Ю. К. БЕГУНОВ 

ХРИСТИАНСКИЕ АПОКРИФЫ И ПРЕДАНИЯ 

Москва — 2000 год

ДВУХТЫСЯЧЕЛЕТИЮ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

ПОСВЯЩАЕТСЯ

СОДЕРЖАНИЕ

1.      Слово о звезде Ираньи Господа нашего Иисуса Христа в персех.

2.      Русский апокриф конца X —  начала XI века о прении Господа нашего

Иисуса Христа с Сатаной и Кромешным Адом.

3.      Ростовское сказание о святых Кирилле и Мефодии.

4.  Предание о преподобном Авраамии Ростовском.

1.      Слово о звезде Ираньи Господа нашего Иисуса Христа в персех

1.

2.      Слово о звезде Ираньи Господа нашего Иисуса Христа в персех

1.

2. РУССКИЙ АПОКРИФ КОНЦА X — НАЧАЛА XI ВЕКА О ПРЕНИИ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА С САТАНОЙ И КРОМЕШНЫМ АДОМ

1)     Слово о благочестивом собирателе

Наше слово о благочестивом ростовском подвижнике и собирателе начинается. Таким человеком был Александр Яковлевич Артынов (1813-1896). Вся его жизнь была величайшим подвигом. Житель большого подростовного села Угодичи, находящегося в пяти километрах напротив Ростова через озеро на восточном берегу, Артынов как бы впитал в себя всю многовековую мудрость Ростовской земли, которая щедро поделилась с ним своими потаенными сокровищами. Он принадлежал к знатному своей трудовой жизнью крестьянскому роду Альтиных-Артыновых, который берет свое начало еще в XI веке от Торопки Голована, слуги княжой избы ростовского князя Бориса Владимировича («святого Бориса»), убитого по наущению злого Святополка Окаянного на реке Альте близ Переяславля Южного в 1015 году. Избежав злой участи, Торопка Голован прискакал в Ростов и сообщил ростовчанам о гибели их князя. С тех пор Альтиных вышли распорядители и старосты рыболовецкого села Угодич (слободы Угожь), а также воины, кулачные бойцы, управляющие и дворецкие господ, поставщики фуража и провианта. Огородники. В 1613 году один из Альтиных, по прозвищу Васька Вихорь, участвовал в поимке атамана донских казаков Ивана Мартыновича Заруцкого. Этот Васька получил у односельчан прозвище «(М)артынов».

Отец Артынова — огородник и мелкий торговец — и дядя Михаил Дмитриевич, красноречивый оратор и душа купеческих собраний, весьма интересовались историей села Угодичи и местной культурой. Они стремились привить маленькому Саше интерес к истории, литературе и фольклору. В юном возрасте, в 1620-е годы, Саша Артынов слушал много сказок о ростовских князьях, богатырях, княгинях, княжнах, волшебниках и волшебницах. Рассказчиками были старый камердинер покойного помещика села Угодичи господина Ф. А. Карра Григорий Ильин, приказчик Иван Быков, шут барина Иван Болмасов, старый дьячок Александр Златоустов. Тетя Артынова Татьяна Андреевна Никонова. В Тихвине Саша слушал сказки отставного солдата-гвардейца Якова Алексеева. По прозвищу «Питерца», а также монаха Большого Тихвинского монастыря Мартирия, по прозванию «Петра Грузина».

Инок Мартирий в 1823 году подарил мальчику тетрадку с текстом сказки о царевне Киммерис и Сате-царевиче. Сказку о князе Перее-Туче и чудесном исцелении апостолом Андреем его сына Яромира и крещении Мунги-Германа Артынов впервые услышал в 1824 году при посещении села Грузина, что на Волхове; позднее сказочная повесть такого же содержания была им найдена в рукописных сборниках XVII-XVIII вв. А. Б. и И. А. Мусин-Пушкиных и П. В. Хлебникова. Так началось собирание Артыновым ростовского фольклора. В распоряжении любознательного Саши еще в 1822 году была целая библиотека рукописных повестей, сказок и лубочных изданий, которую он всю перечитал и выучил наизусть, научившись чтению у местного священника. Чудесные «гистории» и волшебные сказки глубоко запали в душу и стали его «вторым миром». Они скрашивали нелегкое его существование, помогали преодолевать нужду и лишения.

После смерти отца двенадцатилетнего Сашу мать определила на службу в лавку ростовского купца Василия Афанасьевича Малышева. Здесь в Ростовском Гостином дворе, в овощном ряду, что напротив Спасской церкви, была так называемая «купеческая стоянка». В свободное от работы время купцы и приказчики вели разговоры о старине. Сидя на галерее или в лавке купца Дьякова, они рассказывали сказки, предания и занятные истории. Особенно отмечались Федор Семенович Шестаков и его сыновья Федор и Николай. Одну из сказок — о ростовском князе Ларе Шестаке княжне Светлане, Саша услышал от ростовского торговца А. Я. Горбунова. Позднее эту же сказку Артынов записал от жителя деревни Шестаково, Воржской волости Федора Ивановича, кандидата на дворянство, а ее рукописный текст нашел в сборниках XVII-XVIII веков из библиотек купцов П. В. Хлебникова и М. И. Морокуева.

В частных библиотеках ростовских и ярославских купцов в то время хранились богатейшие записи княжеского парафольклора, а по сути — княжеской литературы эпохи удельного Ростовского княжества. В рукописных сборниках стольника А. Б. Мусин-Пушкина и купца П. В. Хлебникова Артынов нашел сказку о князе Светиде, отце богатыря Светогора, который искал конец земли возле Геркулесовых столбов, опускался подобно Александру Македонскому на дно морское и поднимался к жаркому солнцу подобно греческому юноше Фаэтону. Эту сказку он слышал также от Татьяны Андреевны. Читатель найдет ее в составе нашего сборника. В 1827 году в декабре месяце юный Александр гостил в Москве в семье Тугариновых и от няни слушал сказку о князе Тугарине-Закедье и княжне Раисе, а в ней о том, что раньше было на месте города Ярославля. Эту сказку нам удалось опубликовать в ярославском сборнике «Карабиха» (Вып. 2. Ярославль, 1993).

Благодаря знакомству в 1832 году с ростовским городским головой купцом Михаилом Ивановичем Морокуевым, Саша получил доступ к толстой рукописи под названием «Первыя семена дня истории Ростова Великого». Морокуев познакомил Александра с другими собирателями книжных редкостей: с ростовцами — Н. Н. Клириковым и П. В. Хлебниковым, с ярославцами — Е. В. Трехлетовым и С. А. Серебренниковым. Все они были обладателями ценных библиотек, в которых было много старых рукописных сборников со сказочными повестями и преданиями. Особенно интересной оказалась большая толстая рукописная книга, форматом в лист на семистах листах в деревянном покрытом тисненной кожей переплете, писанная скорописными почерками XVII и XVIII веков и имевшая название «Сказания о святом и великом граде Ростове и о весех его, како тии ту сташа и чесо ради, яже слышахом от отчев наших и яже видехом очима нашима и яже слышахом ушима нашима». Это был знаменитый Хлебниковский список ростовского летописца, в котором, наряду с летописными статьями, находились замечательные полулитературные, полуфольклорные повести. Купец не расставался с этой книгой и держал ее у себя под подушкой, иногда давая Артынову читать и переписывать ее в своей спальне. К несчастью, 26 октября 1856 года в доме купца случился пожар и драгоценная книга сгорела. Остались только пересказы и цитаты в артыновских бумагах.

1842-й год оказался весьма плодотворным в собирательской деятельности А. Я. Артынова. Летом того года бурмистр села Угодичи С. Г. Тиханов и писарь волостной общины А. А. Озеровский пригласили Артынова осмотреть старый сельский архив, находившийся в кладовой палатке под колокольней Николаевской церкви. При осмотре были неожиданно обнаружены вотчинный архив и библиотека графов Мусин-Пушкиных, прежних владельцев села. А среди находок самой ценной оказалась рукописная книга на грубой желтоватой бумаге, писанная кудреватыми почерками XVII века, объемом в 500 листов, форматом в четверку, картинками и заставками искусной руки, под названием «Книга о Славяно-русском народе, о великих князьях русских и ростовских, отколе корень их произыде на Руси от Ноя-праотца до великаго князя Рюрика». Сборник этот содержал 120 сказочных повестей, написанных в середине второй половине XVII века стольником царя Алексея Михайловича Алексеем Богдановичем Мусин-Пушкиным (ум. 1669) и его женой Ириной Михайловной (ум. 1700/1701) на основе местных сказаний, которые они собирали всю жизнь.

