Следы «Слова о погибели Рускыя земли» в Степенной книге

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ТРУДЫ ОТДЕЛА ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ИНСТИТУТА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XV

Ю. К. БЕГУНОВ

Следы «Слова о погибели Рускыя земли» в Степенной книге

Литературные источники Степенной книги выявлены еще далеко не полностью.[1] Однако попытки обнаружить в Степенной книге следы древне­русских произведений XII—XIII вв. были небезуспешными.

Благодаря исследованиям А. В. Соловьева[2] и Д. Н. Альшица[3] можно полагать, что составители Степенной книги были знакомы со «Словом о полку Игореве» (см. 6-ю степень — «о Всеволоде Георгиевиче» и 7-ю сте­пень— «о Ярославе Всеволодовиче»). По-видимому, авторы Степенной книги знали Повесть временных лет[4] и повести о татарском нашествии,[5] «Чтение» о Борисе и Глебе, составленное Нестором,[6] «Повесть об убиении Михаила Черниговского».[7] И. Н. Жданов,[8] Н. И. Серебрянский[9] и А. И. Соболевский [10] в качестве параллелей к «Слову о погибели» приво­дили известное перечисление народов, повторенное в Степенной книге дважды, — в «Родословии русских государей» и в 1-й главе 7-й степени «о Ярославе Всеволодовиче».


Степенная книга» «Родословие»

От Рюрика начася державство в Новеграде. От Игоря же сына его в Киеве и до Всеволода Юрьевича державствоваху; от них же вси страны трепетаху, ближнии и дальний; и сами гречестии царие вси повиновахуся им; и дань даяху от моря до моря:  угрове,     и чахи, и ляхи» и атвяги, и литва, и немцы, и чюдь, и корела, и устюг, и обои болгары, буртасы и чер­касы, мордва и черемиса; и самии половцы дань даяху и мосты мостяху; литва же тогда бояхуся и из лесов выницати; татарове же тогда ни слухом именовахуся. От Всеволода же Юрьевича и до Данила Александровича в Володимери державство­ваху. От Данила же на Москве богом утвержено бысть царствие русских го­сударей. О них же в книзе сей отчасти сказание имат.[11]

Степенная книга, глава «О Ярославе»

Сий же великий князь Ярослав Всеволодич в то же время и лето паки бысть в той же великой Орде, в пагубной земли татарстей, и вся безаконных неправед­ная на благочестие умы- шления разуме, и сердцем разгарашеся, и ревности божественныя исполняшеся, не терпя зрети людей земли своея погибающих душею и телом, за них же умысли драгаго своего живота не пощадети, истиннаго ради благочестия, паче же вос­поминая начальнейшее оть- ческое благородие и богом дарованное им скипетро- держание, и како вси страны трепетаху имен их не токмо ближнии,но идальниеземли, царства и самии гречестие царие и како повсюду бысть в Рустей земли православ­ная вера християнская, идеже бысть всякия божественыя благодати исполне­ние и всего земнаго добро- плодия изобилование, в них же не бяше тогда поганина; уду же присягаху и повино- вахуся многия страны и дань даяху от моря и до моря: угрове, и чахи, и ляхи, и ятвяги, и литва, и немцы, и чюдь, и корела, и устюг и обои болгары, и буртасы, и черкасы, и мордва, и чере­миса; и самии половцы дань даяху и мосты мостяху, литва же тогда и из лесов бояхуся выницати, татари же тогда ни слухом не име­новахуся.[12]

«Слово о погибели Рускыя земли»

Отселе до угор и до ляхов, до чахов, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до не­мец, от немец до корелы, от корелы до устьюга, где тамо бяху тоимици погании, и за дышючим морем; от моря до болгар, от болгар до буртас, от буртас до чер- мис, от чермис до мордви — то все покорено было богом кристияньскому языку по- ганьскыя страны великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевскому, деду его Володимеру и Ма- на[ма]ху.[13]



 


И. Н. Жданов и Н. И. Серебрянский, отмечая сходство этих отрывков с описанием границ Русской земли в «Слове о погибели», считали, что эти параллели еще не позволяют установить прямое заимствование автором

Степенной книги из «Слова». По их мнению, источником перечисления народов мог быть древний княжеский «Родословец». «Следов непосред­ственного знакомства со „Словом “ ни в Степенной книге, ни вообще в ста­ринных памятниках светского характера мы, таким образом, не нахо­дим»,— заключал Н. И. Серебрянский.[14] А. И. Соболевский[15] допускал существование общего источника перечисления народов Степенной книги и «Слова о погибели», который восходит к первой половине XIII в. Жда­нову, Серебрянскому и Соболевскому возражал М. Горлин.[16] Он считал, что Степенная книга заимствовала это перечисление из «Слова о по­гибели», так как в Степенной книге идет речь о народах, которые не были в то время подчинены Руси. А такое преувеличение было в духе XVI, а не XIII в. А. В. Соловьев [17] предполагает знакомство редакторов Сте­пенной книги и Каменевича-Рвовского, автора «Сказания о начале москов­ского рода», со «Словом о погибели Русской земли» через посредство «Родословца». Н. К. Гудзий в своем подробном обзоре литературы о «Слове» [18] замечает, что точка зрения А. В. Соловьева серьезно оспа­ривается, но не говорит кем. Он соглашается с А. И. Соболевским в том, что перечисление народов следует возводить к более древнему источнику, общему для «Слова о погибели» и для Степенной книги. При этом текст Степенной книги оказывается более близким к древнейшему источнику. Исследование «Родословца русских государей» и 1-й главы 7-й степени «о Ярославе Всеволодиче» Степенной книги позволит выяснить, в ка­ком отношении находится перечисление народов в Степенной книге ко всему остальному тексту. Обнаружение литературного метода составителя обоих произведений может подсказать, каким образом составители Степен­ной книги использовали древнерусские произведения во взаимосвязи со своей концепцией родословного древа, как они приспособляли к своей риторически торжественной манере различные по стилю и жанру произ­ведения.

* *

*

Остановимся вначале на 1-й главе 7-й степени, которая имеет следую­щее заглавие: «О благоверном и богохранимом кореноплодном великом князе Ярославе Всеволодичи. И в мале явлено (т. е. в сокращении, — Ю. Б.): плен на чюдь, и брань на Калке, и победа на литву, и на емь, и плен на немцы, и рать Батыева, — Ярослава же и с прочими защити бог, — и брак Александров, и Ярославле хожение дважды во Орду, и преставление его»[19].

Самое обстоятельное исследование этой главы сделал М. Горлин. От­бросив из Степенной книги первую половину 1-й главы и фразы, которые почему-либо казались М. Горлину стилистическими украшениями и позд­нейшими восполнениями в древнейший текст, он выделил очищенный текст «Слова о преставлении Ярослава», к которому присоединил «Слово о по­гибели». Реконструированный им текст жития он датировал 1246—1247 гг.

