ИЗДАНИЯ «ДРЕВНЕРУССКОГО ОБЩЕСТВА В ЯПОНИИ»

 

 

Бегунов Ю. Булатов С.

 

                                                           ИЗДАНИЯ «ДРЕВНЕРУССКОГО ОБЩЕСТВА В ЯПОНИИ» *

В 1961 году в древней столице Японии городе Киото группа энтузиастов основала «Древнерусское общество», для того чтобы «усердно читать и изучать древнерусские литературные памятники, особенно летописи»[i]. По словам автора вступительной статьи доктора X. Идзуи, «такое организованное изучение древне­русской культуры, вероятно, буквально первое явление в японской руссологии». Добавим — если не считать группы ученых Института славяноведения при университете Хоккайдо (Саппоро), которая занимается научным изучением древне­русского языка, фольклора, литературы и истории еще с середины 50-х годов.[ii]

Начиная с 1961 года члены «Древнерусского общества», живущие в разных городах Японии, собираются один раз в неделю в Осакском институте иностранных языков. Постоянную помощь молодым русистам оказывает проф. X. Идзуи, один из старейших специалистов в области русской истории и литературы. Шестой том «Кодай Росия кэнкю», вышедший в красной обложке, благодарные ученики по­святили проф. X. Идзуи в связи с 60-летием со дня его рождения.

Живой интерес прогрессивной японской общественности к древней русской культуре, значительно усилившийся в последнее время, очевидно, тесно связан с общим вниманием к Советскому Союзу и его культуре. «Настоящая культура, — пишет X. Идзуи, — не может существовать вне времени и пространства»; «игнори­руя русскую историю или древнюю жизнь, нам невозможно хорошо понимать рус­скую национальную культуру»[iii]_

«Доискиваться человеческой истины, содержащейся в древней литературе», — вот та цель, которую, по словам X. Идзуи, ставят себе члены «Древнерусского общества». За 5 лет общество в Киото выпустило в свет ротопринтом, несмотря на известные материальные трудности, 6 томов своих научных трудов, в которых приняли участие 8 специалистов (К. Амано, С. Исндоя, Т. Кавай, Т. Кунимото, Ё. Накамура, С. Уэно, С. Хисияма, И. Ямагути). Эти труды рассылаются в крупней­шие гуманитарные вузы, университеты и научно-исследовательские институты страны. Они получили признание и высокую оценку японской общественности осенью 1963 года на съезде японского «Общества русской литературы». Их встретил с одобрением и проф. X. Ясуги, старейший японский русист, почетный доктор Ленинградского университета.

Несмотря на молодость японской славистики, она уже накопила некоторый опыт в освоении очень трудного для современного японского читателя древнерус­ского языка. Имеются успехи и в проникновении в существо художественной струк­туры древних произведений, таких, как Лаврентьевская, Новгородская 1-я, Устюж­ская и другие летописи, сказания и повести Куликовского цикла, Житие Аввакума. Б киотоскнх сборниках обычно воспроизводятся тексты древнерусских памятников и даются их переводы на японский язык с небольшим историко-литературным комментарием. Так опубликованы «Повесть временных лет» по Лаврентьевскому списку (от начала до рассказа «об испытании вер» при князе Владимире)[iv]  и Устюж­ская летопись (от 852 до 940 года)[v] Иногда приводятся только древнерусские тексты без перевода на японский язык (рассказы русских летописей о мести кня­гини Ольги древлянам — под 6454—6455 годами, о князе Владимире — под 6480— 6523 годами) [vi] или только перевод на японский язык без древнерусского текста (Житие Аввакума)[vii].

Стремление к воспроизведению древнерусских текстов, по всей вероятности, обусловлено тем, что в библиотеках Японии не всегда можно найти довоенные советские или дореволюционные русские издания того или иного литературного произведения древней Руси.

