы-ере­тики «да что он согрешит или блуд, или прелюбодейство, или ин грех со­творил, то удоб прощают, церковным каноном не последующе».^[61] Такое же отношение к ересям, как к человеческим заблуждениям, которые надо ле­чить, сказывается в двенадцатой грани Кормчей Ивана Волка Курицына и в Кормчей Вассиана Патрикеева. В главе третьей первой грани Вассиан повторяет, что еретиков следует сразу же принимать в лоно церкви, как только они покаются и проклянут свои ереси.^[62] В противоположность пред­ставителям воинствующей церкви, считавших необходимым жестокую рас­праву над инакомыслящими, Вассиан Патрикеев использует статью о Гри­гории Акрагантском, который «своею премудростью и письменным явле­нием посрами еретики».^[63]

Иосиф Волоцкий в 7-м «слове» «Просветителя» утверждал, что «от еретика надо бегать как от змея и отвращатися от него». Безусловное и же­стокое преследования еретиков является с его точки зрения условием тес­ного сотрудничества самодержавного государя и воинствующей церкви.

В Сводной Иосифлянской Кормчей нет выделения особой серии бого­словских статей об ересях. Для составителей Сводной Кормчей Иосифа Волоцкого, Нифонта Кормилицына, митрополита Даниила и митропо­лита Макария самым важным было показать то, как церковь боролась с еретиками и укрепляла свое могущество. Обличительные статьи против еретиков вместе с многочисленными толкованиями следуют за соответ­ствующими соборными правилами. Некоторые статьи об еретиках, встре­чающиеся в Кормчей Курицына, за исключением главной статьи Епифа- ния Кипрского, подробно излагавшей все еретические учения, в Иосиф- лянской Кормчей имеются.^[64]

Обращает на себя внимание самый подбор правил и статей, которые должны были убедить в необходимости жестокой расправы с инакомыс­лящими. В пространном толковании на 27-е правило полного 85-правиль- ного Апостола, занимающее по объему 39 листов,^[65] оправдывается деспо­тичное отношение церкви к еретикам.

Требования казни еретиков и запрещения свободомыслия были идео­логической основой теории компромисса «священства» и «царства» Иосифа Волоцкого. К одному из правил иосифлянской Кормчей об учительстве приводится ограничительное толкование, совершенно изменяющее смысл правила. В Кормчей же Курицына это правило приведено без всяких тол­кований: «Учитель, аще мирьскый человек будет искусен слову учения и нравом чист, таковыи да учит. Будут бо, рече, вси учени богу».^[66] Тема не­обходимости «учительства» проходит красной нитью через Кормчие Вас­сиана Патрикеева и Ивана Волка Курицына. В 8-й и 9-й гранях Корм­чей Вассиана Патрикеева и в 16—21-м главах «Мерила праведного» Ивана Волка Курицына (лл. 100—131) в огромном большинстве правил гово­рится о высокой обязанности епископов как учителей церкви. Многие из этих правил могли быть использованы против злоупотреблений церков­ной иерархии.^[67] Интересна глава 21 «О епископах и причетницах, иже играют и глумятся, и ловы деют или на позорище ходят, лихо и мзду свя­щенник да приимет» (лл. 123—131). Против вымогательств церкви могло быть использовано правило Кормчей Курицына (л. 203), не встречаю­щееся в Кормчей Патрикеева: «Яко не подобает епископом или причет­ником принужати неких плоды приносити церкви, сиречь, приносити про­сфоры, или некая приношения, или ину некую работу творити и таковых ради отлучити от церкве или проклинати или не даяти причащения, или не крещати дети, аки и обычаи держашеся. Таковые преступая же сию заповедь да отпадеть от церковеи правления ея». В «осифлянской» Корм­чей в вопросе о злоупотреблениях епископов подчеркивается иное: неогра­ниченность их самоуправства и продаваемость церковных должностей (мздоимство) со ссылкой на законодательство Юстиниана.^[68] Стригольники конца XIV века и новгородские еретики (Захар) отрицали церковную иерархию на том основании, что все священники поставлены по мзде. Московские еретики если не отрицали иерархию, то все-таки несомненно выступали против злоупотреблений.