А. В. Соловьев[20] критикует концепцию М. Горлина за бездоказатель­ную попытку присоединить «Слово о погибели» к памятнику житийного жанра, но принимает реконструированный М. Горлиным текст за житие XIII в., написанное в духе воинских повестей.[21] Н. К. Гудзий[22] подробно разбирает работу М. Горлина и признает выводы автора необоснован­ными, а метод реконструкции им текста XIII в. произвольным. Едва ли не самым основным возражением М. Горлину явится, на наш взгляд, ана­лиз состава и источников этой главы. Этот разбор источников заставляет нас вернуться к точке зрения Н. И. Серебрянского, считавшего, что впер­вые произведение, восхваляющее Ярослава Всеволодовича, появилось из-под пера московского книжника в XVI в.[23]

Повествование о Ярославе состоит из небольших рассказов, имеющих подзаголовки: «Плен на чюдь», «На Калке» и т. д. Интересующий нас отрывок из «Слова о погибели» находится в конце повествования, под руб­рикой «Самодержец Ярослав». В главе «О Ярославе» мы не находим вну­тренней связи между летописными и другими отрывками, не ощущаем впечатления целостности произведения. Рассказы искусственно объеди­нены на основе концепции родословного древа с помощью агиориторической манеры изложения. Уже начало главы — «Благородного корени доброплодная и многорасленая и неувядаемая ветвь царского извращения и плодоносное семя русских самодержателей сий великий князь Яро­слав. . .» — дает образчик выспренного стиля составителей Степенной книги и настраивает читателя на восприятие образа Ярослава как идеального самодержца.[24] Вплоть до первого пространного рассказа «Батыева рать» автор пользуется исключительно летописями.[25] При этом в рассказ втор­гаются известия, не относящиеся к биографическим данным о Ярославе.[26]

Следующие два рассказа «Батыева рать» и «Ярослава бог защити»[27] начинаются с летописной формулы «Тоя же зимы», хотя в предыдущих известиях год не был назван. Приспособление летописного текста под агиориторическую манеру автора Степенной книги здесь особенно чув­ствуется. Занятый своей излюбленной концепцией родословного древа, составитель Степенной книги привлекает «Повесть об убиении князя Ми­хаила Черниговского» из Воскресенской летописи [28] и житие Михаила Чер­ниговского из 7-й грани Степенной книги.[29] Весь текст главы «О Яро­славе», начиная с рассказа «Ярослава бог защити», который М. Горлин принимал за текст жития Ярослава XIII в., является в действительности умелой обработкой «Повести» и жития Михаила Черниговского, текстов летописей и некоторых других источников, использование которых автор перемежает цитатами из священного писания. Приведем характерные при­меры. В рассказе «Батыева рать», используя текст священного писания, составитель сравнивает Батыя с вепрем, пожирающим все живое, как траву,[30] но не сумевшим уничтожить «плод благоверия», т. е. Ярослава. Он спорит с автором «Повести», доказывая при помощи тех же текстов из священного писания, что бог не только карает, но и милует, особенно если это касается богоизбранных идеальных князей, «корени благочестия», «державных наследников».[31] Обращаясь к текстам летописи,[32] составитель Степенной книги дает высокую оценку деятельности Ярослава 1238— 1243 гг. по залечиванию ран от татаро-монгольского нашествия во Вла­димиро-Суздальской земле. Идеальный князь приобретает черты почти святого заступника Русской земли.

Составитель рассказа «О Ярославе» широко использует житие Ми­хаила Черниговского для описания подвига Ярослава, дважды побывав­шего в Орде.[33] Он переносит черты Михаила Черниговского на Ярослава, нового кандидата в святые. Ярослав, так же как и Михаил, не мог терпеть татарских насилий над народом [34] и начал обличать «безумное веление по­ганых».[35] Князь Ярослав назван «доблий подвижник», подобно тому как в житии Михаил назван «доблий страдалец». Подвиг и страдания обоих князей описаны совершенно одинаково. Собираясь совершить подвиг, Ми­хаил вспоминает только о боге. Ярослав вспоминает о своих благородных предках и дарованном им от бога скипетродержании и «како вси страны трепетаху». Далее, как полагал еще М. Горлин,[36] следует вольный пересказ «Слова о погибели Русской земли». Напыщенный и торжественный тон предыдущих фраз, взятых из жития Михаила Черниговского,[37] не нахо­дится в противоречии с отрывком, в котором вспоминаются былые времена могущества, богатства Русской земли и подвластные народы. Составитель Степенной книги приспосабливает к своей манере повествования любые выдержки из житий, летописания, священного писания, родословных книг. Приспосабливает к своей манере он и отрывок, перечисляющий подвласт­ные народы. Этот отрывок заключен между рассказом о том, как разгора­лось сердце «самодержца» Ярослава при виде насилий татар, и рассказом о том, как Ярослав во второй, и последний раз отправился в Орду и при­нял мученический венец. Картина политического могущества Руси при прежних князьях, как можно предполагать, по мысли составителя рас­сказа, должна была оттенить высоту христианского подвига князя Яро­слава, славного потомка могучих властителей.

В заключение составитель Степенной книги прибавляет вымышленное им завещание Ярослава «Благословение чадом шести сыновом», состав­ленное при помощи текста Воскресенской летописи.[38]

Таким образом, составитель Степенной книги создает совершенно фаль­сифицированный образ Ярослава.[39] Этот князь, в действительности под­чинившийся всем унизительным процедурам в Орде и у великого хана, приобретает черты святого мученика и приравнивается к не подчинив­шемуся татарам и злодейски умерщвленному ими Михаилу Черниговскому. В уста Ярослава он вкладывает пророчество о богоизбранности и Державстве своих потомков и о умножении рода, т. е. росте родословного древа. В «Благословлении чадом» названы шесть сыновей Ярослава: «Храбрый и мудрый Александр, и поспешный Андрей, и Константин удалый, и Яро­слав и милый Данил, и доброхотный Михаил».

Литературный метод составителя Степенной книги позволил ему, поль­зуясь летописными известиями, близкими к Воскресенской летописи, лето­писной «Повестью» и житием Михаила Черниговского создать в середине XVI в. жанр княжеского жизнеописания. Разнородные по стилю и содер­жанию летописные и другие отрывки скреплялись единством стиля тор­жественной украшенной риторики и единством концепции родословного древа. Такой литературный метод писателя XVI в. позволял ему исполь­зовать древние произведения XII—XIII вв., в том числе и «Слово о по­гибели Русской земли».

* *

*

Другой такой же отрывок, близкий к «Слову о погибели», содержится в одной из вводных статей к Степенной книге — «Родословии русских государей». П. Г. Васенко полагал, что Степенная книга с вводными ста­тьями наиболее близка к протографу основных списков «Степенной КНИГИ[40]».

Из четырех основных списков, по которым издавалась Степенная книга, эта статья содержится только в двух.[41] Отсутствует она так­же и в первом издании Степенной книги Г. Ф. Миллера.[42] «Родосло­вие русских государей» содержит перечень имен князей от Рюрика до Ивана IV и его сыновей Дмитрия, Ивана, Федора и Василия. Затем в «Родословии» содержатся родословные ростовских,[43] твер­ских,[44] белозерских,[45] смоленских,[46] ярославских,[47] суздальских,[48] рязан­ских,[49] муромских[50] князей. Следующий за родословиями отрывок «От Рюрика начася державство в Новегороде. От Игоря же сына его в Киеве и до Всеволода Юрьевича державствоваху. . .» совершенно не связан с предшествующим текстом. После имени Всеволода III содержится пере­числение подвластных Руси народов, затем составитель рассказа повто­ряет имена великих князей: «. . . от Всеволода же Юрьевича и до Да­нила Александровича в Володимере державствоваху. От Данила же на Москве богом утвержено бысть царствие руских государей. О них де в книзе сей отчасти сказание имат». Весь этот отрывок носит характер вставки в текст «Родословия». Все «Родословие русских государей» пред­ставляет собой краткую родословную историю объединения северо-восточ­ных удельных княжеств вокруг Москвы. Так как только род ростовских князей доведен до боярских родов времени Василия III, то можно пред­положить, что в основе «Родословия русских государей» Степенной книги лежит ростовский княжеский родословец, доведенный до первой четверти

XVI в.