«Повесть временных лет» дается в переводе на японский язык впервые: прежний перевод Ё. Екэмура основывался на сокращенном переводе Начальной, Киевской и Галицко-Волынской летописей на современный русский язык[viii]. Устюж­ская летопись и Житие Аввакума также переведены на японский язык впервые. Выбор Устюжской летописи для перевода не случаен, так как этот памятник со­держит ряд известий, отсутствующих в других летописях. Японские слависты, как правило, стремятся учесть, по возможности, все крупные научные издания. Правда, при изучении и переиздании текста Устюжской летописи следовало бы принимать во внимание так называемый Мацеевичев список, ныне хранящийся в Праге в частном собрании А. В. Флоровского и оставшийся не привлеченным в научном издании К. И. Сербиной.[ix]

Во вступительной статье к переводу Устюжской летописи Т. Кунимото сооб­щает подробные сведения о времени ее создания, о сохранившихся списках и научных изданиях летописи, о ее составе, а также дает оценку памятнику как произведению русской литературы начала XVI века и ценному источнику по на­чальной истории Русской земли. При этом Т. Кунимото широко использует преди­словие К. Н. Сербиной к изданию Устюжской летописи н статью М. Н. Тихомирова «Начало русской историографии»[x].

При переводе Жития Аввакума на японский язык Ё. Накамура пользуется обоими последними советскими изданиями — изданием по Прянишниковскому списку п критическим изданием А. Н. Робинсона.[xi] В тех случаях, когда оба издан­ных древнерусских текста не совпадали, переводчик отдавал предпочтение изданию А. II. Робинсона; пропущенные в редакции А Жития Аввакума отрывки Е. Нака­мура восстанавливал по редакциям Б и В. Кроме того, Ё. Накамура учитывал опыт перевода Жития Аввакума на английский язык и пользовался консультациями со­ветского ученого В. И. Малышева и японского ученого С. Кондо.

Перевод автобиографии «огнепального» протопопа особенно удался японскому исследователю; он пытается уловить ритм речи памятника и колорит повествова­ния. Это чувствуется в самом языке перевода, который содержит ряд архаичных для современного японского языка форм. Этого нельзя сказать про перевод «По­вести временных лет» в том же сборнике.

Древнерусские тексты воспроизведены с большой тщательностью (с сохране­нием орфографии подлинника), но некоторые тексты передаются с упрощениями (замена «ѣ» на «е», «і» на «и» и т. п., пропуски полугласных на конце слов и т. д.). Так, например, изданы летописные рассказы о мести княгини Ольги и князе Вла­димире.

В помощь начинающим японским славистам, изучающим древнерусский язык, С. Уэно на примере Пушкинского списка «Закона судного людем» и Академического списка Суздальской летописи дал в таблицах облегченную транскрипцию некото­рых древнерусских слов,[xii] а С. Хисияма опубликовал свои лекции по истории русского языка[xiii]. И. Ямагути написал два исследования на материале Синодаль­ного списка Новгородской 1-й летописи[xiv]. В одном рассматривается употребитель­ность кратких и полных форм прилагательных в зависимости от их разрядов, в другом устанавливаются случаи ошибочного употребления флексии винительного падежа, равного именительному, у одушевленных существительных. Переводы И. Ямагути из греческой Хроники Георгия Амартола, как известно, послужившей одним из источников «Повести временных лет», и из сочинения Константина Багря­нородного «Об управлении государством» значительно дополняют представление японского читателя о мире древней Руси, находившейся в сфере византийской политики.[xv]

Положительной оценки заслуживает большая статья С. Уэно «Описания Кули­ковской битвы. (Метафоры, аллегории, выразительность)[xvi]. В поле зрения автора «Летописная повесть о Мамаевом побоище» по Новгородской 4-й. Воскресенской, Типографской н другим летописям, «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище» по последнему советскому изданию — «Повести о Куликовской битве» (серия «Лите­ратурные памятники». Изд. АН СССР, М.—Л., 1959). Свободно оперируя древне­русскими текстами — «Словом о полку Игореве», «Повестью о битве на Калке», «Повестью о нашествии Батыя», «Повестью о разорении Рязани», «Словом о поги­бели Рускыя земли», «Житием Александра Невского», «Словом о житии и престав­лении великого князя Димитрия Ивановича», былинами, историческими песнями, С. Уэно на большом количестве примеров показывает, как эволюционируют в по­вестях Куликовского цикла, сравнительно с произведениями предшествующих ве­ков, характер художественного обобщения, образность и выразительность языка. С. Уэно отмечает, что в повестях Куликовского цикла используется 23 эпитета для описания русского и вражеского войска, тогда как в подобном же случае в ли­тературе предшествующего периода употреблялось 9 эпитетов. В повестях Кули­ковского цикла, особенно в «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище», полу­чили дальнейшее развитие те способы описания природы, которые были известны еще автору «Слова о полку Игореве». Так, если в «Слове» природа служит фоном для развивающихся событий, то в «Задонщине», и особенно в «Сказании», она как бы участвует в психологических переживаниях героев; описание картин природы на­сыщено сложными метафорами и олицетворениями.