В «Просветителе» Иосиф Волоцкий вынужден был признать, что ере­тики если не всех «научили жидовствовати», то многих научили критике писания и предания. В XVI веке в среде «мнящихся были учители» воз­никло мнение, что чтение книг ведет только к помрачению ума: «грех про­стым чести Апостол и Евангелие, не чти много книг, да не во ересь впа- деши».^[69] Распространенным было мнение, что ересь возникает от непони­мания божественного писания.^[70] Нестяжатель Артемий, игумен Троицкий, полагал, что «несть бо уже се еретичество, аще кто от неведениа и чем усумнится или слово просто речет, хотя истину навыкнути, паче же о догматех и обычаех неких».^[71] Артемий призывает лечить заблуждения и «ребячество» еретика Башкина. «Нестяжатели» требовали учить мирян сло­вом, т. е. обращаясь к Евангелию и Апостолу, а не писать иноческих пре­даний (уставов). С этим мнением боролся Иосиф Волоцкий в «Отвещании любозазорным» и в «Сказании вкратце о святых отцех, бывших в мон- стырех, иже в Рустей земли сущих».

После седьмого титула Номоканона «О посте и четыредесятнице» в Кормчей Ивана Волка Курицына читается ряд правил, которые отсут­ствуют в Кормчей Вассиана Патрикеева. Одно из правил (л. 97), 108-е правило Карфагенского собора, гласит: «Свободном изволением кождо воздержание да приимет. Толкование. Своею волею кииждо человек бла­гое да делает, а не понужи. Сего ради никто же не приводится понужди ко воздержанию и к христианству, но своим изволением и свободною во­лею и хотением». Вряд ли церковь нуждалась в XVI веке в завлечении необратившихся в православие уговорами о свободе выбора. Церковь чаще прибегала к методам принуждения, чем к проповедям. К пропове­дям обращались еретики. Христианская ортодоксальная литература рас­сматривает свободу воли (самовластие) как одно из главных качеств че­ловека, данных ему в самый день первоздания. Самовластие заключается в «вольном произволении хотениа к добродетели и к злобе». В Избор­нике 1073 года утверждается, что «по образу божию сотворьшу уму его, создан бы человек, рекше самовластен, унылее ли или горьшее изволение самохотию избирая». Именно самовластие человека в толковании отцов церкви, начиная от Блаженного Августина (IV век), было источником его греховности. Церковь использует теорию самовластия для утверждения зависимости воли человека от божественного промысла. Это означало не­обходимость довериться во всем посредничеству церкви. Если русские вольнодумцы в конце XV—начале XVI веков выступали с утверждением учения о самовластии человека, это еще не значит, что они вносили новые, еретические мнения в общество. В формуле Федора Курицына «душа самовластна, заграда (т. е. ограда, — Ю. Б.) ей вера»^[72] нет ничего ерети­ческого. Для московских еретиков характерно обращение к учению о само­властии человека в связи с необходимостью разумного постижения, на­пример, грамоты,^[73] «правденого суда»,^[74] истории человечества,^[75] т. е. действи­тельности вообще. Подобный взгляд характерен для гуманистов, обращаю­щихся к человеческому разуму в противоположность мертвой схоластиче­ской церковной догме. Как полагает А. И. Клибанов, «еретическое учение о самовластии человека означало, .во-первых, господствующее положение человека в природе, во-вторых, неограниченные возможности познаватель­ных сил ума человека, в-третьих, нравственное самоусовершенствование ду­шевных качеств человека, в-четвертых, свободу для человека поступать хо­рошо или дурно»^[76].