Составитель Степенной книги добавил к нему лишь имена Ивана IV и его сыновей и в конце, после родословия муромских князей, отрывок «От Рюрика. . .», содержащий перечисление народов и не относящийся непо­средственно к родословцу ростовских князей. Этот отрывок ярко обна­руживает тенденцию Степенной книги — показать начала самодержавия от Рюрика через Всеволода до Ивана Г розного. Этот отрывок выражает самодержавно-феодальную концепцию составителей Степенной книги, со­гласно которой единство и могущество Русской земли определялось родо­выми отношениями между князьями, а также единодержавием московского царя.

* *

*

Теперь, после того как мы обнаружили, что оба отрывка являются вставками составителей Степенной книги в основной текст, попытаемся сопоставить их Друг с другом и со «Словом о погибели» и выявить их взаимоотношения.

В результате сопоставления двух отрывков из «Родословия» (первый текст) и из главы «О Ярославе» (второй текст) есть основание предпола­гать независимость первого текста от второго. С другой стороны, второй текст, более распространенный, может быть объяснен из первого. Оба списка совпадают в следующих выражениях:


 


«Р одословие»

1)           От них же вси страны трепетаху, ближнии и дальний, и сами гречестии царие.

2)           Вси повиновахуся им и дань даяху от моря до моря: угрове, и чахи, и ляхи, и атвяги, и литва, и немцы, и чюдь, и ко­рела, и устюг, и обои болгары, буртасы и черкасы, мордва и черемиса.

3)           И самии половцы дань даяху и мосты мостяху.

4)           Литва же тогда бояхуся и из лесов выницати.

5)           Татарове же тогда ни слухом имено- вахуся.

 

 

Глава «О Ярославе»

1)           И тако вси страны трепетаху имен их, не токмо ближнии, но и дальние земли и царства, и самии гречестие царие.

2)           И повиновахуся многия страны и дань даяху от моря до моря: угрове, и чахи, и ляхи, и ятвяги, и литва, и немцы, и чюдь, и корела, и устюг, и обои бол­гары, буртасы и черкасы, и мордва, и черемиса.

3)           И самии половцы дань даяху и мосты мостяху.

4)           Литва же тогда бояхуся и из лесов выницати.

5)           Татари же тогда ни слухом не имено- . вахуся.


 


Кроме того, во второй текст еще прибавлено несколько фраз, которые не встречаются в первом тексте. После слов «сами гречестии царие» и перед словами «вси повиновахуся им» добавлено: 1) «и тако повсюду бысть в Рустей земли православная вера христианская», 2) «идеже бысть всякик божественыя благодати исполнение и всего земнаго доброплодия изобилование», 3) «в них же не бяше тогда погании на Июду же присягаху».[51]

Почти полное текстуальное совпадение большинства фраз первого и второго текста позволяет сделать предположение, что в главе «О Яро­славе» был использован текст отрывка «Родословия», а в одну из разор­ванных фраз было вставлено несколько фраз из другого источника. Наше предположение, что текст «Родословия» был первоначальным и не содер­жал фраз о православной вере, земном доброплодии и присяге поганых, подтверждается отрывком из сочинения Каменевича-Рвовского «Сказание о начале московского рода» (1665 г.), в котором в риторической, укра­шенной манере сообщается только о политическом господстве Руси над 16 народами.[52]

Возможно, что источником, из которого автор главы «О Ярославе» заимствовал фразы о православной вере, исполнении благодатью, изоби- ловании земным доброплодием, могло быть «Слово о погибели Русской земли».[53] В нем после описания украсно украшенной многими красотами Русской земли встречается обобщающая фраза: «всего еси исполнена земля Русская, о правоверная вера християньская». Откуда взята фраза о том, что поганые не присягали «на Июду», остается неизвестным, так как в сохранившихся двух списках «Слова» подобных выражений нет.[54]

Таким образом, описание богатства Русской земли из «Слова о по­гибели» сокращено до минимума в главе «О Ярославе» и вовсе отсутст­вует в «Родословии». Описание политического величия Руси в извлече­ниях из Степенной книги может быть сопоставлено со «Словом о погибели Русской земли».

В отрывке из Степенной книги, так же как и в «Слове о погибели», политическое могущество Руси описывается в связи с именем Всеволода Юрьевича. Если в отрывке из Степенной Рюрик и Игорь названы пред­шественниками Всеволода, то в «Слове о погибели» — это Владимир Мо­номах и Юрий Владимирович. Различие это объясняется тем, что для составителя «Родословия русских государей» было более уместно обра­титься к авторитету первых князей, чем князей Мономашичей. «От них же вси страны трепетаху, ближнии и дальний, и сами гречестии царие» — текстуальных соответствий этой фразе в «Слове о погибели» нет никаких. Упоминание народов и стран, повиновавшихся Руси, и опасение Мануила Царьградского перед Владимиром Мономахом в «Слове о погибели» еще не дают оснований видеть в «Слове» источник.

В повествованиях XII—XIII вв. не раз говорилось «о трепетании всех стран», с присоединением иногда и греческих царей, перед русскими кня­зьями, — то Владимиром Мономахом, то Всеволодом Большое Гнездо.[55] В Лаврентьевской летописи под 1125 г. летописец замечает по поводу смерти Владимира Мономаха: «его имене трепетаху вся страны».[56] Под 1212 г. в той же летописи говорится в похвале Всеволоду: «сего имени токмо трепетаху вся страны».[57] Описание могущества первых князей, пере­числение различных стран и народов заменено коротким упоминанием стран «ближних и дальних». В соответствии с манерой того времени вна­чале рассказывалось о ближних пограничных народах, а затем летописец перечислял отдаленные народы. Например, в Повести временных лет: «А се суть иные языци, иже дань дают Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, емь, литва, зимгола, корсь, морава, либи; сии суть язык свой имущи от колена Афетова, иже суть на странах полу­нощных».[58] Летописец называет народы как бы по спирали, сначала пере­числяет с северо-запада на юго-восток по часовой стрелке, а затем в об­ратном направлении, делая поворот от мордвы.

Упоминание «и самии гречестии царие» — анахронизм и, по-видимому, либо связано с легендой о Мономаховых регалиях, либо с анахронизмом из «Слова о погибели» («опас жюра Мануила» перед Владимиром Моно- махом).- Для окончательного решения у нас еще нет данных.

В «Слове о погибели Русской земли» вначале перечисляются погра­ничные народы Русской земли, затем автор называет, какие народы были покорены Всеволоду, Юрию и Владимиру Мономаху, платили им дань, какие народы только опасались их силы. В отрывке из Степенной книги сообщается, что «все повиновахуся им и дань даяху от моря до моря», а затем перечисляются народы, значительная часть которых известна по «Слову о погибели» как пограничные. Это может говорить о вторичности отрывка Степенной книги.

