Последние годы жизни автора «Путешествия» прошли в неус­танной борьбе за идеалы, верность которым истинный сын оте­чества провозгласил еще в клятве Федору Ушакову. На долю пи­сателя выпали тяжелые испытания, жестокая проверка твердости Духа.

Когда Екатерина II умерла (6 ноября 1796 г.) и на россий­ский престол вступил свирепый «сын Минервы», 42-летний Па­вел, он решил все переделать «на свой манер», наперекор покой­ной матери. «Коронованный Гамлет» указом от 23 ноября 1796 г. распорядился вернуть из ссылки в числе других осужденных и Радищева, но повелел «жить ему в своих деревнях» под над­зором полиции. В родовом имении Немцове опальный мыслитель прожил почти четыре года, с июля 1797 г. по март 1801 г., пока новый император Александр I не амнистировал Радищева и ука­зом от 6 августа 1801 г. не пригласил его в столицу Принять уча­стие в работе «Комиссии составления законов».

Написанное Радищевым тогда^же, в 1801 г., в верноподданни­ческом духе стихотворение «Осмнадцатое столетие» прославляло Петра I, Екатерину II и Александра I; оно не было актом сво­бодного творчества, а вынужденной демонстрацией мнимой лояль­ности.

Впрочем, как справедливо пишет Г. П. Шторм в своем пронз­ведении «Потаенный Радищев», «Осмнадцатое столетие» в це­лом — гимн великому веку Просвещения, перед которым «пал ниц» дух прежних веков.

«Корабль, надежды несущий» (революция), был уже близок а к пристани, но поглощен водоворотом, «счастие и добродетель и вольность пожрал омут ярой», и вот «омоченное» в крови сто­летие «ниспадает во гроб». «Незабвенное столетье» вселило в умы людей понятия об «истине» и «вольности», которые еще не победили «неправду» и «деспотизм», утверждает писатель.

Утро столетия нова кроваво еще нам явилось, Но уже гонит свет дня нощи угрюмую тьму...—

писал А. Н. Радищев. И вот, волею судеб, взоры русских людей оказались с надеждою обращенными к молодому императору, внуку Екатерины II Александру I. Но Александр I не оправдал этих надежд. Охарактеризованный А. С. Пушкиным в десятой главе «Евгения Онегина» как

Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда.

Царь, не поверив в «исправление» Радищева, был весьма далек от мысли по-настоящему использовать вольнолюбивый опыт ав­тора «Путешествия» и предоставить своим подданным действитель­но справедливые законы.

К своей новой службе в «Комиссии составления законов» Ра­дищев отнесся весьма ответственно: собрал небольшую библиоте­ку книг по юриспруденции, серьезно готовился к заседаниям. Он считал, что новые, справедливые законы не могут быть раз­работаны, пока не изучено положение дел в стране на местах. Только такой «путешествователь», как он сам, «проницающий гражданин», независимый в своих суждениях и бесстрашный, может дать беспристрастные сведения о злоупотреблениях влас­тей и произволе помещиков. Комиссия долго, например, решала вопрос, сколько следует заплатить барину за неумышленно уби­того крестьянина, и определила: 300 рублей. Тогда Радищев вы­ступил с гневным заявлением: «Цена крови человеческой не может определена быть деньгами. Какую цену можно определить за доверенного служителя..., какой процент, если бы несчастие постигло и был бы убит тот, который рачил о своем господине в его младенчестве, в его отрочестве, в его юности. Какая ему цена или той, которая вскормила господина своего своими сос­цами и стала вторая его мать. Мы не войдем в исчисление таких цен, определяемых помещиками за убиенных им принадлежащих людей: цена крови человеческой не может определена быть день­гами». Эти слова заставляют вспомнить главу «Медное», где пи­сатель страстно выступал в защиту достоинства крепостных кре­стьян, продаваемых с публичного торга. В Глазах членов Комиссии, вставших на стражу интересов дворянства, крепостной — не человек. Это лишь вещь, собственность помещика. В глазах Ра­дищева крестьянин всегда оставался человеком, которого нельзя продавать.