В «Написании о грамоте», которое принадлежит к литературе ерети­ков,^[77] на вопрос «коеа ради вины грамота состроена» дается ответ: «Сеа ради вины грамота состроена, яко же бог создал и благославил человека животна, плодна, словесна, разумна, смертна, ума и художества приатна, праведна и безгрешна и потом дал ему самовластие ума, смерть и живот перед очима его предложил, рекше вольное произволение хотениа к добро­детели или к злобе, путь откровенна изяществу и невеждествию и по без- грешию».^[78] Далее рассказывается о том, что после умножения злобы в роде человеческом бог на спасение людей привел разум к «состроению грамоты». Иван Волк Курицын, используя богословские тексты, обращается к уче­нию о самовластии. Между седьмой и восьмой гранями Номоканона при­ведены правила Карфагенского собора (№№ 109—116), как бы объеди­ненные в один целостный рассказ о пелагианском учении. Отсутствие ссы­лок на конкретные правила и соборы может говорить о том, что Курицын не придавал этим правилам значения юридических законов. Правила, по­мещенные между седьмой и восьмой гранями, мы условно называем «трак­татом о греховности человека». Приводим из него следующий отрывок:

«Иже первозданного человека глаголет и без строения греховного умрети хотяща нуждею естественою...

«Адама убо ни смертна створи бог, ни бесмертна же, посреде величе­ства и смирения и самовластна того сотворив, остави, яко же камо восхо- щеть обратиться, аще на добродетель — наследить бесмертие, аще ли на злобу — смерть да приимет. Аще бо и плоть имяше тогда человек, но не такое же, яко же ныне. И се рече Григорие Богослов: «еще в кожныя ризы облещися ему единаче в доблеишую плоть и мертвену и не таковужде, яко же прежде престепления, ни дебела беаше плоть адамова, ни естеством смертна беаху же». Неции глаголюще, яко мертвен и сперва создан бысть Адам и умрети хотяще, аще не бы заповедь приступил. Сего ради убо, иже глаголет, яко Адам смертен и сперва от бога создан бысть и нуждею естье- ства, аще согреши или несогреши, умрети хотяше. И глаголет, яко мла- денци не во оставление грехов крещають, яко ничто же от адамова праро- дительнаго греха имуще. И о сем ясно апостолу вопиющу, яко единого ради человека грех во весь мир вниде и греха ради смерть. Или паки мудроствует некто, яко крещение убо первым грехом дает отпущение, по­мощи же не дает к тому не согрешати. Но токмо от нашего потщания се исправляется. Аще ли убо кто и се приемлет и благодать божию славит укрепляющу нас на творение заповедей, учит же, яко и кроме благодати божия исправити заповеди его может, обаче со трудом, да будет проклят. Не рече бо господь, яко без мене со трудом можете створити сие, но рече, яко без мене не можете творити ничто же».^[79]

Можно предполагать, что Иван Волк Курицын, вслед за пелагианами, мог сомневаться в исконной греховности человеческого рода и мог считать факт первого грехопадения, из-за которого страдает человеческий род, величайшей нелепостью. Самовластие человека является причиною добрых и злых (греховных) дел в мире. Человеку вовсе не обязательно грешить. Разум его отличит хорошее от дурного, вера оградит душу от плохого, а добрая воля поможет совершить хорошие дела. Посредническая роль церкви в этом случае становится ненужной.