Сравним перечисление народов в «Слове о погибели» и в Степенной книге.[59] А. И. Соболевский [60] обратил внимание на то, что имена народов в «Слове о погибели» названы в родительном падеже, а в Степенной книге — в именительном.

Большая полнота и именительный падеж в перечислении народов он посчитал признаками древнейшими и полагал, что отрывок из Степенной книги ближе следует древнему тексту, послужившему источником для Степенной книги и для «Слова о погибели».

Однако различие в употреблении падежей определяется здесь не древ­ностью текста, а задачами, которые ставились авторами.

В «Слове о погибели» описываются границы Русской земли. «Отселе» требует после себя родительного падежа. В Степенной книге, называвшей покоренные Руси народы, после слов «вси повиновахуся им» больше под­ходит именительный падеж.

В Степенной книге, как это впервые заметил М. Горлин,[61] речь идет не о пограничных народах, а о подвластных Руси народах. В «Сказании» Каменевича-Рвовского они названы уже «16 колен русского племени». По справедливому замечанию М. Горлина, такое преувеличение было харак­терно для писателя XVI—XVII вв., а не XIII—XIV вв.[62] Конечно, автор «Слова о погибели» умел преувеличить, но он никогда не пошел бы на грубую фальсификацию, назвав угров, чахов, ляхов, литву и немцев на­родами, подвластными Руси. По сравнению со «Словом о погибели» на­роды в Степенной книге названы в более правильном географическом порядке: «угрове, и чахи, и ляхи» вместо «угры, ляхи, чяхи»;[63] названы «мордва и черемиса» вместо «черемиса и мордва»; добавлены имена «чудь», «черкасы»; и «обои болгары», вместо «болгары».

Перемена местами черемис и мордвы в отрывке Степенной книги не оправдывается с точки зрения метода летописца. Древняя мордва жила на правом берегу Волги, между Окой и Сурой, черемисы жили на левом берегу Волги, северо-восточнее мордвы, буртасы — восточнее и юго-во­сточнее мордвы и черемис, на правом берегу Волги, между Сурой и Вол­гой. В перечислении народов автор «Слова о погибели» следует от «бол­гар до буртас» и «от буртас до чермис», т. е. с востока на запад от «дальних народов к ближним». Он должен сначала назвать черемис, а потом мордву. Перестановка имен этих народов в Степенной книге может быть объяснена тем, что, прочитав начало имени «чермис», составитель вспомнил о черкасах и занес в текст Степенной книги на месте черемис.

Вставка черкас в текст не оправдана в географическом отношении, так как между буртасами и мордвой черкасы никогда не жили. Если состави­тель Степенной книги неожиданно переносился мыслью на юг к кабардин­ским черкасам или на юго-запад к запорожским казакам, называемым также черкасами, то это было в его манере, но не в манере летописца и ав­тора «Слова о погибели».

Какой народ имел в виду составитель Степенной книги под именем «черкасы»? Каменевич-Рвовский в своем «Сказании» пишет прямо: «чер­касы Запорожские». Известно, что черкасами называли казаков.[64] Запо­рожское казачество возникает в середине XVI в. М. С. Грушевский, склонный отодвигать время украинской вольницы в глубь веков, однако, не находит данных говорить о казаках ранее конца XV в.[65] В топонимике Украины производные наименования от слова «черкас» встречаются не­редко, но как давно возникло это этническое название и существовал ли на Украине «черкасский народ» до конца XV—XVI в., остается для нас загадкой. Лишь однажды в Воскресенской летописи черкасы отождест­вляются с черными клобуками.[66] М. С. Грушевский указывал, что видеть в разноплеменном тюркском объединении черных клобуков предков позднейших казаков (черкасов)—это взгляд ошибочный.[67]

Кабардинские, пятигорские, терские черкасы подпадают под власть Руси только в середине XVI в.[68]

В древнейшие времена этническим именем адыгейского племени было имя «касоги» («косаги», «косагии»).[69] О черкасах говорится в связи с по­ражением Мамая в 1380 г., когда они были в татарском войске.[70] Соста­витель Степенной книги, как можно предполагать, мог под черкасами иметь в виду кавказских черкас, так как запорожское объединение только около 1570 г. вступило в сношения с Русью, а кавказские князья пришли служить к Ивану IV уже в 1552—-1555 гг. Автор Степенной от буртас, живших по Волге, мог мысленно скользнуть скорее на юг, к Северному Кавказу, чем к Днепру.

Таким образом, чтение «черкасы» в перечислении народов вряд ли является древнейшим, по-видимому, это все-таки вставка XVI в. Соста­витель Степенной книги, очевидно, вспоминает о черкасах в связи с при­ходом феодальной верхушки Черкассии, княжны Марии Темрюковны и ее родственников, к власти на Руси.

Упоминание в Степенной книге «обоих болгар» вместо «болгар» «Слова о погибели» А. И. Соболевский объяснял большей древностью текста Степенной книги. Он замечал, что Ипатьевская летопись знала «серебря­ных» болгар и темтюгов [71] и что после монгольского завоевания волжские болгары исчезли с исторической арены. Однако при этом А. И. Соболев­ский не уточнил, что волжские и камские болгары исчезают с историче­ской сцены лишь в начале XV в.[72] Степенная книга знает волжских и кам­ских болгар, составителю Степенной книги они были, по-видимому, известны под этими именами, а не под именами «серебряных» и темтю­гов. Сторонники взгляда, что текст Степенной книги дает более древнее перечисление народов, чем «Слово о погибели», не воспользовались одним сильным аргументом в их пользу — упоминанием «чюди». Пропуск имени этого народа в «Слове о погибели» более чем странен. Если автор написал «Слово» как предисловие к житию Александра Невского или к повество­ванию о Ярославе, то остается непонятным, почему он пропустил чудь, с которой эти князья вели непрерывную войну. В Степенной книге «чюдь» названа рядом с народами, перечисленными в «Слове о погибели», в числе которых «ятвяги», например, точно указывают на XIII в.[73]

Упоминание чуди в Степенной книге еще не может свидетельствовать о большей древности этого текста, так как чудь была хорошо известна и в XVI в., но, с другой стороны, отсутствие имени «чудь» в «Слове о по­гибели» не может свидетельствовать об исправности и отсутствии пропус­ков в перечислении народов в обоих дошедших до нас списках «Слова».

За перечислением народов в Степенной книге следует три интересные фразы: «И самии половцы дань даяху и мосты мостяху. Литва же тогда бояхуся и из лесов выницати. Татарове же тогда ни слухом именовахуся». Из них только одна фраза о литве прямо заимствована из «Слова». Бо­лее правильной здесь является форма имперфекта «выникиваху» (т. е. «высовывались»).[74] «Выницати» — форма неопределенного наклонения глагола, и ее в словаре И. И. Срезневского нет, есть глагол «вынизати» (т. е. «вынимать из ножен»).

В начале XIII в. литовцы еще жили в лесах и лишь в 40-е годы XIII в., при Миндовге, вышли из лесов и обратились к завоеваниям смоленских, новгородских и полоцких земель.