«И Радищев, дорого заплативший за то, что пожалел черную Русь, — писал А. И. Герцен, — идет с такою же верой как Ка-разин¹, предлагать свои силы юному императору, и его он при­нимает. Рьяно бросается Радищев за работу, пишет ряд законода­тельных проектов, которые должны вести к уничтожению крепост­ного состояния, телесных наказаний».

Один из сослуживцев Александра Николаевича Радищева Н. С. Ильинский вспоминал: «В одно время я его спрашивал, что его убедило написать такое сатирическое сочинение против пра­вительства? Он ответил, что одна правда... Впрочем, он, как я приметил, мыслей вольных и на все взирал с критикою. Когда рассматривали мы сенатские дела и писали заключения, согла­шаясь с законами, он при каждом заключении, не соглашаясь с ними, прилагал свое мнение, основанное единственно на фило­софском свободомыслии... Ему казалось все недостаточным вни­мания, все обряды, обычаи, нравы, постановления глупыми и отягощающими народ». Потрясенный ходом событий французской революции, якобинским террором и деспотизмом, термидориан­ским перерождением бывших революционеров и узурпацией власти Наполеоном, Радищев переживал духовную трагедию. Крах иллюзий реформы государственного строя в России усу­гублял ее. Разгадав показной либерализм Александра I, Ра­дищев нашел еше одно подтверждение своей давней мысли, выска­занной им еще в 1783 г. в оде «Вольность»: замена одного царя другим ничего не изменит в тяжелой участи народа.

Вождь падет, лицо сменится, Но ярем, ярем пребудет,—

писал Радищев в «Песне исторической».

Служба в Комиссии не приносила автору «Путешествия» удов­летворения; из последних сил писатель старался обеспечить ма­териальный достаток в семье и благополучное будущее своих детей. А это было нелегко: родовое имение Немцове не приносило до­ходов, заимодавцы требовали возврата долгов; после продажи петербургского дома (на ул. Грязной, 14 — ныне ул. Марата) постоянного жилья у семьи Радищевых не было, приходилось переезжать с квартиры на квартиру. Незаметно одолевали бо­лезни, подкрадывалась старость, порой ослабевали воля и уга­сала намять, появилась мания преследования...

А. С. Пушкин рассказывает, что однажды «...Радищев, увле­ченный предметом, некогда близким к его умозрительным занятиям, вспомнил старину и в проекте, представленном начальству, предался своим прежним мечтаниям (предлагал установить за­кон, карающий помещика за убийство крепостного. — Ю. В.). Граф Завадовский удивился молодости его седин и сказал ему с дружеским упреком: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! или мало тебе было Сибири?» В этих "ловах Радищев увидел угрозу».¹ Придя домой и не желая ни в чем уступить «ярости мучителей своих», 11 сентября 1802 г. писатель принял яд.

Незадолго до своей смерти автор «Путешествия» записал; «По­томство отмстит за меня!» Самоубийство было заранее обдумано им. Павел Радищев так писал о своем отце: «Он допускал само­убийство, когда все потеряно, когда нет никакой надежды»^[14] . Просветительская философия XVIII в. утверждала право на само­убийство как форму социального протеста.

В венце, могущий все у ног твоих ты зреть — Что ты против того, кто смеет умереть? —

спрашивал у князя Рюрика непреклонный республиканец Вадим Храбрый в трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский». Если ненавистное щастие истощит над тобою все стрелы свои, ели добродетели твоей убежища на земле не останется, если, оведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, тогда воспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, осхити венец блаженства, его же отъяти у тебя тщатся. Ум­ри», — писал первенец свободы в «Путешествии из Петербурга Москву». «Чудище» в образе российского самодержавия, о котором напоминал писатель в эпиграфе к «Путешествию», как бы держало верх над бренным телом человека, но оно не смогло ломить революционный дух первенца свободы. Радищев остался о конца верен клятве Федору Ушакову.