Артынов сразу же сделал копию-пересказ этой рукописи. «К сожалению, делая выписки, — признавался он позднее в своих «Воспоминаниях», — я не удержал слов подлинника, а думая, что будет понятнее, придерживался современного языка, и, много раз переписывая, не сохранился… Снова повторяю, что с горестью вспоминаю теперь о том… я по неопытности исправлял язык и слог, который считал тяжелым и неудобным, лишил свои сказания главного достоинства, и тем уменьшил цену своих трудов».

К несчастью, осенью 1856 года Мусин-Пушкинский сборник пропал из волостного архива села Угодич, где он хранился. Под предлогом ликвидации хлама и лишних бумаг этот сборник забрал и увез в Ярославль инспектор Ярославской Казенной палаты Министерства Государственных имуществ Я. А. Надеин. В дальнейшем следы рукописи потерялись. Может быть, этот сборник вместе со многими другими бумагами, лежавшими на дворе Ярославской Казенной палаты, был отвезен как макулатура на Ярославскую бумажную фабрику при ликвидации названной палаты в начале 1860-х годов. Так Россия лишилась ценнейшего литературно-фольклорного сборника XVII века, который Иван Петрович Сахаров, ученый секретарь императорского Археологического общества, называл (в 1853 году) «Омировой Илиадой Славяно-русского народа».

Третьим замечательным сборником, оказавшимся в руках А. Я. Артынова, был Трехлетовский. Это была толстая рукописная книга форматом в 4-ку из собрания ярославского купца Е. В. Трехлетова под заглавием «Книга. А в ней собрание всех живущих на лице всея земли племень и народов, отколе корень их произыде, о образе им подобии их». Здесь, кроме Ростовского летописца, также содержались сказочные повести, записанные местными купцами в XVII и XVIII веках. Настоящее местонахождение этого сборника неизвестно.

Обладая незаурядной памятью и пытливым умом, крестьянин-самоучка запоминал все слышанное и прочитанное им в течение жизни, а потом записывал, сверяя и дополняя первоначальные тексты другими, похожими на них, которые он слышал и записывал в деревнях Ростовского уезда позднее, в 1860-1870-е годы. В результате получались своеобразные сводные литературные тексты волшебных сказочных повестей из легендарной истории Ростовского княжества до XIII века и из реальной истории Ростова XIII-XIX веков. Так Александр Артынов стал «живой памятью» Ростова Великого, которую он сохранял на протяжении  всей своей долгой подвижнической жизни и передал ее нам. А жизнь его была непростой, трудовой, тяжелой. В первую половину своей жизни Артынов занимался мелкой торговлей. Он побывал во многих городах России: в Нижнем Новгороде, Казани, Петербурге, Тихвине, Макарьеве. В торговле он не преуспел, напротив — потерпел неудачу и разорился.

С 1850 по 1862 годы служил старостой в местной Богоявленской церкви. С 1868 года он перестал торговать и занялся вместе с сыном Яковом огородничеством. Ведя крестьянский образ жизни, Артынов, не был, конечно, типичным крестьянином. Он принадлежал к крестьянской интеллигенции России, спасавшей ростовскую старину от забвения. За маленькой конторкой на втором этаже своего дома в селе Угодичи, стоя, он редактировал и переиначивал собранные им сказочные тексты княжеской, дружинной Руси, считая их «древней ростовской историей».

¹ Таковы, например, следующие его рукописные книги: «История Ростова Великого, в трех частях» (1870-1871), «Великий Ростов, его князья, их уделы и резиденция их село Угодичи» (1879), «Ростова Великого князья, иерархи и знаменитые люди» (1880), «Ростовский летописец», в трех частях (1881), «Удельная собственность князей ростовских» (1883), «Родословная ростовских князей» (1887).

2)     Русский апокриф конца X — начала XI века

Занимаясь рукописью А. Я. Артынова «Ростовский летописец». Однажды мы обнаружили в нем замечательный текст под 999 годом ранее неизвестный Апокриф о прении Господа нашего Иисуса Христа с Сатаной и Кромешным Адом. Судя по заметкам Артынова. Он скопировал основную часть этого текста из «Ростовского летописца о церквах Божиих», второй половины XVII века, принадлежавшего в XIX веке ростовскому купцу П. В. Хлебникову. Затем он — Артынов — дополнил этот текст сказаниями, записанными со слов священника отца Сергия и крестьянина Г. Ф. Мазаева, жителей села Воскресенского Ростовского уезда Ярославской губернии. С их помощью Артынов создал компилятивный сводный текст предания, а мы его слегка литературно поправили, не меняя существенно слов и выражений подлинника.

Перед нами — благочестивая повесть о чуде с богатырем Осой-Наложи-руку вместе с апокрифом, который ему якобы рассказал местный священник.

Особой верой и правдой служил Равноапостольному великому князю Киевскому Владимиру I Святославичу, а потом великим князьям Ярославу Мудрому да Всеволоду Ярославичу. Около 1070 года Осой скончался более, чем в столетнем возрасте и был похоронен в Ростовской земле святым Леонтием Ростовским.

Богатырь Осой сподобился видению чудному на реке Томарке в Заозерье на том месте, где ныне стоит село Воскресенское и церковь Воскресения Господня. По преданию бел-горюч камень был взят из села Воскресенского и перенесен в село Угодичи, где жил Артынов и одно время служил церковным старостой. Этот-то камень и был положен в основание угла Николаевской церкви 17 июля 1870 года.

Апокриф о прении Господнем с Сатаной — уникален, подобного текста нигде нет среди новозаветных апокрифов. Бросается в глаза идейная направленность русского текста против иудейского «Сказания об Адонираме», который сочинили иудеи при царе Соломоне, строителе Соломонова храма Яхве. Этот текст весьма любили масоны — «вольные каменщики» — во все века их истории. Подобный текст также имеется в древнеславянской письменности под названием «Сказания о построении Соломонова храма». Наш Апокриф как бы спорит с иудеями и масонами. Он силою Всемогущего Бога опровергает бредни о строительстве каменных городов слугами Сатаны и утверждает непорочную Христову веру во спасение человеческое. Ведь спасение душ грешников через покаяние и отвращение от злых дел станет главным уделом верующих от начала и доднесь.

Интересующий нас текст мы воспроизводим по рукописи Российской Национальной библиотеки, из собрания А. А. Титова, № 2768. «Ростовский летописец» А. Я. Артынова. 1883 г. Ч. I. С. 102-108.

Текст

3. Ростовское сказание о святых Кирилле и Мефодии

Имена святых славянских первоучителей Константина-Кирилла Философа и его старшего брата Мефодия издавна окружены на Руси любовью и уважением. Создатели славянской азбуки заслужили глубокую признательность русского народа. Благодаря кириллице стала возможна и великая русская литература: она берет истоки в конце далекого X века. Оглядываясь на пройденный нашей литературой путь, нельзя не вспомнить двух выдающихся сынов болгарского народа. Немало оригинальных литературных произведений солунских братьев, а также сочинений им приписываемых и о них рассказывающих, сохранила нам древнерусская письменная культура. Назовем здесь такие произведения св. Кирилла Философа как «Слово на пренесенiе мощемъ преславнаго Климента», «Слово похвално священномученику Клименту», «Написанiе   правъи въръ извъщено  К нстантиномъ Блаженнымъ Фiлософомъ, учителемъ о Бозъ словънскому    зыку», св. Мефодия — «Канон св. Димитрию Солунскому», а также знаменитые Паннонские жития св. Кирилла и св. Мефодия, «Сказанiе о преложенiи книгъ» из «Повести временных лет» (под 898 г.), Черноризца Храбра «СказанIе. како състави св тый Кирил словън м писмена противу   зыку», Синодальный и Успенский списки приложных житий св. Кирилла и св. Мефодия, многочисленные службы им., сказания и слова¹. Хуже обстоит дело с изустной традицией. Восточно-славянский фольклор почти не сохранил кирилло-мефодиевских преданий. Это тем более странно, что славянские первоучители в 860-861 гг. побывали в Южной Руси: в Крыму и в Хазарии, где они выполняли особую церковно-политическую миссию византийского императора Михаила III и патриарха Фотия. Тогда Константин-Кирилл, сдержал победу в диспуте с иудейскими и мусульманскими мудрецами. Об этом рассказывается не только в Паннонском Житии св. Кирилла. Но и в сохранившихся хазарских источниках, таких, например, как книга «Сефер Хозри» и Письмо хазарского кагана Иосифа к рабби Хиздаи (X в.). Болгарский философ показал себя выдающимся христианским богословом, полемистом и оратором.

Хазарская миссия важна нам еще в другом отношении. Дело в том, что в научной литературе высказано предположение о том, что солунские братья в Херсонесе повстречались с русскими людьми и получили якобы от одного из них священные книги на русском языке, что в дальнейшем облегчило ученым болгарам составление алфавита для всех славян. В этой связи небесполезно вспомнить гипотезу академика В.И. Ламанского, который утверждал, что Хазарская миссия была по существу не Хазарской, а Русской, так как не хазары, а руссы в 860 году после неудачного похода полянских князей Аскольда и Дира на Константинополь обратились к константинопольскому патриарху с просьбой святого крещения. И патриарх Фотий тогда якобы не отказал им: послал в Херсонес двух солунских братьев².