«Трактат о греховности человека» заканчивается интересным прави­лом: «Птица небесный и рыбы морскыя, — купно нерече божественное пи­сание, — яко от моря есть бытье обоего сего, приводить же и преходящая пути морскыя, киты великыя, глаголет, яко чрепину имущая кожу, от них же ни единая рыбы несть».^[80] Смысл этого правила был бы совершенно не ясен, если не обратиться к «Истины показанию» Зиновия Отенского. Оказывается, это правило использовалось Феодосием Косым. В 60-х годах XVI века Зиновий Отенский опровергал мнение крылошан, полагавших, что человек, «рыбы великия в мори и гады, и киты, такоже и птица не- бесныя, и звери, и львы, и слоны великия на земли» являются равнознач­ными творениями бога, которые рождаются и умирают естественным пу­тем. Зиновий борется с утверждением еретиков о том, что для «исправ­ления» и «поновления» «человеческого устроения» царь принесет большую пользу, чем воплотившейся в человека бог.^[81] Учение о самовластии чело­века, развитое в «Лаодикийском послании», «Написании о грамоте» и в Кормчей Курицына, не без оснований можно считать гуманистическим. Это учение было направлено против существующей церкви, так как ста­вило под сомнение необходимость церкви в деле спасения душ. Архиепи­скопу Геннадию и Иосифу Волоцкому приходилось не раз убеждать, что и поныне все спасаются от бога через посредство церкви. Внимание Ивана Волка Ку/Вщына к вопросам «праведного суда» позволяет предположить, что московские вольнодумцы видели в практической государственной дея­тельности, направленной к укреплению дворянского государства, «спасение» для людей. Их широкому обращению к разуму не противоречили взгляды на веру как на ограждение души. Официальная церковь боролась с широ­ким пониманием свободной воли человека. Одна из статей Рязанской Кормчей 1284 года учит, «яко не подобает епископом, ни прозвитером пу- стити на волю детии своих, ни дать им самовласть».^[82] Автор «Беседы Ва­лаамских чудотворцев» отрицает какую бы то ни было свободу воли. Он утверждает, что если бы человек был самовластен, то тогда не нужны были бы цари и князья. Вероятно, крайние еретические группы (вряд ли это были московские еретики) отрицали пользу властей вообще.

5

Первая часть Кормчей книги Курицына, «Мерило праведное»,^[83] тожде­ственна с началом древнейшего списка «Мерила праведного».^[84] В середине статьи «Об исправлении суда» текст прерывается словами, смысл кото­рых в том, что, когда судишь, необходимо иметь «страх божий и цело- мудрие».^[85]

Древнейший юридической сборник «Мерило праведное», созданный в конце XIII века, состоит из двух частей: введения и главной части.

В отсутствующей в книге Курицына части введения развиваются те же мысли о необходимости справедливого суда, о необходимости разумного отношения к вопросам государственного и церковного управления.^[86] Это сокращение могло быть сделано в целях придания большей композицион­ной стройности вводной части. Содержание главной части, не вошедшей в «Мерило праведное» Ивана Волка Курицына, составляют светские уза­конения греческих императоров, небольшое число статей по вопросам цер­ковного судопроизводства.

В книге Курицына отсутствуют следующие главы из основной части: «гл. 16. Царя Константина закон судный людем; гл. 17. От различных рекше граний Иустиниана царя новых заповидий; гл. 18. От книг боже­ственных повелений божественной кончины царя Иустиньяна; гл. 19. Леон и Константин, верная царя; гл. 20. Новая заповедь благочестваго царя Алексия Комнина; гл. 21. Новая заповедь, бывшие от христолюбиваго царя Алексея Комнина; гл. 22. Воспоминание хранителя великого стража Иоанна Фракисия; гл. 23. Иустиниана царя 6 собора о взаконении мона­стырем; гл. 24. Изложение церковного соединения при Константине и Ро­мане; гл. 25. Сде известно разделение возбраненных браков; гл. 26. За­кона градскаго главы различны. Грани сорок числом».^[87] Следующие главы из главной части сборника включены в Кормчую книгу Курицына: «гл. 1. Разум о винах или образ винам;^[88] гл. 2—14. Извлечений из собор­ных правил и сочинений отцов церкви; ^[89] гл. 15. Закон Моисея; ^[90] гл. 27. Устав Владимера о церковных' людех и судех и о десятинах и о мерах городских; ^[91] гл. 28. Суд Ярославль Владимерича; ^[92] гл. 29. Устав Володи- мера Всеволодовича».^[93]

Ряд мелких статей в конце рукописи: Афанасия Мниха «О наузе и стреле громней», некоторые соборные правила, статьи «о власех» и дру­гие, включены в Кормчую Курицына.^[94]

Как видимо, Курицын не включил в свою книгу законы византийских императоров,^[95] вероятно потому, что они были неприемлемы для Ивана Волка Курицына, так как в них была ярко выражена идея компромисса воинствующей церкви с царем.