* * *

Самодержавие и крепостники сделали все возможное, чтобы заставить замолчать Радищева, его друзей и единомышленников. Полицейский террор последних лет царствования Екатерины II не пощадил ни радищевской книги, ни ее черновиков, ни бумаг, ни писем Радищева. Само его имя находилось под запретом. Вокруг имени писателя появились темные слухи,} возникали ложные предания об отказе от своих убеждений. Однако «Путешествие» продолжало жить в умах и сердцах читателей и сыграло громад­ную роль в воспитании целых поколений. «Уничтожение тиража книги, — замечает А. Г. Татаринцев, — вызвало появление

огромного количества списков с нее». Еще при жизни писателя книга начала ходить но рукам и переписываться. Ее списки на­ходили по всей европейской России, в Сибири, на Украине и в Молдавии. В 1797 г. на обратном пути из Сибирской ссылки, остановившись в глухом Кунгуре, Радищев обнаружил рукопис­ную копию своей книги в библиотеке одного из местных любителей российской словесности городничего Б. И. Остермейера.

К настоящему времени в государственных библиотеках, му­зеях, архивохранилищах, а также в собраниях библиофилов хра­нится 16 экземпляров первопечатного издания и около сотни ру­кописных списков «Путешествия», некоторые из которых, быть может, сохраняют первоначальные чтения текста, восходящие, в конечном итоге, к утраченным ныне автографам писателя. Разу­меется, до нас дошли не все копии «Путешествия», которые име­ли хождение в царской России и были любимым чтением передо­вых людей. Только за прочтение «крамольной книги» богатые люди платили по 25 рублей серебром, а это были тогда деньги немалые. Уцелевшие от гибели печатные экземпляры сочинения Радищева уже в 90-е гг. XVIII в. стали библиографической ред­костью; их продавали из-под полы и ценили необычайно дорого. «Путешествием» зачитывались все—от петербургского гимна­зиста до убеленного сединами высокопоставленного чиновника; его читали даже крестьяне и работные люди, а потом и рабочие. Еще А. С. Пушкин писал, что «Путешествие» можно найти не только у библиофилов, но даже и «в мешке брадатого разносчика» книг, т. е. у сфени, торговавшего книгами в разнос по деревням^[15] . По словам француза Ф. Массона, автора «Секретных записок о России» (1800), книга Радищева, проникнутая «ненавистью к деспотизму», «находится у многих его соотечественников и память о нем дорога всем разумным и чувствительным людям».

Через иностранцев (а Радищев дарил свою книгу Августу Вицману) «Путешествие» проникло в Германию и в отрывках, в переводе на немецкий язык, было опубликовано там в 1793 г., в лейпцтском журнале «Эндорская волшебница».

В 1806—1811 гг. сыновья писателя Николай и Павел готови­ли издание «Собрания оставшихся сочинений» покойного отца. «Либеральное» правительство Александра I не разрешило тогда .московскому издателю П. П. Бекетову переиздать в нем «Путе­шествие». Лишь в журнале «Северный вестник» за 1805 г. (ян­варь, с. (1—64) И. И. Мартынов м была перепечатана глава «Клин» под заглавием «Чувствительное путешествие, или Отры­вок из бумаг одного россиянина», но без имени автора. А в жур­нале «Московский собеседник» в 1806 г. появился радищевский «Отрывок путешествия в *** И *** Т***». В середине XIX в. «крамольную книгу» читали и изучали крестьяне. Автор написан­ного в 70-е годы XIX в. сочинения «Трудолюбие и тунеядство, ли Торжество земледельца» Т. М. Бондарев, которого высоко ценили Лев Толстой и Глеб Успенский, видел списки «Путешест­вия» у крестьян на Кавказе, в Сибири, в Минусинске, и на Дону, казачьей станице Михайловской. Радищев первый вдохновил ондарева на «высокие и благородные идеи, чтобы так открыто и мело выступить в защиту угнетенного народа». На риторическом тиле бондаревского «Торжества земледельца» лежит явственная печать влияния патетического стиля радищевского «Путешествия». «Умилосердиеь над нами, богатый класс! — восклицает Т. М. Бон­дарев. — Сколько тысяч лет, как на необузданном коне ездишь ты а хребте нашем, всю кожу до костей ты стер. Ведь это под видом только хлеб, который ты ешь, а на самом деле — тело наше; под видом только вино, которое ты пьешь, а на самом деле — кровь ^а слезы наши».