В последнее время нами обнаружена рукопись, которая подтверждает это. Любопытная Ростовская сказочная повесть с Хазарской миссии открылась нам недавно среди архивных материалов крестьянина Александра Яковлевича Артынова (1813-1896), жившего на берегу Ростовского озера. В селе Угодичи, и всю жизнь занимавшегося поисками местного фольклора и его обработкой. Лубочный литератор, фольклорист и этнограф, А. Я. Артынов приводит интересующий нас текст в составе так называемого Мусин-Пушкинского сборника местных повестей, озаглавленного так: «Книга о славяно-русском народе. О великих князьях русских и ростовских, отколе корень их произыде на Руси»³; другой вариант заглавия: «От Ноя праотца до великаго князя Рюрика…  книга о великих князьях русских, отколе произыде корень их»⁴. Мусин-Пушкинский сборник, содержащий 120 интереснейших текстов, дошел до наших дней благодаря А. Я. Артынову, который нашел в 1842 году рукопись в селе Угодичи под клетью колокольни Николаевской церкви в составе части архива и библиотеки графов Мусиных-Пушкиных. Артынов составил пересказ всех найденных им текстов в том же году, а затем перебелил текст в 1887 году, последняя копия и сохранилась до наших дней в составе собрания  А. А. Титова в Российской Национальной библиотеке.

«Если верить словам Артынова, — замечает известный ростовский историк-краевед А. А. Титов, — то рассказы эти написаны княгиней Ириной Михайловной (Мусин-Пушкиной вместе со своим супругом стольником царя Алексея Михайловича Алексеем Богдановичем во второй половине XVII века — Ю. Б.), но, может быть, это были и просто записи сказочников, которые собирались и излагались досужими дворовыми для развлечения своих господ, скучавших в деревенской глуши. Даже и в этом случае подобного рода рассказы весьма любопытны, так как они чисто местного характера — Ростовской области и носят на себе следы великокняжеских преданий удельной Руси».

Комнатный стольник царя Алексея Михайловича (с 1652 года) Алексей Богданович Мусин-Пушкин был потомком семиградского дворянина Ратши, и его прапраправнука Григория Пушки. Дед Алексея Михаил Тимофеевич Муса и Богдан Михайлович Мусин-Пушкин были боярами и служили при дворец царей. Заметим, что стольник Богдан попал в опалу, обвиненный в связи с самозванцем Тимошкой Анкудиновым и жил в своем имении Душилово и Ростовской земле. Его сын Алексей получил образование в Москве, а после женитьбы на дочери боярина Алексея Кузьмича Луговского Ирине Михайловны переехал в родовое имение Иломну на реке Мологе. Согласно преданию, записанному А. Я. Артыновым со слов камердинера помещика села Угодич Ф. А. Карра Григория Ильина, молодые были нрава пылкого, воинственного, любили охоту и военные упражнения. В 1654-1655 годах они участвовали в русско-польской войне за освобождение Смоленска. Ирина Михайловна одела мужское платье и ратные доспехи и вместе со своим мужем отличилась в сражении с главным полком под Смоленском. Вернувшись с войны, молодые стали жить в вотчине жены в селе Дмитриановском Зверинцевской волости Ростовской земли, расположенном в 20 километрах на юго-запад от Ростова, а также в имении, находившемся недалеко от места впадения Гремучего ручья в реку Копронку (в XIX веке на этом месте находилась деревня Запренье). Алексей Богданович «обладал обширным умом и любил заниматься отечественной историей, в чем помогала ему и супруга. Труд его состоял в собирании сведений о происхождении славяно-русского народа. Преждевременная смерть прекратила его полезную деятельность». В 1670 году И. М. Мусин-Пушкина купила у боярина Ильи Луговского подростовное село Угодичи, расположенное на берегу озера Неро, и поселилась в нем вместе с сыном. В 1672 году, по данным А. Я. Артынова, они якобы издали, используя свои связи при дворе, первую вводную часть труда А. Б. Мусина-Пушкина малым тиражом и под заглавием «Книга о славяно-русском народе и великих князьях русских, отколе произыде корень их на Руси». Ростовский историк А. А. Титов поясняет: «Оставшись вдовой с малолетним сыном Иваном, стольница Ирина Михайловна не прекращала своих литературных занятий и вела переписку с проживавшими в России иностранными учеными и списывала в не очень лестных красках некоторые княжеские и боярские роды. Вследствие чего и подверглась подозрению в государственной измене. Для исследования этого дела был послан в Ростов и Углич ближний боярин Артемон Сергеевич Матвеев (приблизительно в 1676 году. — Ю. Б.). Но хотя он и ничего не мог открыть, исключая ее переписки с иностранными учеными, однако за нелестные ее отзывы о княжеских и боярских фамилиях ей не только был запрещен въезд в Москву, но и переписка с иностранцами». С той поры И . М. Мусин-Пушкина перестала заниматься литературным трудом и уделяла время и средства на благоустройство местных церквей. Умерла она в селе Угодичах в 1700-1701 годах. Значит, Мусин-Пушкинский сборник сказочных повестей и преданий создавался приблизительно между 1655 годом и 1676 годом. В трех его частях (первая часть вводная и содержит родословную книгу) содержалось 120 сказочных повестей,  рассказывающих в духе Бовы о жизни и приключениях русских князей и богатырей «от Ноя до Рюрика». «Для этого они (т. е. Мусин-Пушкины. — Ю. Б.), — пишет А. Я. Артынов, — приобретали различные рукописные книги  [собирали — Ю. Б.] и различные сведения о России и о начале славяно-русского народа библейского происхождения и других поколений народов как самого первого русского князя Рюрика, так и современных ему князей Ростовских. Здесь более шла речь о Ростовской земле и Ростове, современнике Великому Новгороду, о первобытных обитателях населявших полунощные страны».

Подлинная рукопись Мусин-Пушкинского сборника относилась ко второй половине XVII века — началу XVIII века (якобы была 1710 года); по словам А. Я. Артынова, «была более 500 страниц, в дестевую меру, на грубой желтоватой бумаге, и писана кудреватым почерком не одной руки, с картинками и заставками весьма искусной руки». Рукопись, которую И. П. Сахаров, называл «Омировой Илиадой Русского народа», к сожалению, не сохранилась. Историю ее пропажи А. Я. Артынов рассказывал так: осенью 1856 года в село Угодичи приезжал с ревизией чиновник Ярославской Палаты Государственных имуществ Я. А. Надежин, он на многих возах увез рукопись вместе со всем сельским архивом из Угодического волостного правления. Коллежский асессор Яков Андреевич Надежин действительно  служил в контрольном отделении упомянутой Палаты в 1855-1856 годы. Подпись Надежина имеется на множестве актов Палаты за 1856 год, кроме периода с 7 сентября по конец декабря 1856 год, когда Я. А. Надежин действительно находился в служебной командировке в с. Угодичах и селах Сулостской волости. В дальнейшем, когда через несколько лет Ярославская Палата Государственных имуществ была ликвидирована, ее имущество, в том числе книги и бумаги, отобранные в селах и сваленные на дворе, были проданы Ярославской бумажной фабрике с аукциона на переработку. Так погиб уникальный Мусин-Пушкинский сборник.

Мусин-Пушкинский сборник в копии Артынова дошел до нас. Он заслуживает самого внимательного источниковедческого и историко-литературного исследования.

Одним из доказательств подлинности Мусин-Пушкинского сборника могут служить древнерусские цитаты из него, которые А. Я. Артынов  привел в Примечаниях и пересказанной им рукописи. Мы имеем в виду Ростовский летописный сборник, предположительно XVII или начала XVIII века, из собрания ярославского купца Егора Васильевича Трехлетова, содержащий другой (Трехлетовский) текст Мусин-Пушкинских сказок и преданий. Сопоставим эти небольшие тексты между собой:

Рукопись Е. В. Трехлетова                          Текст А. Я. Артынова

«Въ въкы ты печальныя, въ ты реки             «По смерти втораго супруга

усобныя, въ ты лъты неплодныя быль страхъ    своего царя Александра Ма-

по градомъ-ладугамъ, а страхъ былъ отъ            кедонскаго супруга его царица

мъча.  И были дивья знаменья въ облацъхъ.       Артаксия ис столичнаго приду-

Въ ты поры въставалъ на четырехъ  конехъ        найскаго своего города Экса ушла

вопль и плачь, и рыдание землю Подъду-            с сыном своим Печегдом и со все-

найскую народъ Словенскъ бяше началъ.            ми славянскими народами от

Отъ Предуная весь полдень простона чело-         сбунтовавшихся против ея маке-

въческим гласомъ, кровью упися по вечерю,         донян, не захотевших повинова-

а людския копи — на поломы. И подъ яръ             ться ни ей, ни сыну ея, пошла

поиде и на всХорсъ. Тогда гна бълыхъ кре-           она в данныя ей царем Алек-

четовъ чрезъ полъ въ полъ, а Словень гна            сандром северныя земли к

черны враны съ други, съ брезей дунайскихъ        полунощи».