Две другие фразы о половцах и татарах в «Слове» отсутствуют. Как о неизвестном народе о татарах говорится в летописях.[75] Происхождение книжного выражения о том, что половцы «дань даяху и мосты мостяху», неясно, в летописях не содержится известий о том, когда и при каких об­стоятельствах пленные половцы использовались для наведения дорог во время военных походов.[76]

Итак, в перечислении народов отрывок из Степенной книги гораздо ближе к «Слову о погибели», чем к «Слову о полку Игореве». Из 15 на­родов, упомянутых в «Слове о погибели»,[77] в отрывке из Степенной 13 (нет «тоимицы» и «вяда») и прибавлены еще «черкасы», «татары» и «чюдь», которых нет в «Слове о погибели». Из 15 народов, упомянутых в «Слове о полку Игореве», общими для отрывка Степенной книги и для «Слова о погибели» являются 7. Все это, на наш взгляд, может явиться аргументом в пользу того, что в Степенной книге мы имеем прямое заим­ствование из «Слова о погибели Русской земли».

Таким образом, если не о цитации, то о следах «Слова о погибели» в Степенной книге мы говорить можем. Можно думать, что составителю «Родословия русских государей» и главы «О Ярославе Всеволодиче» «Слово о погибели» было известно без жития Александра Невского, так как никаких следов первоначальной летописной редакции жития в этих произведениях мы не находим. Редакция жития Александра Невского в Степенной книге исследована В. Мансикка. В ней содержатся следы первоначальной летописной редакции;  однако                                                                                     заимствований из «Слова о погибели» здесь нет.[78] Большая полнота в перечислении народов и заим­ствование автором Степенной традиционных выражений из летописей и из других источников подтверждаются общим характером метода соста­вителя Степенной книги, компилирующего из многих источников, в одном случае, в «Родословии», в целях создания легенды о могуществе первых русских князей: Рюрика, Игоря и Всеволода III, в другом случае в целях создания легенды о Ярославе Всеволодовиче. При этом составитель, как мы предполагаем, воспользовался перечислением народов из «Слова о по­гибели», отбросив тему погибели Русской земли и противопоставление старых, киевских времен нынешней погибели земли. Литературные пути от «Слова о погибели» через «Родословец» или через ряд каких-либо дру­гих источников к Степенной книге остаются невыясненными и ждут про­должения исследования, которое в условиях отсутствия промежуточных звеньев особенно трудно.


 



[1] О составе и литературных источниках Степенной книги см.: Д. В. Поленов. Библиографическое обозрение русских летописей. СПб., 1850; Н. С. Державин. Сте­пенная книга как литературный памятник. Батум, 1902; П. Г. В а с е и к о. 1) «Книга Степенная царского родословия» и ее значение в древнерусской исторической письмен­ности, ч. I. СПб., 1904; 2) Составные части «Книги Степенной царского родословия».— ЛЗАК, в. XIX (за 1906 г.). СПб., 1908, стр. 1—51; В. С. Иконников. Опыт рус­ской историографии, т. II, кн. 2. Киев, 1908, стр. 1308—1338 (здесь же и литература вопроса); А. С. Орлов. Литература времени образования многонационального русского государства. Гл. I, § 2. Степенная книга.—В кн.: История русской литературы, т. II, ч. 1. Изд. АН СССР, М.—Л., 1946, стр. 437—439; В. В. Кусков. Степенная книга» как литературный памятник XVI века. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1952; А. А. Зимин. К изучению источ­ников Степенной книги. ТОДРЛ, Т. XIII. М—Л., 1957, стр. 225—230.

[2] А. V. Soloviev. New traces of the Igor Tale in old Russian literature.— Harvard slavic studies, v. I. Cambridge, Mass., 1953, стр. 73—81.

[3] Д. H. A л ь ш и ц. Легенда о Всеволоде — полемический отклик XVI века на «Слово о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. XIV. М.—Л., 1958, стр. 64—70.

[4] Н. И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития. М., 1915, стр. 40—41, 49 (жития Ольги и Владимира); Д. Н. А л ь ш и ц. Легенда о Всеволоде..., стр. 64—70.

[5] В 7-й степени, посвященной Ярославу, Юрию и Константину Всеволодовичам, чув­ствуется знакомство составителей с летописными и иными известиями о татарском на­шествии. Однако эта гипотеза может подтвердиться лишь в результате специального исследования.

 

[6] Н. И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 100.

[7] Там же, стр. 131.

[8] И. Н. Жданов. Русский былевой эпос. СПб., 1895, стр. 95—97.

    [9] Н. И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 163—166.

[10] А. И. Соболевский. Рецензия на кн.: Труды Псковского церковного исто­рико-археологического комитета (Псковская старина, т. I. Псков, 1910). — ЖМНП, 1910, ноябрь, стр. 205—208.

[11] ПСРЛ, т. XXI, ч. 1. СПб., 1908, стр. 3-4.

[12] ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 254. И. Н. Жданов замечал, что такая же цитация из «Слова о погибели» встречается в житии Александра Невского (см.: И. Н. Жданов. Русский былевой эпос, стр. 95, примечания). В редакции жития Александра Невского, составленной в 1591 г. Ионой Думиным, было использовано житие Александра из Степен­ной книги. Большая часть главы Степенной книги «О Ярославе Всеволодиче», в том числе и приведенная выше цитата, оказалась включенной в эту редакцию жития (см.: В. И. М а и с и к к а. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст.— ПДП, CLXXX. СПб., 1913, стр. 182; Приложение, стр. 84—87; Н. И. Серебрян­ский. Древнерусские княжеские жития, стр. 157).

13 Слово о погибели Рускыя земли. Вновь найденный памятник литературы XIII в. Сообщение X. Лопарева. — ПДП, LXXXIV. СПб., 1892, стр. 19-22.

14 Н. И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 166.

[15] А. И. Соболевский. Рецензия на кн.:                      Труды Псковского церковного историко-аохеологического комитета, стр. 207—208.

[16] М. Gorlin. Le Dit de la mine de la terre Russe et de la mort du grand prince Jaroslav.—Revue des etudes slaves, XXI. Paris, 1947, стр. 17—18.

[17] A. V. Soloviev. Le Dit de la ruine de la terre Russe. —Byzantion, t. XXII. Bruxelles, 1952, стр. 116.

[18] H. К. Гудзий. О «Слове о погибели Рускыя земли». —ТОДРЛ, т. XII. М.—Л., 1956, стр. 539.

[19] ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 251.

 

        [20] А. V. Soloviev. 1) Le Dit..., стр. 115—116; 2) New traces..., стр. 74—75 и сл.

[21] А. V. Soloviev. New traces. . ., стр. 73—75, 79.

[22] Н. К. Гудзий. О «Слове о погибели Рускыя земли», стр. 536—539.

      [23] Н. И. С е р е б р янский. Древнерусские княжеские жития, стр. 173—174.

        [24] П. Г. Вас е н к о. «Книга Степенная царского родословия». . ., стр. 226—227.

[25] Например, рассказ о посажении семилетнего Ярослава на южно-переяславский стол его отцом (под 1201 г. в Лаврентьевской летописи: ПСРЛ. т. I. СПб., 1846, стр. 175; в Густынской летописи: ПСРЛ, т. II. СПб., 1843, стр. 327; в Воскресенской летописи: ПСРЛ, т. VII. СПб., 1856, стр. 107) и многие другие. (Подробнее о Ярославе см.: А. В. Экземплярский. Великие и удельные князья северной Руси в татарский период, т I. СПб., 1889, стр. 7—19). Отсутствуют известия о Липецкой битве (1216 г.), об изгнании Ярослава из Новгорода (1228 г.) и др.