На основании «градского» закона^[96] казнили еретиков в 1488, 1490 и в 1504 годах. Иосиф Волоцкий апеллирует к «градскому» закону в «Про­светителе» и превозносит его, требуя казни еретиков. В 13-м слове он за­щищает «градские» законы от нападок, объявляя, что «„градские¹¹ законы подобии суть пророческим, апостольским и святых отец писаниям».^[97] Именно на «градской» закон, т. е. на узаконения византийских импера­торов Юстиниана, Исаака Комнина и других, ссылались воинствующие церковники в ответ на обвинения их в мздоимстве со стороны стриголь­ников.^[98] Митрополит Симон на основании правил и «градских» законов разрешил Иосифа Волоцкого от отлучения Серапиона, архиепископа Нов­городского, в 1509 году.^[99] Впоследствии митрополит Даниил резко нападал на Вассиана Патрикеева за «отвержение» им «градских» законов.^[100] Иссле­дователь русского права М. Ф. Владимирский-Буданов замечает, что одним из источников для составления Уложения 1649 года были греко-римские, так называемые, «градские» законы, взятые из Кормчей официальной редакции. Так, например, главы X, XVII, XXII Уложения сходны с «Про- хироном» Василия Македонянина, а глава I «о богохульниках» — с новел­лами Юстиниана. Многие черты жестокости проникли в Уложение из «градских» законов.^[101]

Можно думать, что для Ивана Волка Курицына «градские» законы были неприемлемы, потому что Курицын, возможно, был против подоб­ного компромисса церкви и государства, создающего основу для жестокого преследования еретиков.

Книга Курицына открывается следующими словами: «Сия книги ме­рило праведное — извес истинный, свет уму, око слову, зерцало совести, тьме светило, слепоте вождь, притупен ум, сокровен разум, прикрут по­мысел, пастырь стаду, кораблю кормник, волком ловец, татем пес, воро­нам сокол, натопырем солнце, оку квас, червям соль».^[102] В 80—90-х годах XV века широко распространилась официальная редакция Кормчих книг в соединении с отрывками из древнего сборника «Мерило праведное».^[103] Однако характер соединения отрывков из «Мерила праведного» с Корм­чей книгой был совершенно иной, чем в списке Ивана Волка Курицына. Ни в одной из Кормчих статья «Сия книги мерило праведное» и следую­щие за ней выборки из «Мерила» не играют самостоятельной роли. Во всех Кормчих книгах официальной редакции статья «Сия книги мерило праведное» помещается во второй редакции и после изложения всех апо­стольских, соборных и отеческих правил и статей, непосредственно после статей о ересях, и перед «градскими» законами и «Словом 165 отец обидя- щих святые церкви», например: в Чудовской Кормчей 1499 года,^[104] в Корм­чей 1522 года митрополита Даниила,^[105] в Кирилло-Белозерской Кормчей 1590 года.^[106] «Мерило праведное» во второй редакции отличалось от отдель­ного юридического сборника XIII века «Мерила праведного» первой ре­дакции, во-первых, порядком расположения статей и, во-вторых, тем, что оно встречается только в составе Кормчих книг. «Градские» законы, ко­торые составляют основную часть «Мерила праведного», в контексте Корм­чей оттеняли идею компромисса «священства» и «царства». Владельцами трех из пяти известных списков «Мерила праведного» первой редакции были московские митрополиты и патриархи.^[107]

В XIV—XV веках мы не знаем сколько-нибудь оригинальных обли­чений неправосудия. Митрополит Алексей и митрополит Фотий,^[108] игумен Иосиф Волоцкий в 15-м «слове» «Просветителя» в той или иной степени подражали древнейшему «Мерилу праведному».