въ темныя дебри, къ ночи, на ръку что Днепръ

волны быструю по себъ на угоды скака. Первою

Волынь нашу въ безопасие Словены бъегоша

Неторными дорогами и болотами, и лъсами, а

когда обстранилась, въ ты меты карныя…»

Приведенный в левой колонке текст имеет полонизмы («рокы») и напоминает отдельными словосочетаниями и ритмом «Слово о полку Игореве» и Апокалипсис. Известие о переселении славян с берегов Дуная на Волынь и далее к реке Мутной (Волхову) в IV веке до н. Э. Не подтверждается другими источниками и может быть отнесено к числу мифологических.

Вторая цитата из подлинного текста XVII века из той же Трехлетовской рукописи поведает о еще более древних временах. Сравните:

Рукопись Е. В. Трехлетова                                    Текст А. Я. Артынова

«На пути биша ланей комоловыхъ и буй-               (О возвращении князя

волов рогатыхъ, стреляя огневокъ-лисиц и            Локтиса из похода на Мидию в

черных каунъ. А свои держаху слъдъ въ день        землю Киммерианскую.)

по солнцу и вътромъ, а ночью по Стожару. И         

тогда сталы зады начальне напирать, что                    «…и Локтиса с остатками

народ предний идяху на просторы, оставляху        воинства его прогнал в землю       

за собой весть знаему съ  дружинами, и до            Киммерианскую, отътоле он

самогодотече озера. А задния тамо посъдъ,          едва возвратился с немногими                                                                          

где повстреча красны брези ръкъ и неотве-            дружинами своими».

данныхъ, полей нералевыхъ, тамо распуска

стады свои по густымъ пущамъ».

Какому времени принадлежит интересующий нас текст? XVII или XVIII веку? Или, может быть, он восходит к какой-то древней традиции Ростовской земли, нам неизвестной? На эти вопросы трудно прямо ответить из-за состояния нашего источника. Если допустить, что в руках ростовского крестьянина был подлинный древнерусский текст второй половины XVII —  начала XVIII веков, то он его не сохранил. А. Я. Артынов пересказал и литературно обработал текст, не пощадив языка подлинника, но, может быть, сохранил ядро повествования и канву сюжета, не очень много добавив в него по существу. К тому же ростовский крестьянин-самоучка не располагал ни древнерусским, ни древнеболгарским источниками, чтобы его дополнить. И мы можем определенно сказать, что составитель Ростовской сказочной повести, точнее, его основного ядра, хорошо знал текст «Повести временных лет», в том числе известия о торговом пути «Из Варяг в Греки», о Херсонесе в Крыму как крупном торговом перевалочном пункте до Судака и Кафы, то есть до XIII века, торгующем с Византией, что было возможно только до татаро-монгольского нашествия на Русь (1237-1241), прекратившего эту торговлю; автор хорошо знал и о дани, которую собирал Хазарский каганат со славян Ростовской области по белке и веверице «с дыма», что было до Олега (882), а, может быть, и до Аскольда (850-е годы). Знал автор и Паннонское Житие св. Константина-Кирилла Философа (далее в сокращении —  Ж. К.), которое датируется концом IX веком и приписывается Клименту Охридскому; сопоставление текстов обнаруживает сходство Ростовской повести с главами VIII, IX, X и XI ЖК.

Рассмотрим это подробнее. Прение Константина с иудейскими и мусульманскими мудрецами изложено в Ростовской повести в значительном сокращении по сравнению с ЖК, без подробностей, почти без цитат из Писания, обязательных для древнеславянского текста. Так, например, из всего первого состязания болгарского ученого с самарятинами выбран только один вопрос: о поклонении иконам, но он изложен гораздо живое в повести, интереснее и полнее; болгарский же текст до предела насыщен цитатами из Писания. По другому. Также гораздо живее, пересказан в Ростовской повести и спор Константина в третий день с мусульманскими мудрецами, превозносившими свою веру. В ЖК отсутствует спор о «начальнике иудеев», о пришествии мессии. В повести он есть. Спор этот начинается речью хазарских мудрецов «Много было писано различными пророки о пришествии в мир Мессии…» и завершается пространным ответом Константина, в котором тот широко использует цитату «Не Моисей ли сказал…», и т.д. Кстати сказать, первая фраза ответа принадлежит не Моисею, а Иакову и заимствована из Книги Бытия (49₁₀): «Не оскудеет князь от Иуды…», и т. д. Эта фраза имеется в ЖК, зато весь остальной текст о прении Константина в четвертый день в ЖК отсутствует, а в Ростовской повести он есть. Нет в ЖК и еще одного спора славянского первоучителя, начинающегося словами: «Посуди ты сам, учителю, возможно ли без мужа зачатие?…» Значит источник автора Ростовской сказочной повести (им очевидно не был Артынов) был полнее ЖК в передаче споров Константина с хазарами. Этим источником, возможно, были недошедшие до нас «Беседы» Константина-Кирилла Философа с хазарами, которые знал и Мефодий. О том, что такой источник когда-то существовал свидетельствуют следующие слова ЖК: «А иже хощетъ съврьшенныих сихъ бесъдъ искати и св тыхъ, въ кнiгах его обрещеть, елико пръдложи учитель нашь архиепископъ Мефодiе, раздъле е на семь словесь. И ту зрить словесную силу Божiе благодати, яко и пламень герещiй на противные».

Если и существовал такой источник на Руси и распространялся в рукописях, то это было в раннюю эпоху, во времена Киевской Руси. Таким образом. возникает предположение об относительной древности Ростовского предания, восходящего к письменным текстам.

История ростовского купца излагается в Ростовской сказочной повести так: Русин был настолько увлечен словопрением (очевидно, он понимал греческий и еврейский языки, на которых велся спор), что однажды решился прийти в дом, где остановились солунские братья для того, чтобы получить толкование одного из непонятных ему пророчеств. В конце концов, Русин сделался христианином, приняв крещение от солунских братьев с именем Михея, и  поехал в свою Ростовскую землю. Этот эпизод примыкает к теме об источниках христианства в Ростовской земле, теме центральной для всего Мусин-Пушкинского сборника, составители которого — Мусины-Пушкины — стремились подчеркнуть древность русского христианства и искали его источники у святого апостола Андрея Первозванного, у святых Кирилла и Мефодия, у святого равнеапостольского князя Владимира.

Не трудно заметить, что в Ростовской повести Русин-Михей занимает по сюжету место того «русского» человека из ЖК, с которым якобы повстречались солунские братья в Херсонесе. «И обрът же тоу, — говорится в ЖК, — Еvангaлiе и      алтирь реушкым писменем писано, и человъка обрътъ, глаголюща тwю бесъдою; и бесъдовавъ съ нимъ и силоу ръчи пр емь, своей беседъ прикладе различiе письменъ, гласнаа и съгласнаа, и къ Богоу молитвоу дръже, въскоръ начать чисти и сказовати».

Как и человек из Херсонеса, Михей-Русин отблагодарил первоучителей: «научил их славянскому языку, которого они не знали (sic!), на этом наречии составили писмена словенские азбуки». Составитель Ростовской повести (им не мог быть Артынов) был плохо осведомлен о происхождении солунских братьев и о том, что родным языком для них был болгарский язык.

В Ростовской повести развивается в духе беллетристики XVII века литературный вымысел, который мы находим в предыдущей повести Мусин-Пушкинского сборника «Князь Катулус Мудрой». В повести рассказывается о том, как Михей вынимает драгоценное жемчужное ожерелье Софарисы, супруги Катулуса, матери князя Рюрика, трагически погибшей в Риме. Как литературный вымысел выглядит и история встречи ростовского купца в дремучем лесу на берегу Черного моря со своим избавителем князем Олегом, будущим Вещим русских летописей. Ему Михей дарит жемчужное ожерелье Софарисы. А тот признает в этом ожерелье вещь покойной супруги Катулуса. Затем Олег возвращается к себе домой, на берега Балтийского моря, в землю Полабских славян, и по дороге случайно встречает в Моравии Константина (в 863 г. ?) и узнает от него, что будет князем Русской земли. Все это совершеннейший домысел, весьма характерный для авторов Мусин-Пушкинских сказочных повестей.