[26] Например, рассказ «На Калке» понадобился автору Степенной книги только для того, чтобы сообщить о татарах и о том, что Ярослава на Калке не было (ср.: ПСРЛ т. I, сто. 18. 218; т. III, стр. 40—41; т. IV, стр. 28; т. V, стр. 173; т. VII, стр. 132).

[27] ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 252—253. В Никоновской летописи имеется рассказ «Батыева рать», начинающийся со слов «Тоя же зимы» и сходный по содержанию с та­ким же рассказом Степенной книги (см.: ПСРЛ, т. X. СПб., 1885, стр. 105).

[28] ПСРЛ, Т. VII, стр. 152—156.

[29] ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 267—277. Это текст жития Михаила Черниговского Па.омия Логофета, дополненный летописными известиями (Н. И. Се р е б р я н с к и й. Древнерусские княжеские жития, стр. 131—132).

[30] Псалмы, LXXIX, 14. На использование библейских цитат для создания концеп­ции идеального князя впервые обратил внимание М. Горлин (см.: М. Gorlin. Le Dit de la mine de la terre Russe. .., стр.

 

[31] Сравните:

«Повесть о Михаиле Черниговском» из Воскресенской летописи

Глава «О Ярославе»  из Степной книги»

 

 

Бысть нахождение безбожных татар на землю русскую гневом бояшим за умножение грехов на­ших, яко же при Нои, яко и при Лоте казнь божия на землю нахождаше, такоже и в последняя времена сиа неведе бог рукою своею на землю християньскую, но порочьству дивных пророк.

 

Ярослава бог защити, яко корень благочестия не- врежен бысть и цел сохранен бысть сий истинный поборник православию, богохранимый великий князь Ярослав. Бе бо милостив всякому просящему у него; его же кто требоваше, невозбранно подавая; его же ради спасен бысть и прочий с ним от губи­тельных рук. Никто же бо возможет на милостивыя, яко же рече господь: «Блажени милостивый, яко ти помиловани будут» (Матфей, V, 7). «Весть бо гос­подь,— по апостолу (Апостол, Петр,II, 9) —благочестивыя от напасти избавляти».Яко же избави ираведного Ноя наследника миру от вселен- скаго потопа и Лота от Содомскаго пожжения, тако защиты преблагий бог и сего наследника Русскаго, возлюбленнаго своего вернаго правителя, державнаго Ярослава Всеволодича.

 

Серебрянский утверждает, что фраза «яко же при Нои, яко и при Лоте казнь божия на землю нахождаше, такоже и в последняя времена сиа наведе бог рукою своею на землю християньскую» была характерна для древнейших редакций жития Михаила и для общерусской проложной редакции XVI в. (Н. И. Серебрянский. Древнерусские княжеские жития, стр. 112; Приложение, стр. 52, 63). Автор Степенной книги выпускает эту цитату из жития Михаила Черниговского в 7-й степени, но с вы­пущенными              словами   он            спорит    в              той          же            7-й степени, в главе «О Ярославе».

 

 

[32] Характерным      для составления       главы            «О Ярославе» является обращение с лето­писным текстом из Воскресенской летописи (под 1238 г.: ПСРЛ, т. VII, стр. 143; такой же текст см.: ПСРЛ, т. V, стр. 186; т. I, стр. 199; т. II, стр. 338). Цитата из летописи была расчленена надвое, а в середину было вставлено перечисление «стран Русской земли». Источник этой вставки нам неизвестен. А. В. Соловьев видит в этом отрывке цитацию из «Слова о полку Игореве» («славный Днепр» и «славные куряне»). См.: ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 253.

 

[33] Сравните

Житие Михаила Черниговского из Степенной книги

 

Глава «О Ярославе»

Тогда же злочестивый Батый по лютом пленении паки покушашеся и души благочестивых пленити и пречистую церковь осквернити и свя:ую веру православную исказити и свою скверную веру, оставшую главню персидским льсти хотя ввести в Русь.

 

И тако безбожнии содевающе, и, паче того, злейшим коварством тщахуся и веру християнскую в Русьтей земли повредити и святыя церкви разорити и богомерския прелести персидским волшебное идолослужение надеяхуся безаконнии в Руси предложите

Н. И. Серебрянский замечал, что только в редакции жития Михаила Черниговского Степенной книги подчеркивается церковно-историческое значение мученического под­вига князя, поэтому только в этой редакции жития говорится о том, что Батый хотел заменить христианскую веру на Руси своей «персидской лестью» (Н. И. Серебрян­ский. Древнерусские княжеские жития, стр. 131).

 

34. Сравните:

Житие Михаила Черниговского

Глава  «О      Ярославе»

Сий же слух досяжа и до сего самого великаго князя Михаила. Той бо един во Орду взыти тогда не восхоте, но отшед ис Киева и на своем само- властном отьческом столе во граде Чернигове седе. . . Сердце же его наипаче по бозе разгара шеся, негодуя о безаконии злочестиваго царя; по боле, яко же лепо, душею и снедашеся иечалию весь и скорбию, душу свою по братиях прободаше и весь - слезен бываше.. .

. . . конечнее же и свою душу за люди божия поло жити и умрети за благочестие.

 

Сий же великий княвь Ярослав Всеволодич в то же время и лето паки бысть в той же великой Орде, в пагубной земли татарстей, и вся безаконных непра ведная на благочестие умышления разуме и сердцем разгарашеся и ревности божественный исиолняшеся,не терпя зрети людей земли своея погибающих душею и телом. . .

. . .За них же умысли драгаго своего живота не

пощадети иетиннаго ради благочестия.

 

                                                               

                                                                                 

 

[35] О велении Батыя очищаться огнем говорится только в житии Михаила Черни­говского редакции Степенной книги и в главе «О Ярославе».

[36] М. Gorlin. Le Dit de la ruine de la terre Russe. . ., стр. 17. М. Горлин ошибочно считал «Слово о погибели» введением к панегирическому «Слову о пре­ставлении Ярослава Всеволодовича». Нахождение отрывка из «Слова» не на месте, в середине повествования о Ярославе, Горлин объяснял задачами составителя Степен­ной книги, якобы не желавшего нарушать панегирический тон повествования.

[37] См. стр. 120 настоящей работы, прим. 33.

[38] Летописи скупы на похвалу князю Ярославу. Лишь в С1Л и в Воскресенской летописи (ПСРЛ, т. VII, стр. 156) содержится похвала ему.

Воскресенская летопись                     Глава «О Ярославе»

О таковых бо писание глаголет, «ничто же боле      «Что убо сего больши — яко же святое писание

ино таково пред богом, но еже аще кто положит глаголет {Иоанн, XV, 13)—еже положити душу душю свою за Други своя». Сий же великий князь        свою за дру!И своя». И тако сий приснопамятный

положи душю свою за други своя и за землю Рус-  великий князь Ярослав в дальней земли, в Канове

скую, и, причте его господь ко избранному своему           Орде положи душу свою за святыя домы церков

стаду; милостив бо бяше ко всякому и требующим ныя и за веру христианскую и за вся люди земли"

же невозбранно даяше, еже требоваху.                    Руския. И сего ради причте его сог ко избранному

своему стаду праведных селения.