Далее С. Уэно подробно рассматривает группы метафор, связанных с изобра­жением потоков крови, льющихся на поле Куликовом, вражеских войск, количества убитых, поля битвы, потоков слез вдов и матерей по погибшим, поражения в битве, печали, русского геройства, сбора к битве русских войск и их союзников, оружия, переправы через реки, наступления вражеских армий. В ряде случаев одни и те же слова используются в разных вариантах с разными целями, поэтому С. Уэно пы­тается определить происхождение тех или иных метафор, сравнивая тексты пове­стей Куликовского цикла с былинами и историческими песнями. Кроме того, в статье исследуются приемы построения образов Олега Рязанского и Дмитрия Донского, символический смысл употребления легендарных и исторических имен, приемы метафорического изображения битвы и победы русских над Мамаем.

Высокие литературные достоинства повестей Куликовского цикла объясняются, по мнению С. Уэно, «ренессансом» в русской литературе XIV—XV веков и ростом национального самосознания в результате победы над Мамаем, приведшим, в свою очередь, к эволюции художественных методов отображения действительности.

К сожалению, вне поля зрения С. Уэно остались важные работы по исследо­ванию стиля древнерусских литературных произведений: монография В. П. Адриановой-Перетц «Очерки поэтического стиля древней Руси» (Изд. АН СССР, М.—Л., 1947) и работы Д. С. Лихачева, посвященные изучению литературного этикета, словесных формул, а также приемов изображения человека в древнерусской лите­ратуре (Человек в литературе древней Руси. Изд. АН СССР, М.—Л., 1958; Литера­турный этикет древней Руси (к проблеме изучения). ТОДРЛ, т. XVII, 1961; К изу­чению художественных методов русской литературы XI—XVII вв. ТОДРЛ, т. XX, 1964).                                                                                                                       

Мы коснулись всех статей и материалов, опубликованных в первых шести томах нового издания «Древнерусского общества» в Японии. Это издание в настоя­щее время продолжается, и хочется пожелать, чтобы его научный уровень не­уклонно рос, а число приверженцев русской культуры в Японии увеличивалось. Хочется надеяться, что труды японских ученых явятся полезным вкладом как в японскую русистику, так и в изучение древнерусской литературы вообще и в конечном итоге будут способствовать расширению научных контактов между народами Японии и Советского Союза.

 

 

* «Кодай Росия кэнкю» Studia philologica vetera russica»), тт. 1—6, Киото, 1962—1965 (ротопринт).



[i]  «Кодай Росия кэнкю», т. 1, стр. II. В статье «От редакции» в т. 3 «Кодай Росия кэнкю», написанной на русском языке, говорится о том, что участники кружка надеются в будущем прокомментировать и перевести большинство текстов 30-томного «Полного собрания русских летописей». Понимая древнюю Русь широко, т. е. рассматривая ее историю и культуру в связи с историей и культурой других славянских народов и Византии, участники кружка, по их словам, надеются в дальнейшем больше обращаться к памятникам Византии, перевести па японский язык жизнеописания Кирилла и Мефодия и т. д.

 

[ii] Об изучении древнерусской литературы в Японии см.: С. К и м у р а и Ё. На­камура. Изучение древнерусской литературы в Японии. «Труды Отдела древне­русской литературы» (далее: ТОДРЛ), т. XVIII, 1962, стр. 582—586; Е. Накамура. Изучение древнерусской литературы в Японии (продолжение). ТОДРЛ, т. XXII (в печати).

 

[iii] «Кодай Роспя кэнкю», т. 1, стр. I (предисловие на русском языке).