Иван Волк Курицын переписывает начало первой редакции «Мерила праведного», ставя на первое место перед Кормчей статьи о «праведном суде». «Мерило праведное» Ивана Волка Курицына требует справедли­вого великокняжеского суда, уравнивающего в правах и богатого боярина, и служилого дьяка, и купца, и инока, и сироту, и вдову, и нищего, и убо­гого. Неограниченное право великого князя распоряжаться жизнью и смертью подданных объявляется основой всего государственного строя. Как известно, автор «Повести о Дракуле», вышедший из посольской среды, оправдывает безграничное, деспотическое самовластие Дракулы. Та же тема «праведного» суда и самодержавной власти характерна и для дворянской публицистики Пересветова XVI века. «Егда судишь, имей страх божий и целомудрие», — поучает «Мерило праведное». Мысль, что мудрость имеет в конечном итоге своим источником «страх божий» через «откровение пророк» и «науку блаженную», характерна и для «Лаодикий- ского послания» Федора Курицына и для приписки к «Еллинскому лето­писцу Ивана Черного.^[109]

Отрывок из Иоанна Златоуста «О Цареве достоинстве», можно думать, переписан не случайно: Иван Волк Курицын мог разделить взгляд на «сво­бодный ум» (термин Иоанна Златоуста) как на основное достоинство царя. «Се есть царь истинен, иже воздержится от ярости и зависти, и сладости, и ум свой соблюдет свободен и не дасть владети над своею ду­шою владычеству сладостному, иже бо ум приставит над страстьми ду­шевными, то крепко может владети над человеки божественным законом и быти предстатель подручником своим, со всякою кротостью беседуя. По всем градом того ради бых нарекл царя земли, морю и гладом, и людем, и воем, а иже желает над человеки имети власть ярости и буести и сласти работая, то первое будет посмешен людем, зане злат венец носит украшен камением драгим, целомудрием не венчася, а тело его все хламидою по­крыто просветися, а душа его скверна остася. Потом же не весть, како власть свою исправить и жен до собою не умея владети и на нех, како может вести к божию закону. Царь венцем ума не приищет, ум бо цар­ствует. Простии Цареве прежде жертвою о правоверии беседуют, перед питьем ум и целомудрие, пред исполчением о мужестве».^[110]

Сравним это интересное место с теорией царской власти Иосифа Во- лоцкого. «Царь бо божий слуга есть к человеком милостью и казнью. Аще ли же есть царь над человеки царствуа, над собою' же имат царствующа скверныа страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, злейший же всех — неверия и хулу, таковый царь не божЪй слуга, но диавол: не царь, но мучитель... Еже воздавати властем покорение и послушание: они бо имеют о нас попечение и промышление».¹ Это не оригинальный текст. Иосиф Волоцкий использует сочинения Иоанна Дамаскина (VIII век) для изложения своей теории. 6-е и 7-е «слова» «Просветителя», трактующие необходимость поклонения богу и царю, заимствованы из III и IV «Книг богословия» Иоанна Дамаскина.²

Курицын и Иосиф Волоцкий словами богословских произведений го­ворят, примерно, одно и то же о величии и о высоком назначении цар­ской власти.³ Иосиф Волоцкий более решительно выразил эти идеи. Имеются и некоторые отличия. Курицын, возможно, полагал, что глав­ное для царя — разум («ум приставит над страстьми душевными») и кро­тость, ярость и зависть — самые большие грехи для царя. Мудростью своей царь устанавливает «праведный суд». Иосиф Волоцкий полагал, что самое главное для царя — борьба с еретиками («попечение о вере»), а са­мый страшный грех — «неверие и хула». «Царь -—■ естеством человек, властью же — подобен богу» — таков смысл обеих теорий. Иосиф Волоц­кий также считает, что «суд царю никем не посужается». «Неверие и хула», по мысли Волоцкого, исключают «подобие богу», и царь уже пере­стает быть царем в глазах людей, становясь тираном, «мучителем», «дья­волом».⁴ «Попечитель о вере» — идеал «благочестивого царя», полностью соответствующий духу теории компромисса «священства» и «царства». Нам представляется, что взгляды, изложенные волоцким игуменом в 7-м и 15-м «словах» «Просветителя», нельзя считать теорией, как полагает А. А. Зимин, «безусловного подчинения царской власти „священству'¹».⁰