В конце главы составитель Степенной книги добавляет: «Три же сыны его прежде его к богу отидоша: Феодор, Афанасий, Василий». Это позволяет предположить, что

составитель главы «О Ярославе» Степенной книги пользовался летописью, близкой к Воскресенской или к Никоновской, так как только в этих летописях Ярославу при­писываются 9 сыновей, а не 8, как было на самом деле. Эти летописи из Афанасия- Ярослава Ярославича Тверского (1238—1272) сделали двух сыновей — Ярослава и Афанасия (см.: ПСРЛ, т. X, стр. 113—134; т. VII, стр. 236; А. В. Экземпляр­ский. Великие и удельные князья. . ., т,_ I, стр. 18—19). Об использовании Никонов­ской, Воскресенской и Софийской летописей в Степенной книге говорили Н. С. Державин (Степенная книга как литературный памятник, стр. 22, 126), П. Г. Васенко (Составные части «Книги Степенной царского родословия», стр. 9), В. В. Кусков («Степенная книга» как литературный памятник XVI века, стр. 6—7).

[39] Такие же легенды составитель Степенной книги создает о других князьях, на­пример легенду о Всеволоде Георгиевиче (см.: Д. Н. А л ь ш и ц. Легенда о Всеволоде..., стр. 68).

   [40] П. Г. Васенко Книга Степенного царского родословия…, стр.99-102, стр.114.

[41] ПСРЛ, Т. XXI, Ч. 1, стр. IV—VI, 1—2.

[42] Книга Степенная царского родословия, содержащая историю Российскую, издан­ная Г. Ф. Миллером. М., 1775.

[43] Род ростовских князей оканчивается 19-м поколением, детьми князей Ивана Андреевича Брюхатого (умер до 1473 г.), Владимира Андреевича Ростовского (умер между 1461 и 1474 гг.) и Ивана Андреевича Янова-Ростовского (1425—1474). Названы дети первого — Андрей и Александр Хохолки, второго — Дмитрий и Александр (послед­ние великие князья Ростовские), третьего.— Василий Губка и Иван Темка, Семен и Дми­трий (см.: Д. А. Корсаков. Меря и ростовсксе княжество. Казань, 1872, стр. 243; А. В. Экземплярский. Великие и удельные князья..., т. I. стр. 61—62 и Прило­жение, табл. 1). В 1474 г. Иван III купил у великого князя Ростовского Ивана Ива­новича Долгого половину г. Ростова, еще не отошедшую под власть московских государей (ПСРЛ, т. VIII, стр. 180). Свой титул сыновья Владимира Андреевича уже носили номинально. Они были московскими боярами и занимали высокие посты при Василии III. Например, Александр Владимирович часто упоминается от 1492 до 1531 г. как воевода, участвовавший в походах на корелу, литву (см. картотеку исторических имен XVI в., со­ставленную в Отделе рукописей ГПБ в 1949 г. Д. Н. Альшицем на основании официаль­ной разрядной книги московских государей XVI в. (ГПБ, Эрмитажное собр., № 390)), Дмитрий Владимирович, Иван Иванович Темка и Василий Иванович Губка упоминаются как воеводы первой четверти XVI в. (там же). В Родословной книге Ивана IV, напи­санной при жизни царевича Ивана (1554—1581), названы уже дети Александра и Андрея Хохолковых, Дмитрия и Александра Владимировичей, дети Ивана Темки и Ва­силия Губки, Семена и Дмитрия Яновых (ВОИДР, кн. X, 1851, стр. 230). Все это позволяет предположить, что родословие ростовских князей было доведено до времени Василия III.

[44] Последним назван князь Михайло Борисович (1453—1486).

[45] Род кончается на Юрии Васильевиче (умер между 1380 и 1389 гг.). От него удел перешел к одному из сыновей московского князя.

[46] «И по та места взятие Смоленску от Витофта при князе Федоре Юрьевиче» (на­чало XV в.).

[47] Последний князь Александр Федорович (1423—1471), «тот продал Ярославль» (в 1463 г. — ПСРЛ, т. IV, стр. 148; см.: А. В. Экземплярский. Великие и удель­ные князья..., т. II. СПб., 1891, стр. 95).

[48] Последние суздальские князья Василий Константинович Кирдяпа и его брат Симеон умерли в 1402—-1403 гг. Суздальское княжество было присоединено к Москве (см.: В. С. Иконников. Опыт российской историографии, т. II, кн. 1. Киев, 1908, стр. 944).

[49] Последний рязанский князь Иван Иванович «побежа с Москвы к Рязани и на Бронниче убиен от татар» (1521 г.). В действительности Иван Иванович жил в Литве еще в начале 30-х годов XVI в. (Д. И. Иловайский. История рязанского княже­ства. М., 1850, стр. 233—236; А. В. Экземплярский. Великие и удельные князья. . ., т. II, стр. 607—608).

[50] В 1354 г. князь Федор захватил Муром у князя Юрия (ПСРЛ, т. VII, стр. 244; А. В. Экземплярский. Великие и удельные князья..., т. II, стр. 618—619). В родословии муромских князей сообщается еще о легендарном князе Константине Гле­бовиче, о котором нам известно из его проложного жития.

[51] В списке Степенной книги (ЦГАДА, ф. 181, № 27, список Степенной книги XVII в.), изданном Г. Ф. Миллером, содержится тот же текст, что и в главе «О Ярославе Всеволодиче» (стр. 322—23), дающий незначительные орфографические разночтения (например, в двух случаях «и тако» вместо «и како») и более правильное чтение одного места. Сравните в Степенной, изданной П. Г. Васенко: «в них же не бяше тогда пога- нина, уду же присягаху и повиновахуся многия страны. . .» В житии Александра Невского в редакции Ионы Думина эта фраза написана так: «в них же не бяше пога- нина, юдуже прикасахуся и повиновахуся многыя страны. . .» (см.: В. И. Мансикка. Житие Александра Невского. . ., Приложение, стр. 85). В Степенной книге, изданной Г. Ф. Миллером: «в них же не бяше тогда погании на Июду же присягаху. И повино­вахуся многие страны. . .»

[52] «Сии же суть предречении и покорнии нам роди наши 16 колен, единаго с нами племени бывший, они:             1) угры, 2) чехи, 3) ляхи, 4) ятвяги, 5) литва, 6) немцы, 7) чюдь, 8) корела, 9) устьюг, 10) и 11) болгары двои, 12) буртасы, 13) черкасы за­порожские, 14) мордва, 15) черемиса, 16) половцы. За страх же наш предбывший, пред- грозный и предвеликий, тогда сущный, литва вся убо тогда бояхуся и из лесов своих вон выницати, татарове же тогда не сказовахуся и ниже слух их к нам доношашеся и ни именовашася. Таков бо страх тогда мы над всеми роды сими и над иными предмногими, и силу и славу неисповедимую предвеликую и предгрозную храбрость нашу таковую над всеми предсодержахом, аминь» (цит. по: Н. И. Серебрянский. Древнерусские кня­жеские жития, стр. 64).