Новонайденная Ростовская повесть о св. Кирилле и св. Мефодии не может служить историческим источником. Это всего лишь фольклорно-литературная дань кирилло-мефодиевской традиции в одном из регионов Русской земли — в Ростовском княжестве. Его сложный, мозаичный текст нуждается в дальнейшем исследовании. Мы надеемся, что наша публикация этого текста и некоторые предварительные наблюдения будут полезными как для дальнейшего изучения этого произведения, так и для изучения Мусин-Пушкинского сборника в целом.

Мы предполагаем, что некогда, может быть, в XI-XII веках, существовал восточно-славянский письменный источник о Хазарской миссии, который дошел и до города Белоозеро, откуда был родом сам Нестор Летописец, и в конце концов был использован в русском фольклоре.

Ростово-Белозерский край, старинная земля веси, мери и руси, издавна славилась своими сказаниями, преданиями. Сказками и песнями. Ростов Великий и Белоозеро известны в письменных источниках с середины IX в., а основаны еще раньше ильменскими словенами на перекрестье путей. Древние речные пути связывали этот край с другими волостями Руси. Молого-Шекснинский путь вел к Новгороду Великому, а Ростовский — из Ростовского озера в реки Которость и Волгу — соединял край с верхним Поволжьем, с Низом, то есть Суздальской землей, а потом с Владимирской и Московской. Политическим, торговым и культурным центром края был белокаменный Ростов, что стоит на берегу озера Каево или Неро. Отсюда далеко до Южной Русин до славянского Юга, до Болгарии. Но молва о пращурах, пришедших некогда сюда с юга. Да письменное слово не знает границ, ни расстояний, и время над ними не властно. В Ростовской земле возник местный фольклор, сложилась оригинальная литература. В XIII веке ростовский князь Константин Всеволодович был обладателем знаменитой библиотеки из тысячи книг, а княгиня Марья сама писала летопись. Гусляры пели старины и песни о богатырях и удальцах, заступниках народа, о князьях и княгинях, о витязях. Сказители поведали преданья, в том числе и о первоучителях святых Кирилле и Мефодии, чьи имена были издавна любимы на Руси.

Текст интересующей нас Ростовской повести о св. солунских братьях помещен в третьей части Мусин-Пушкинского сборника под заголовком «Михей-Русин, ростовец». Это четвертый текст с конца по порядку. Перед ним читаются повести «Князь Катулус Мудрой» и «Князь Небослав», а после него — повести «Князь Ладон», «Князь Рюрик», «Мудрец Вещевник». Во всех повестях рассказываются истории о князьях языческой Руси VIII-IX веков и, преимущественно, с жизни Ростовской земли, кстати, весьма любопытные подробности о культе Велеса и жрецах и о борьбе с варягами. Все они не сочинены А. Я. Артыновым. Это произведения XVII или более старших веков. Их предполагаемый автор, вероятно, происходил из книжников знаменитого ростовского князя Константина Всеволодовича, сына Всеволода III Большое Гнездо, владельца в 1212-1219 годах замечательной библиотеки. Затем сборник сокровенных письменных преданий переходил на протяжении четырех веков у ростовских князей из рода в род, пока в середине XVII века не привлек внимание ростовских писателей Ирины Михайловны и Алексея Богдановича Мусиных-Пушкиных. Они-то и были создателями Пространной редакции интересующего нас текста в составе Мусин-Пушкинского сборника.

Выводы о значении новонайденного источника

Ростовская сказочная повесть о Хазарской миссии первоучителей славян имеет большое значение для науки и культуры, а именно:

Это первый в кирилло-мефодиевской литературе текст, восходящий предположительно к XVII веку, который свидетельствует о народном уважительном отношении к святым первоучителям св. Кириллу и св. Мефодию, которых русский народ считает также своими святыми.

Ростовское предание документально поддерживает гипотезу академика В. И. Ламанского о русском характере Хазарской миссии святых первоучителей наших.

Ростовское предание значительно расширяет возможности исследователей Панненского Жития св. Кирилла в комментировании некоторых известий этого текста и содержит дополнительные сведения о полемике св. Кирилла Философа с хазарскими учеными.

Новонайденный текст позволяет начать гипотетическое восстановление недошедшего до нас произведения св. Кирилла «Прения с иудеями», весьма важного в утверждении истинной веры православной.

В догматическом отношении текст Ростовского сказания утверждает православные учения о Боговоплощении, о св. Троице и др.

В церковно-полемическом отношении новонайденный памятник весьма важен как первый гомилетический текст, обличающий инакомыслях и увещевающий колеблющихся во имя веры во Христа; при этом любопытны совершенные приемы полемики св. Кирилла, высокое мастерство его как блестящего проповедника слова Божьего недаром прославлено было в Византии, на Ближнем Востоке, в Моравии и Болгарии и даже в Италии;

В миссионерском отношении Ростовское сказание интересно своим легендарным известием о научении и обращении в христианскую веру Михея Русина, ростовского купца; если это верно, то в лице Михея мы имеем одного из первых русских христиан.

*   *   *

Приведем, наконец, интересующий нас текст Ростовской повести полностью по Артыновской копии-пересказу Мусин-Пушкинского сборника с минимальными исправлениями и допустимыми упрощениями орфографии, то есть с заменой «ъ» на «е», «I» на «и», и опущением «ъ» и «ь»  в конце слов.

Текст:

Глава «Князь Катулус Мудрой» [окончание; в нем речь идет об одном из героев повествования Михее Русине]  <…>  Долго скитался князь Олег по иным странам. Наконец, направил путь свой в знаменитую страну Тавриду, в преславный^а город Корсунь. А оттоле кораблем пошел в Греческую землю. Там на пути своем вышедши из корабля в дремучем лесу наехал он на разбойников, грабивших тут проходящаго купца караван.

Князь Олег виды такой грабеж, встал на сторону купца и вступил в единоборство с атаманом разбойников, котораго он убил и разогнал всю шайку. Таким образом, избавил он купца и его служителей от разбойников. развязавши всех связанных.

Спасенный от гибели своей и всего достояния своего купец предложил князю Олегу щедрую награду за спасение своего всего богатства, но князь от награды отказался, а пожелал только узнать, кто он, отъколе и куды едет. Купец сказал, что он родом из великаго Ростова, по имени Русин, «иду ис Цареграда к Хозарам с торгом», где он живет по долгу в городе Корсуне, куда он приносит день хазарам с Ростовско-Маряския земли, и с пребывании своем в Корсуне рассказал следующее.

Михей-Русин,  ростовец.

Лета от сот[ворения] мира 6366, от Рож[дества]  Хри[стова]  858 лет.

Он был житель города Ростова, званием купец, вел меновую торговлю в Корсуне и в Греции туземными своими произведениями — мехами, кожами и медом. И там выменивал их произведения. Теперь он идет чрез них на Русь, «и везу с собой богатырския различныя доспехи и оружия. Как-то различным колонтари, мечи, шеломы, леты, колчуги и другия военныя принадлежности. «Здесь у меня есть и дорогия различныя товары, как-то камения самоцветныя, жемчуга и бисеры дорогие, поставы и  <…>^а шолковые. При торговых своих делах исправляю еще и мирския дела. Со мной посылают день, платимою Ростовскою областию хозарам по белке и веверице с дыма.

В настоящую путину мою случилось со мною дивное событие в моей жизни. В это самое время по просьбе хозарскаго кагана пришли  ис Царяграда присланныя греческим императором Михаилом Третьим этого имяни учителя христианства, два родных брата Кирилл и Мефодий, для прения в христианской вере с самарянами иудейскими. Они высадились на Крымском берегу и прибыли в город Херсон, остановились тут на некое время, отътоле пошли они в столицу кагана. Так как послы могущественнаго византийскаго императора они были приняты каганом с почетом, и сидя за столом, уставленным яствами и питьями, они были окружены мусульманскими и еврейскими мудрецами, в том числе от славяноруссов; и Русин л вел с ним беседу. Тут каган, поднимая чашу по обычаю того времени, провозгласил: «Во имя бога единого и творца всей твари!» Кирилл поднял свою чашу и сказал: «Во имя бога единаго, и его слова, и духа животворящаго!»  Назначены были дни и очередь, кому с кем вести пре//ние. Первое состязание учителям христианства^в назначено было вести прение с самарянами. На этом состязании поразило меня следующее: один из иудеев уличал Кирилла в поклонении икон, говорил: «Мощей по слову господню, написанному на скрижалях Завета. Не велел творить всякаго подобия, тогда ты был бы прав. А вы виноваты; всякое от никакого имеет великую разницу. Он не велел творить всякаго, какого бы вы не вздумали творить подобия и покланятися ему, как вы покланялись Златому тельцу. Это то и не должно быть. А достойное творить и покланятися он никогда не запрещал, а показал и сам еще тому пример: сотворил херувимов, осеняющих кивот Завета. Ему последовал и царь Соломон, когда в своем храме поставил двух ангелов, Следовательно, одно к другому не относится, так и есть, — заключил он. — Где ваши жертвы провавыя, где скиния и храм? Где царство и отечество ваше? Все это прошло, когда настал Новый завет христианский, данны по предсказанию многих пророков, уже не для одних евреев, но для всего мира.