В словах «занеже дело божие всех важнее» и в словах «подобает тем преклонятися телесне, а не душевне» нет ничего, что говорило бы о превос­ходстве святителя над царем.⁶ Святитель становится выше царя лишь в том случае, если последний подвержен «неверию и хуле». Но если царь имеет «попечение о вере», то он превращается в земного бога, и святитель не может иметь перед ним никакого превосходства. Если считать Иосифа Волоцкого теоретиком «русского папизма», то непонятно, почему патриарх Никон, утверждавший превосходство святителя над царем, «преподобного отца Иосифа Волоцкого поносил и называл „ябедником" и образу его святому не поклонялся».⁷ «Праведный суд» и обмирщение государства, с одной стороны, или «попечение о вере», через слияние интересов церкви

¹          «Просветитель» Иосифа Волоцкого, Казань, 1855, слово 7, стр. 177—178.

²          Об Источниках сведений по разным наукам в древние времена России. «Православ­ный собеседник», 1860, 1, стр. 181.

³          М. Н. Тихомиров в «Исследовании о Русской Правде» (стр, 125) заметил, что Иосиф Волоцкий для обоснования теории сильной и единодержавной власти в 15-м «слове» «Просветителя» использовал текст «Мерила», значительно его изменив: «Слышите, цари и князи, и разумейте, яко божии слуги есть» («Просветитель» Иосифа Волоцкого. Казань, 1882, стр. 304—305). В «Мериле праведном» этот текст пространнее: «Слышите, князии, разумейте, внушите держащий власть, величающиеся о народех, людей, яко от бога дана бысть держава нам, яко слуги божие есте» (БЛ, фунд., № 187, л. 16 об.).

⁴          Об этом же см.: В. Ж м а к и н, ук. соч , стр. 91—92; В. Е. В а л ь д е н б е р г. По­нятие о тиранне в древнерусской литературе. Известия по русскому языку и словесности,

1929, И, кн. 1, стр. 217—218.

⁵          А. А. 3 и м и к. О доктрине Иосифа Волоцкого. Труды ОДРЛ, IX, стр. 168. Мы рассматриваем взгляды Иосифа Волоцкого не в порядке их становления, а в окончатель­ном виде, изложенном в полной редакции «Просветителя».

⁶          А. А. Зимин полагает обратное (ук. соч , стр. 172 и 173).

⁷          Б. А. Рыбаков. Воинствующие церковники XVI в. — Антирелигиозник, 1934, № 3-4.

и государства, с другой стороны, — так ставили вопрос еретик Курицын и воинствующий церковник Волоцкий. Если бы Иосиф Волоцкий и хотел повторить подвиг Григория VII, то он не мог бы заставить Ивана III «пойти в Каноссу». Архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий добива­лись прочного союза церкви и государства, недвусмысленно намекали Ивану III на «небрежение к вере», т. е. на попустительство еретикам, непростительное, пагубное, с их точки зрения, для всей страны. Еще в 1502 году Иван мог повелеть Иосифу замолчать,^[111] но в 1504 году он уже был вынужден согласиться на сожжение еретиков. Тем не менее и в конце XV века и позднее русские митрополиты ставились по указанию госуда­рей. Торжественный и пышный церемониал поставления Симона в мит­рополиты в 1495 году должен был подчеркнуть зависимость митрополита от великого князя, т. е. церкви от государства. Идея «свобрды церкви» излагалась в литературе на Руси не иначе, как в виде теории компро­мисса.^[112] Иосиф Волоцкий вряд ли требовал большего, нежели союза «свя­щенства» и «царства», борьба за осуществления которого ожесточенно велась в течение всего XVI и в первой половине XVII века. Это была теория сильной воинствующей церкви, владевшей одной третью земли всей страны.