[53] Впервые на это обратил внимание Н. И. Серебрянский (Древнерусские княжеские жития, стр. 165—166).

[54] Можно предполагать, что эта фраза была в одном из древнейших источников, а не была сочинена составителем Степенной книги. В произведениях XIII в. (в «Повести о Николе Заразском», в 5-м поучении Серапиона Владимирского) содержатся противо­поставления справедливых поступков поганых поведению христиан. Серапион Владимир­ский так говорил: «Погании бо закона божия не ведуще, не убивают единоверных своих, не ограбляют, ни обадят, ни поклеплют, ни украдут, ни запряться чужаго; всяк поганий брата своего не продаст, но кого в них постигнет беда, то искупят его и на промысел дадут ему, а найденая в торгу проявляют» (Е. В. Петухов. Серапион Владимирский, проповедник XIII века. СПб., 1888, Приложение, стр. 14). Фраза о неприсягании пога­ных «на Июду» была взята из памятника, где, вероятно, противопоставлялись добрые старые времена, когда поганые подчинялись Руси и не нарушали присяги, временам нынешним.

[55] В. С. Иконников. Опыт российской историографии, т. II, кн. 1, стр. 956.

[56] ПСРЛ, т. I, стр. 129.

[57] ПСРЛ, т. I, стр. 184. В дальнейшем это выражение стало традиционным в ха­рактеристике сильного князя. В Титулярнике 1672 г. об Иване Грозном мы читаем: «все окресные государства имени его государского трепетали, зане знаменит и храбр и в победе страшен...» (ГПБ, Эрмитажное собр., № 440, Титулярник 1672 г., л. 10—10 об.). На это известие обратила наше внимание М. Д. Каган. В житии Александра Невского в Сте­пенной книге мы читаем: «и бысть всем супротивным страшен и грозен и повсюду имени его трепетаху» (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 280).

[58] ПСРЛ, т. I, стр. 5.

[59] Тексты см. на стр. 117.

[60] А. И. Соболевский. Рецензия на кн.: Труды Псковского церковного исто­рико-археологического комитета, стр. 205—206.

[61] М. Gorlin. Le Dit de la mine de la terre Russe. .., стр. 18—19.

[62] В «Истории о великом князе Александре Ярославиче Невском», написанной Ека­териной II в июне—сентябре 1791 г., имеется перечень подвластных Руси, а потом тата­рам народов: «В 1258 году приехали численницы из татар во Владимир, а как сие было в противность обещаний ханских, данных Александру, то князь великий велел всех та­тарских счетчиков и численницы, из орды присланных, изо всех градов руских выслать, а посла от себя мужи для зборов по древнему порядку, а не по татарскому обычаю. Примечание 1: В сие время дань давали татарам: угры, чяхи, ляхи, ятвяги, литва, немцы по морю живущие, чюдь, корелы, устюг, оба болгары, буртасы, черкесы, мордва, чере­мисы и половцы» (ГПБ, Эрмитажное собр., № 379, История о великом князе Александре Ярославиче Невском, 1791 г., л. 60 об. ненумерованный). Екатерина II явно преувели­чивает силы татар для того, чтобы показать, что тяжелая дань Руси татарам не была унизительной.

[63] В летописях часто встречается книжное выражение:                  «угры, ляхи, чехи» (см.: Ипатьевская летопись, ПСРЛ, т. II, стр. 9: «прииде Ярослав Святополчич с угры, и ляхы, и чехы». В похвале Владимиру Мономаху под 1111 г. говорится о славе «ко всем странам дальним, рекуще к греком и угром, и ляхом, и чехом, дондеже и до Рима пройде»; Ипатьевская летопись, стр. 3).

[64] «Пришли з Днепра черкасы (каневские черкасы)»:                      (ПСРЛ, т. XIII, ч. 2,

стр. 322—323, 341). В 1610 г. черкасы с литовцами в рати пана Лисовского идут про­тив немцев (ПСРЛ, т. IV, стр. 328), в 1612—1614 гг. черкасы под начальством Якова Пунтусова совершают поход на северную Россию (Вологда, Архангельск, Олонец) и т. д.              _

[65] М. С. Грушевский. Очерк истории украинского народа. СПб., 1904, стр. 196. В одной из последних работ по истории казачества мы читаем следующее: «Не случайно именно район Канева и Черкасс представлялся современникам основным местом сосредо­точения украинского казачества, а в Рсссии с XVI века самое название „черкасец", „черкашении", „черкасцы", „Черкассы" стало нарицательным для всего украинского каза­чества (позже «черкасами» называли в России всех вообще украинцев)» (В. А. Г л о­б у ц к и й. Запорожское казачество. Киев, 1957, стр. 51).

[66] Под 1052 г.: «Изяслав же то слышав, скопе свою дружину пойде, пойма с собою Вячеславль полк весь, и все черные клобуки, еже зовутся черкасы, и кияне лучшие и всю русскую дружину и поиде [в Польшу]» (ПСРЛ, т. VII, стр. 56).

[67] М. С. Грушевский. Очерк истории украинского народа, стр. 20.

88 ПСРЛ, Т. XXI, Ч. 1, стр. 655, 663, 671—672 (под 1555—1559 гг.); Е. Н. К у- шева. Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552—1572 гг. — ИЗ, т. 34. М., 1950; Т. X. Кумыков. К вопросу присоединения Кабарды к России.— Сборник статей по истории Кабарды, в. 5. Нальчик, 1956, стр. 87; История Кабарды с древнейших времен до наших дней. М., 1957, стр. 37.

[69] См., например; ПСРЛ, т. I, стр. 27, 63, 71, 189, 216; Ш. Б. Н о г м о в. История адыгейского народа. Нальчик, 1947.

79 ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 396.

[71] ПСРЛ, Т. II, стр. 126, под 1182 г. Темтюги пошли на помощь Великому городу, осажденному Всеволодом Георгиевичем.

[72] После 1236 г. в летописях болгары не упоминаются до 1359 г. После походов Тимура, ордынских ханов и русских воевод в 1431 г. разоренная Болгария подпадает под власть Казанского ханства.

[73] Ятвяги в последний, раз упоминаются              под 1282 г.,       затем они вошли          в состав

литовского государства (ПСРЛ, т.П, стр. 208: т. VII,                      стр. 165, 254). В «Родословии»

Степенной книги имя «ятвяги» написано как               «атвяги»,    что может говорить о        том, что

переписчик пользовался поздним списком XV или XVI в., где вначале слова стояло а, а не и как было бы правильнее орфографически.

[74] См.: Срезневский, Материалы, т. I, стлб. 447.

[75] «Того же лета явишася языци, их же никтоже добре ясно не весть, кто суть и от­коле изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их; и зовуть я татары. . .» (ПСРЛ, т. I, стр. 189).

[76] Ср.: «И рече Володимер: „Требите путь и мостите мост", хотяшеть бо на Яро­слава ити, на сына своего, но разболеся» (ПСРЛ, т. I, стр. 56).

[77] См.: А. В. Соловьев. Политический кругозор автора «Слова о полку Иго­реве». Прилож. 2. Народы и племена, перечисляемые в южном и северном «Словах». — ИЗ, т. 25. М., 1949, стр. 100.

9 Древнерусская литература, т. XV

[78] В. М а н с и к к а. Житие Александра Невского, стр. 143 и сл.