Монархисты и крепостники задыхались от злобы, прочитав «Путешествие». Так, например, один из них, некий В. К., сделал такую красноречивую надпись на поле одного из рукописных спис­ков книги: «Ты не благонамеренный автор, а бунтовщик, петля для слабоумных. Мало, что великая Екатерина тебя сослала, ледовало повесить, как самого вредного пресмыкающего». По­пытки критиков и писателей из реакционно-охранительного, монархического лагеря оболгать и принизить автора «Путешест­вия» не имели успеха. Основатель Вольной русской типографии в Лондоне А. И. Герцен сыграл видную роль в пропаганде ра­дищевской книги, «серьезной, печальной, исполненной скорби»^[16] . В 1858 г. он выпустил в свет более или менее полный ее текст вмес­те с сочинением другого писателя XVIII в. князя М. М. Щерба­това «О повреждении нравов». А. И. Герцен взял за основу на­борного текста текст одного из найденных им рукописных спис­ков «потаенного Радищева», правда изобиловавший большим количеством исправлений и искажений.

Младший сын писателя Павел несколько раз пытался получить разрешение правительства на издание «Путешествия из Петер­бурга в Москву» (например, в 1860 и 1865 гг.), но всякий раз не­удачно. Только лишь 22 марта 1868 г. последовало «высочай­шее соизволение» на снятие запрета с «Путешествия». Разрешение оказалось формальным, книга Радищева так и не была переиздана на этот раз. Правда, во второй половине XIX в. некоторым книго­издателям иногда удавалось переиздавать «Путешествие» крайне малыми тиражами (до 100 экземпляров) и «не для продажи», а якобы для библиофилов, с большими сокращениями и изъятиями «в благонамеренных видах» целых глав. Такими были петербург­ские издания Н. А. Шигина (1868), А. С. Суворина (1887), А. Е. Бурцева (1899). В 1876 г. в Лейпциге Э. Л. Каспровичив Веймаре Ушман выпустили в свет перепечатку герценовского издания «Путешествия».

» Г е р ц е н А. И. Собр. соч., в 30-ти т. М., 1959, т. 18, с. 178,

Одна из глав «Путешествия» — «Торжок», рассказывающая о необходимости освобождения печати от царской цензуры, появи­лась в 1871 г. в совершенно неожиданном месте: в предисловии к русскому переводу восьмого тома «Истории восемнадцатого и девятнадцатого столетий» Ф. К. Шлоссера. Это была заслуга критика-демократа М. А. Антоновича.

Царским министрам была ненавистна революционная книга Радищева. Они пытались не раз запретить ее выход в свет. Так, в 1873 г. в связи с попыткой одного издателя выпустить сочи­нения Радищева в двух частях министр внутренних дел А. Е. Тимагаев в своем официальном представлении Комитету министров писал следующее: «Все почти сочинения Радищева, вошедшие в первую часть, особенно же его «Путешествие из Петербурга в Москву», носят на себе характер политического памфлета на существовавший при Екатерине II порядок вещей и вообще на весь государственный строй в монархиях, — памфлета, пропи­танного литературными фантазиями времен первой французской революции». По постановлению Комитета министров, принятого на основании этого представления, весь тираж двухтомного изда­ния «крамольного автора» был уничтожен. 26 июня 1903 г. по постановлению того же Комитета министров было задержано, а затем сожжено еще одно издание «Путешествия», отпечатанное в 1902 г. в количестве 2.900 экземпляров.

Только революция 1905 г. сняла запрет с первой русской ре­волюционной книги. Исследователи жизни и творчества Радищева Н. П. Павлов-Сильванский и П. Е. Щеголев подготовили первое полное научное издание текста «Путешествия из Петербурга в Москву» (СПб., 1905). В 1906—1907 гг. книга переиздавалась еще восемь раз. Но этого оказалось явно недостаточно Только после Великой Октябрьской социалистической революции бессмертное творение стало достоянием широких народных масс. Оно вышло в свет массовыми тиражами в Москве и в Ленинграде, а также в других городах, как отдельно, так и в собрании сочинений вели­кого мыслителя; отрывки из «Путешествия» публиковались в мно­гочисленных хрестоматиях для школьников, студентов. В па-стоящее время «Путешествие» изучается в школах и в вузах страны.

Назад       Далее