Компромисс между «священством» и «царством» имел место в Византии, а не в Западной Европе. Иоанн Дамаскин, на которого опирается Иосиф Волоцкий, — византийский богослов. Однако средством, с помощью ко­торого Иосиф Волоцкий и его сторонники попытались осуществить такой союз и тем самым клерикализовать государство, явился «гишпанский огонек» 1504 года: кровь новгородских и московских еретиков в обмен на молитвы духовенства за царя.

Итак, взгляды Курицына и Иосифа Волоцкого сходятся в признании необходимости иметь сильную царскую власть. Если для Иосифа Волоц­кого царская власть это средство для организации преследования ерети­ков, «попечения о вере» и укрепления могущества церкви, то для Ивана Волка Курицына «праведный суд» великого князя есть средство укрепле­ния светской власти.

В XVI веке «нестяжатель» Вассиан Патрикеев и автор «Беседы Ва­лаамских чудотворцев» требуют отдаления церкви от государства, настаи­вая на невмешательстве иноков в дело государственного управления.

Использование «Мерила праведного» дьяком Иваном Волком Курицы­ным в качестве введения к своду церковных законов является оригиналь­ным и не имеет прецедентов в литературе. Иван Волк Курицын перепи­сывает «Мерило праведное» в обстановке общего интереса в 70—90-х годах XV века к упорядочению судопроизводства.^[113]      •

В конце XV века период феодальной раздробленности уже изжил себя и кодификация права самодержавного московского государства стояла на очереди дня. «Ввиду роста хозяйственной мощи и политического влияния городского населения, оно все настойчивее ратует за „правду", которая мыслится как порядок и „законность", исключающие мздоимство, „неправедный суд" и насилия феодалов. Это положение особенно отчет­ливо выражено в многочисленных статьях знаменитого сборника XIV в. „Мерило праведное", в котором проклинается „всяк судяй непра- ведне“, резко осуждается „ярость и зависть власть предержащих", „оби- дящая и насильствующая"».^[114] Дворянство и горожане поддерживали цен- трализаторские устремления Ивана III. Такие идеологи «праведного суда», как Иван Волк Курицын, выступали от имени широких слоев насе­ления против феодальной раздробленности. Из всего материала главной части сборника «Мерила праведного» Иван Волк Курицын включил в свою книгу «Уставы» Владимира и Ярослава, а также Русскую Правду в пространной редакции, содержащей все 58 статей. В. П. Любимов и М. Н. Тихомиров относили данный список Правды к Троицкому виду Синодально-Троицкой группы.^[115] Русская Правда в этой редакции исполь­зовалась для составления Судебника Ивана III.^[116] Во время торжественной коронации Дмитрия Ивановича 4 февраля 1498 года Иван III и митропо­лит Симон поучали Дмитрия: «Люби правду и милость и суд правый».^[117] В приписке на последнем листе Кормчей (л. 336 об.) читается следую­щее: «... а се писал аз, а велел ми ти...». Можно предположить, что по­велеть Ивану Курицыну написать Кормчую книгу мог кто-либо из его единомышленников или, быть может, сам Иван III.

Итак, Иван Волк Курицын поставил на первое место перед сводом цер­ковных законов памятник светский — «Мерило праведное». Н. В. Калачов писал, что основанием Кормчей является соединение Номоканона с собра­нием светских законов, помещаемых непременно после всех церковных правил и статей.^[118]

Перестановкой местами этих двух частей, как можно думать, Иван Волк подчеркивал первенствующую роль «праведного суда» светской власти, опирающегося на «мерила разума и справедливости».

Использование текста «Мерила праведного» Иваном Волком Курицы­ным в качестве введения к Кормчей позволяет предположить, что прави­тельство Ивана III, совершенно не склонное признавать учение еретиков, было связано с московскими еретиками не столько по линии церковного вольнодумства, сколько по линии практических государственных интересов, разделяемых Федором и Иваном Волком Курицыными.^[119]