Тут на это последнее выражение мусульманские      слали превозносить свою веру. Кирилл на это отвечал им: «Наш закон христианский широк и глубок как море, поэтому не каждый одинаково успевает его изъследовать и переплыть; человек сильный и трудящийся успевает более, слабый и ленивые менее. А ваш закон похож на уской и мелкой проток, который перескочит всякий. Что высокаго и мудраго в нем? Он даже поблажняет грубым и скотским страстям, так что унижает человека, тогда как закон Христов ведет нас горе, возвышает к небу. Правда, он тяжел, но только для того, кто ниско пал. Но если человек пал чрез гордость и сладострастие^г, то на прежнюю высоту он может и взойти только путем смирения и воздержания. Горек этот путь, но бесконечно сладка и блаженна вечная жизнь, к которой он ведет всех верующих в него».

В другое время начальники иудеев сказали Кириллу: «Много было писано различными пророки о пришествии в мир Мессии, и мы ждем его и верим, что он должен придти и спасти Израиля». Кирилл отвечал: «Не Моисей ли сказал: «Не оскудеет князь от Иуды», и прочая, или: «Возсияет звезда от Иакова и восстанет человек от Израиля», и  прочая, или: «Пророка^д от братии твоея поставит, якоже мене». Исаия пророк про кого сказал: «Се дева во чрево приимет и родит сына», и прочее, или: Яко отроча родися // вам, сын и дадеся вам», и прочея, или: «Изыдет жезл ис корана Иасаева», и прочая, или: «Кто сей пришедый от Едема», и прочее, или: «Приступити к пророчице, и во чреве зачат и роди сына и нарцы имя ему», и прочая? Давид, царь и пророк, не ясно ли вам говорил о пришествии Мессии и страдании его в своих псалмах? А Соломон о ком сказал: «Уловим же лестию праведнего, яко непотребен нам есть, славится отца и мести бога», и прочее? Подобное Исаиа о ком сказал: «Несть вида ему ниже славы, но вид его бесчестен», и прочая? Иеремиа о ком сказал это: «Убил и не пощадел еси, покрылся еси облаком, да не дойдет к тебе молитва»? Не об этом ли облаке пророк Амос сказал: «И будет в той день заидет солнце в полудня, и померкнет на земли свет^е.»? Об этом и пророк Захария говорил: «И будет день един, и не день и не ночь, и при вечере будет свет». Не Захария ли пророк^ж  назначил вам цену Мессии, говоря: «Поставиша мзду мою тридеся сребренник»? Не Аввакум ли пророк сказал: «Посреде двою животну познан будеше», то есть посреде двою разбойников^з? О ком говорил Исаия: «Аз же не противлюся, ни противо глаголю, плещи мои вдах на раны, и лениты чои заушения, лица же моего не отвратих от студа заплевания»? Об этом и Иеремия сказал: «Вси иже к вам приходящим путем. Обратитца, и видите, еще есть болезнь, яко болезнь моя. Все это говорили пророки ваши о Месии, и все это вы сотворили с ним, и еще ждете прихода его».

В иное прение начальный иудей сказал: «Посуди ты сам. Учителю, возможно ли без мужа зачатие? И не повреда девства рождени?» На это Кирилл отвечал ему: «Когда ты сомневаешься в пророчестве Исаином, вероятно, ты слыхал, что Симеон переводя это место писанием, увидел его исполнение. И попроще этого посмотри, что перед глазами твоими делается. Обычно всякому древу для воспроизведения плода тщатся воспроизвести прежде цвет, а потом иже и плод. Смоковница воспроизводит ли что для своего плода? Это образ божественнаго зачатия. Луч солнечный сквозь стекло проходит в твою храмину окном. Освещает тебя, вредит ли стекло? Это образ божественнаго рождения».

Такия и подобныя сему словопрения продолжалися много дней, все более и более умножали любознательность мою, которая побудила меня иметь лично в дом их, где они витали. Там просил я уяснить мне

слова пророков, которых не упоминал и о ком это они так говорили. Объяснения этих пророчеств привели меня к тому, что и я сделался христианином с именем Михея. За это я изучил их славянскому языку. Котораго они не знали. На этом наречии составили писмена словенские азбуки, по которой перваго меня выучили читать и писать».

По окончании Михеем своей повести он вынимает из заветнаго своего хранилища драгоценное жемчужное ожерелье. Украшенное многими драгоценными разноцветными изменениями, и, подавая оное князю Олегу, говорил «Это ожерелье ты должен принять от меня на память обо мне. За это ожерелье заплатил великую цену, и то малую часть его цены, и не продам его ни за какую цену. Купил я его в Цареграде у одного еврея, а тот купил его в Риме у любимца папы римскаго. Любимцу этому досталось после какой-то княгини славяно-русской, которую там сожгли на костре. Об этом одни говорят, что она за то сожжена, что не захотела быть наложницей папы, а другие говорят, что она упорно хранила языческую веру отцев своих, не хотела быть христианкою. Не память с такой княгине я и купил это ожерелье, которое носила молодая и красивая неустрашимая героиня, как мне рассказывал один заморской гость слышанное от духовника короля франков Карла Великого.  Мне учители христианства о ней говорили, что и во языцах делаяй правду приятен есть богу». Вот почему я дорожил этим ожерельем, которое носила такая мученица. Может быть, она пострадала по красоте и молодости своей за целомудрие. Тебе одному как достойному наследнику моего имения дарю это ожерелье».

Князь Олег, принимая это ожерелье от Михея, в кое пришел изумление и жалость, когда признал его за ожерелье супруги брата своего Кагалуса. Смотря на него, он горько плакал о ея смерти и о судьбе брата своего. И многое^и рассказал Михею о владетельнице этого ожерелья, подарка супруге ея.

Такое открытие заставило скоро возвратится князя Олега к брату своему Кътулусу с такой^к печальной для него вестию и его подарком.

На пути своем князь Олег в Морравии случайно встретился с учителем христианства Кириллом. Он имел с ним продолжительную беседу, в которой между прочим сказал, что он^л будет князь земли Руской и посетит отечество Михея-Русина.

(Рукопись ГКБ, собр. А. А. Титова. № 4131, с. 302, 303-310.)

Комментарии к тексту А. Я. Артынова

⁷⁸ Самаряне народ иудейскаго происхождения; по раззорения Иерусалимского царства они нашли себе убежище на отдаленном Севере. Они были хорошие советники хозарскому кагану. В мире и войне и в управлении иными народами. Почему и были у него они в почете. Они известны ныне под именем караимов. Они хотели привести христианского кагана в свою веру.

⁷⁹ Город Корсунь или Херсон, где крестился великий князь Владимир Святый, находится ныне в пределах России близ города Севастополя.

⁸⁰ Столица кагана находилась недалеко от Каспийского моря и Кавказских гор, недалеко от города Астрахани. Ис Херсона учители христианства Кирилл и Мефодий продолжали путь по стране пустынной и дикой. Терпели в пути различныя лишения. // Наконец, достигли берегов Азовского моря. Снова сели на корабль и прибыли в столицу хазарскаго кагана».

[В современной науке принято считать, что диспут Константина Философа с хазарами происходил в летней резиденции кагана в Белманджере, расположенном близ Дербента. (См.: Събов Т. Пространното житие на Константин-Кирил — първостепенен исторически извор зэ хазарската мисия, с. 314).]

4. Предание о преподобном Авраамии Ростовском

Народному собирателю из поростовного села Угодичь принадлежит еще одно любопытное предание об одном из первых христиан Ростовской земли Преподобном Авраамии, жившем при третьем архиепископе Ростовском Иларионе. Св. Авраамий был основателем Ростовского Богоявленского монастыря, который был воздвигнут на месте капища Велеса в 1003 году. О праведной жизни подвижника повествуют три редакции его жития, составленные в XV-XVII веках¹.  Составитель 2-й редакции Жития спутал св. Авраамия Ростовского со св. Авраамием Чухломским и объединил деяния двух лиц в одном агиографическом сочинении.

А. Я. Артынов, воспользовавшись текстом 3-й редакции жития 1644 года, добавил немало местных сведений, которые он записал со слов местных купцов и знатоков святой старины. Достопочтенный и благочестивый почитатель роствоской старины поместил текст своего предания о св. Авраамии под 1003 годом в свой «Летописец Ростова Великого»; последний сохранил немало сведений о церквах и монастырях земли Ростовской и подвижниках. Главным источником был недошедший до нашего времени Ростовский летописец, второй половины XVII века, известный местным краеведам под названием Хлебниковский Летописец, так как в XIX веке он принадлежал купцу П. В. Хлебникову; к сожалению, эта рукопись сгорела во время пожара дома купца 26 октября1856 года.