[iv] См.: т. 1, стр. III—XXII, 1—65; т. 2, стр. 1—51; т. 3, стр. 1—66; т. 4, стр. 1—53; т. 5, стр. 1—5; т. 6, стр. 1—94. Это точный перевод предисловия к т. I ПСРЛ (СПб., 1846) и древнерусского текста по этому же изданию (к сожалению, японские ис­следователи воспользовались первым изданием Лаврентьевской летописи, которое не удовлетворяет современным представлениям об истории текста этого памятника). Над подготовкой текста летописи, переводом и комментарием работала группа авторов во главе с проф. университета Наро С. Исидоя и проф. университета Тэнри С. Хисияма — Т. Кавай, Т. Кунимото, С. Уэно, И. Ямагути. Им помогали проф. X. Идзуи и Т. Ёнэкава, который также занимается изучением «Повести временных лет», но по более современному изданию Д. С. Лихачева (Повесть вре- мепных лет, чч. 1—2. Серия «Литературные памятники». Изд. АН СССР, М.—Л., 1950). К числу удачных следует отнести комментарий к словосочетаниям летописи Нестора: «Старейшая Аравия» и «Сильная Аравия».

 

[v] См.: т. 5, стр. 76—105. Над подготовкой текста, переводом и комментарием работал Т. Кунимото

[vi] См.: т. 5, стр. 106—140; т. 6, стр. 202—324. Над подготовкой текстов работал С. Уэпо. Тексты о киязе Владимире приведены не полностью, и автор публикации надеется дать их продолжение в одном из следующих томов.

 

[vii] См.: т. 6, стр. 164—202. Над переводом работал Ё. Накамура.

[viii] в Древнерусские летописи. Пер. и коммент. В. Панова. Ред. В. Лебедева. «Academia», М.—Л., 1936. Ср.: Ё. Екэмура. Росия нэндайки. Токио, 1946. В настоя­щее время продолжает выходить в свет частями еще один перевод «Повести вре­менных лет» на японский язык: Р. К и с а к и. Начальная летопись. «Вестник Фило­логического факультета университета Кагосима», серия истории, вып. 6—10, 1960—1964 (на японском языке).

 

[ix] Устюжский летописный свод. Подготовка к печати н ред. К. Н. Сербиной. Изд. АН СССР, М.—Л., 1950. Ср.: А. В. Флоров с кий. Из материалов для нсторип русского летописания. (Мацеевнчев список Архангелогородской летопнсн). «Науч­ные труды Русского народного университета в Праге», т. 4, 1931, стр. 83—95.

 

[x] «Вопросы истории», 1960, № 5.

 

[xi] " Житие протопопа Аввакума пм самим написанное н другие его сочинения. Гослитиздат, М., 1960, стр. 53—122; А. И. Р о б н н с о н. Жизнеописания Аввакума н Епифания. Исследование н тексты. Изд. АН СССР, М., 1963, стр. 139—178.

 

[xii] См.: т. 3, стр. 95—140.

 

[xiii] См.: т. 4, стр. 167—213; т. 5, стр. 238—292. Лекции С. Хисиямы имеют следую­щие разделы: Ч. I. Введение. Гл. 1. Общность славянских языков (1. Библиографи­ческие источники; 2. Археологические материалы; 3. Лужицкая культура); гл. 2. Древнейшие поселения славян; гл. 3. Взаимоотношения между группами славян­ских и балтийских языков; гл. 4. Старославянский язык; гл. 5. Буквы н произно­шение. Ч. II. Очерк истории русского языка. Гл. 1. Общность славянских языков (1. Фонетика).

 

[xiv] " См.: т. 2, стр. 53—95; т. 4, стр. 145—166.

 

[xv] См.: т. 4, стр. 54—66; т. 5, стр. 146—153. Переводы выполнены по апроби­рованным научным изданиям Мпня (J. Р. М і g n е. Patrologiae Cursus Complctus. Series Graeca, t. CX) и Д. Моравчика (Constantio Porphyrogenitus. De administrando Imperio. Greek text edited by Gy. Moravcsik. English translation by P. J. H. Jenkins. Budapest, 1949).

 

[xvi] См.: т. 4, стр. 67—144; т. 5, стр. 141—237; т. 6, стр. 95—145.