Мы воспроизводим интересующий нас текст предания по рукописи Российской Национальной библиотеки, из собрания А. А. Титова, № 2768, 1883-1884 гг., лл. 71об. — 75 об., 83 с примечаниями собирателя.

Текст

          л. 71об.

1003. Авраамий Архимандрит.

Современник ростовскому князю Борису Владимировичу подвижник и просветитель Ростова Великаго, основатель первыя обители в здешнем краю Преподо[бный] Авраамий. После личных качеств своих, он более всего обязан был поставлению этой обители великому князю Владимиру и сыну его ростовскому князю Бориу Владимировичу. Поводом этому бы, когда Препод[обный] Аврамий из уединенной своей хижины с берегов реки Личи, с развалин Иверцова терема, в такия же развалины перемещен был на берег Ростовскаго озера, в Чудской конец. Близ богопочитаемаго паче всех богов ростовцами идола Велеса, поставленнаго тут по отшествии великаго князя Владимира из Ростова, после возведения им христианства в Ростове, котораго ростовцы не оставляли чтить и после водворения христианства. Этого идола ростовцы в приход // в Ростов великаго князя Владимира тщательно скрыли от всеразрушающей руки его с прежняго места, и при розыске великаго князя об этом идоле ростовцы наложили на уста свои глубокое молчание. По уходе же из Ростова третьего епископа Илариона престол ростовский бе тощь до св[ятого] епископа Леонтия Ростовскаго.

Здесь по началу своего переселения Преподобный Аврамий известен был под именем Иверка или Иверца, по месту первобытнаго его жительства. Блиское соседство с идолом Велесом не нравно было преподобному. Равно и творимыя ему чествования. Не истребить, а только удалить с этого места идола Велеса не мог решитьь ся и князь Борис Владимирович: избегая всеобщаго востания на себя, выжилал, что время само, само образумит ростовцев, но желание препод обнаго скоро совершилось.

л. 72об.

Не славен был выезд Преподобнаго из Ростова во Владимир, взятыйц в одной срачице и ветхом верхнем рубище. В самом начале пути воин делал Препо[добному] различныя пакости: переехавши реку Сулость, идя мимо терема князя Нагиба-Зори, холопы ево // кощунствуя над преподобным, сидящим на кобылице, и бежали за ним до самой               Калиновой рощи. Преподо бный помолился в тайнре и, обратясь к ним, велел им остановит ь ся и ходить на одном месте сюду и сюду. На том же пути молодой князь Алатырь, жившей в своем родовом тереме, стоящем на высоком берегу текущаго по камушкам  по камушкам ручья, просил воина уклониться со старцем к нему на трапезу и принять от пути отъдохновение, но воин этому воспротивился, ограждая спешность свою строгим повелением великаго князя немедленно поставить виновнаго мниха пред него, в чем обрящет его! И едва дозволил утолить старцу жажду.  Отселе князь Алатырь дал брашна на путь до самаго города Владимира старцу тому. но жестокий воин пожрал оное сам и стал ускорять путь свой, женя¹ спешно и кобылицу старцеву, который был изнурен до зеля от поста и одряхлел от не // сродныя езды ему. Верховой стал молить воина не спешить так в пути, но ответом на это были ругательства и укоризны старцу и большия пакости. Тогда Препо добный воздохнул из глубины сердца и без ропоту молился Богу укрепить его в пути том. Вдруг Невидимый Голос сказал: «Щади старца сего!» Но воин не обратил на это никакого внимания и, думая. Что голос пасущаго тут стадо пастуха. Близ того места жили земледельцы князя Алатыря. Они вышли из хижин своих смотреть на невиданнаго всадника весьма утомленнаго и едва сидящаго на кобылице своей. В это время воин слышит вторично голос невидимый: «Щади старца сего!» Но тот и на этот раз не обратил ни ка кого внимания. Мня, что этот голос произошел от земледельцев, стал ускорять путь свой. Ударяя бичом коня своего и кобылицу старцеву, который от истощения сил готов был пасть с кобылицею на землю. В это самое время среди дремучаго леса воин слышит в третий раз тот же Невидимый Голос: «Муже грозный! Горе нещадившему старца!» И с этим словом невидимая сила восхитила воина с коня его и повергла ниц на землю к ногам кобылицы старцевой, и обнаживши хребет его, невидимая сила и стала бичевать его жестоко воловыми бичами, которыя были видимы, а бичующия были невидимы. И тот же Голос повторял при каждом ударе бича: «Щади старца!»

На крик бичуемаго воина сбежалися косари, косящия заповедныя луга близ этого места князя Лазаря Силобоя. Они к удивлению своему видят такое дивное бичевание: бичи видят — голос слышат,  а бичующих не видят. Жестокия раны на теле воина, наложенныя всеми, были видимы, от которых воин едва жив был, не имея уже гласа. Видя это Преподобный умилился и стал творить молитву о пощаде воина. Молитва его услышана была, бичевание прекратилось, бичи повержены были на землю подле воина, которыи косарями князя Лазаря несен был к его терему, последуемый Препо[добным] Аврамием. На пути том умирающий от жажды воин просил пить от несущих его косарей. Препод[обный] средь чистаго поля встал на молитву и извел из земли источник ключевой воды, которою утолили еси бывшия тут жажду свою. С великою честию князь Лазарь принял в дом свой преподобнаго, а на месте бичевания пожелал построить церковь.

Очныя ставки во Владимире у князя Святополка с до но сителем поразили князя великим страхом. Тут он стал просить у старца прощения в вине своей против его. Преподобный был не злопамятен: скоро простил его и, поучив его довольно христианским добродетелям, и в заключение всего сказал ему: «Если ты, княже, не хочешь быть Каином и кончить мирно жизнь свою, то сиди в своем Турове, удались и не помышляй о стольном Киеве до урочнаго времени, там много прольется невинной крови. Беги Киева!» //

л. 73об.

Князь Святополк поклялся испол[н]ить это, и не исполнил: был братоубийцею.

Свершившееся чудо с доносителем и клеветником дошло скоро и до великаго князя Владимира, который пожелал видеть такого виновника, узнал от него о том, что делается в Ростове, щедро наградил старца златом и сребром на сооружение ему в Ростове общежительной обители по образу Валаамскаго общежития. Прилучившейся тут митрополит Киевский Михаил по обычаю Греческия земли поставил Преп[одобного] Аврамия в архимандрита обители его, и он стал быть первым архимандритом на Руси.

Во время бытности Препод[одобного] Аврамия в архимандрита обители его, и он стал быть первым архимандритом на Руси.

Во время бытности Препод[обнаго] во Владимире приехал к великому князю сын его князь Святослав Владимирович из своего Деревскаго удела, которому преподобный велел загладить бешеный поступок его молодости молитвою и постом. Это до того поразило князя Святослава, что он оставил все мирское и прилепился к Преподобному Авраамию, который взял его с собой в Ростов. Первоначально князь поселился в своем тереме, стоящем на самой возвышенной окраине Ростовскаго озера, построенный знаменитым Потанею для своей дочери Прелепы, супруги рыбака Вадима. Потом Препо[добный] поселил его в уединенную хижину среди дремучаго и непроходимаго бора на берегу реки Нерли, который в последствии времени основал себе обитель при слиянии рек Ухтомы и Копырки.

Возвратный путь Преподо[бнаго] Авраамия из города Владимира в Ростов был весь напрерывною цепью торжества его и чудес. При вступлении его в Ростовскую область при переправе его чрез реку Суходонку встретил его богатырь великаго князя Владимира Малофред у своего боярскаго терема, находящагося при впадении этой реки в реку Ухтому, который построил князь Борис Владимирович для крес[т]ника своего витязя Дикун Золотой Пояс, который и назвал «Романцев терем». Ему Преподо[бный] предрек скорой путь в Киев и почетную шуюу с плеча княжаго. Не пропустил его мимо своего терема и князь Лазарь Силобой, котораго на пути старец поздравил с новорожденным сыном, о котором князь не знал. //

л. 74.

Продолжая путь свой далее повстречался Препод[обный] с новгородским тысяцким боярином Константином, предрек ему в зятья к его дочери Кудима, Лазарева сына. В то же время имел отдохновение от пути в убогой хижине дровосека Лазаря, благочестивой жизни. Препод[обный]  предрек сыну ево сщастливую в лесу, куда велел отпустить родителей его, когда настанет к тмоу время. Пробыв у них чуть не целый день, потом продолжал путь свой далее вместе с закатом солнца пришел он в волость Угожь. И там отнощевал на высоком холму под столетними древами. Поутру на месте том по довольной молитве водрузил свой страннический жезл.  И оттоле пошел на берег озера, где живущия тут рыболовы // ловили мрежами рыбу, которыя, ощутив приход его, стеклися к нему, молили его сказать им слово на пользу душ. Преод[обный] сел на преддверии церковном св[ятых] мученик Кирика и матери его Улитты и прорек [?] к ним поучительное слово о Боге и о Его премудрых делах: «Дивно совершающихся в людех в пример поставим себя», и стал рас[с]казывать им от юности своей мирскую жизнь свою.

По его словам, место рождения его — страна Чухлома. Сын богатаго земледельца был болен всем телом от самых юных лет своих до лет совершенных пища его была одно молоко. Ходебщики новгородския и ростовския с различными товары  часто посещали дом ны в одно время к великому своему удивлению стоящую его лань, от которой разбежалися в разныя стороны бывши тут стая волков. Видя это чудо. Иверк идет туда и видит на земле спящаго младенца. Он берет его на руки, которой от этого пробужд ается и начинает плакать, но обильное молоко лани скоро успокоило его. В скором времени после этого Иверк сидел на пороге своей хижины и держал на коленях найденнаго им младенца, только лишь накормленнаго молоком лани, которая кротко стоя[ла] подле Иверка. В это время подходит к нему богатырь великаго князя Владими[р]а Александр Попович, охотившийся в той стороне. Он спрашивает Иверка, кто он и кто его младенец. Получив от Иверка на то и другое удовлетворительныя ответы богатырь удивлялся, как о жителе дремучего леса, так и о младенце его, избавленнаго им от зубов лютых зверей или голодной смерти. И при этом дивился, смотря и на лань Иверка, который стал просить его показать ему путь к городу, потому что путеводитель его лань нейдет никуда далее этой хижины. Тут Александр Попович не только что взялся быть его путеводителем к Ростову, но быть ему и ходатаем там у князя Бориса, если что нужно будет ему. А для его самаго предложил ему светлицу в своем доме.

Итак, Иверк поселился со своим найденышем в доме Александра Поповича, где младенца, найденнаго Иверком. Крестили в христианскую веру, которому дали имя Александр, и прозвали Дикун Золотой пояс. Восприемником ему от купели был князь Борис Владимирович, котораго усыновил себе богатырь Александр Попович. Вскоре после этого Иверк от епископа ростовскаго Илариона принял и сам христианскую веру и ушел в Великий Новгород. А от[т]оле на остров Валаам в общежитие, устроенное Мунгом и Германом, которыя и руководили новаго инока, принявшаго имя Иврамия, где научился он всему иноческому житию, находясь там немалое время, доколе невидимый голос не послал его обратно в Ростов, находящейся без пастыря словесных овец и быть там просветителем закоренелых язычников ростовских. Он послушался этого голоса, пришел в Ростов и поселился в пустыне в прежней своей хижине, на берегу реки Личи, отколе по воле князя Бориса Владимировича переселился он в Чудской конец, на берег Ростовского озера, и там основал в малом виде общежительство, подобное Валаамскому».

Этим закончил он речь свою о себе, спеша в оставленное им общежитие так неожиданно и поспешно<…>

(Преподобный Аврамий вознамерился оснвоать обитель Богоявленскую на берегу Ростовскаго озера, на том самом месте, где стоял идол Велес, котораго он сокрушил²⁴². В этом труде его много помогали ему великий князь Владимир и сын его ростовский князь Борис Владимирович.)

С новым саном архимандрита у Преп[одобнаго] Аврамия открылись новыя и неусыпныя труды и подвиги его в созидании общежительной обители и каменной соборной в ней церкви.

В это самое время приехал из Киева богатырь Мальфред, которому Преподо[бный] предсказал прежде милость княжию. Мальфред был сы ростовскаго великокняжескаго намес[т]ника Яна Ушмовича, который приехал в Ростов отыскивать племянника своего, сына сестры своей супруги Буй Годеновича, теперь узнать от Препо[добнаго], жив или нет похищенный у сестры его младенец-сын. Преподобный Аврамий видит идущаго к себе Мальф[р]еда, остановил свои занятия, пошел с ним в свою келью и там спросил у него вину прихода его к нему. Тот рас[с]казал // ему что понудило его придти к нему. Препод[обный] отвечал ему: отыскиваемый им младенец похищен был знаемым тебе человеком, о имени котораго я умолчу, он теперь приносит чистосердечное раскаяние за содеянное зло младенцу тому, котораго он бросил в дремучем лесу на голодную смерть или растерзание лютыми зверями, но провидение спасло его чрез меня. Теперь он живет у вас в Киеве, усыновленный Александром Поповичем под именем Дикуна Золотой пояс. Поди ко князю Борису: к нему теперь только въехали на двор из Мурома от брата его князя Глеба два витязя и товарища, и крестныя сыновья князю Борису Владимировичу — один Вадим Безъстрашной, а другой Дикун Золотой пояс.

В это время современник и сотрудник словом и делом князю Борису был любимец брата его князя Ярослава, новгородцкой тысяцкой боярин Константин, который жил в Восточной стороне от города Ростова среди прелес[т] ной поляны, окруженной чернолесьем с меньшой дочерью своей Марией, о которой ему сказал, что она будет женой Кудима, сына Лазарева. Он принял это за истинну и остался этим доволен. Спустя несколько времени боярин Константин пришел и остался этим доволен. Спустя  несколько времени боярин Константин пришел в недоумение о женихе своей дочери, кто он такой у недальняго соседа его князя Лазаря Силобоя. Хотя и были различных возрастов сыновья, но из них Кудима ни одного не было. Князь Борис Владимирович часто бывал у боярина Константина. Он знал пророчество Преп[одобнаго] Аврамия и заключил о нем так: по неимению в Ростове иного князя Лазаря с сыном Кудимом должно им быть непременно или в Киеве, или в ином каком уделе.

(Ркп РНБ, собрание А. А. Титова. № 2768, лл. 71-об.-75об., 83)

ПРИМЕЧАНИЯ А. Я. АРТЫНОВА

Предания о Преподобном Сергии Радонежском

1.      Новое о происхождении преподобного

Хорошо известно, что 25 сентября 6900-го, т. е. 1392-го, года скончался на 78-м году жизни «Игумен Русской земли», один из самых почитаемых наших русских святых, основатель Свято-Троицкой обители, заступник Руси отпоганых на поле Куликовом, молебник, постник и праведник, каких прежде не бывало на Святой Руси. 25 сентября стал праздноваться как День его святой памяти. Но про день его рождения ничего не было известно. За 600 лет о нем накопилась огромная духовная и светская литература, многие жемчужины которой — жития и похвальные слова — ярко заблистали на небосклоне Новой Возрождающейся Православной России 1990-х годов. Однако ни в древних житиях и летописях, ни в новейшей литературе, посвященной преподобному, мы не нашли ясных и точных свидетельств о дате его рождения и о пращурах. Лишь ученик его, мних той же обители Епифаний Премудрый, около 1418 года записал в Житии: «Бъ бо нъкто муж благовърнь, именем Кирил. Бъ же и законом съпряженное подружие ему Мария. Поучахуся же доброътелми украшени бъху и едини къ единому душя с тъелом пръклонше. Моляху Бога, яко да дарует имъ Бог отроча. Моление же их скорый в помощех Бог не пръзръ, и от тою прозябе сий святый великый Сергие¹.

В Первой Пахомиевской (т. е. сочинения афонского монах асерба Пахомия Логофета) редакции Жития святого Сергия, относящейся к середине XV века, об этом же событии повествуется так: «Бысть бо нъкто муж в градъ Ростовъ Курил именем, благовърен сый, бояся Бога, и всякими добродътельми украшен сый, тако и с супружницею своею, Марие. Именем, поучающеся в заповедех Господних день и нощь, и едини ко единому душу с тъелом преклоньше молящеся. Родиста же первъньца  собъ, нарекоша имя ему Стефан, втораго же — Варфоломъя, о немьже нынъ повесть проходим»². В Епифаниевом житии находим известное испытание об отце святого Сергия немногое, а именно: «Бе же пръдреченный Курил житие имъа прежде в градъ Ростовъ, идеже и честнаго того отрока родиста. Оттуду же пръселися в Радонеж с всъм домом своим. Бъ бо яко един от нарочитых болър и в богатствъ кипя»³.

По древнему преданию, имение родителей преподобного — Кирилла и Марии — находилось в четырех верстах от Ростова Великого по дороге в Ярославль, т. е. там, где по велению Божию стоит теперь и восстановлен ныне (в 1990 г.) мужской Варницкий Троицкий монастырь (основан в 1422 г.).

Из жития преподобного Сергия, составленного архимандритом Никоном, известно, что боярин Кирилл состоял на службе сначала у ростовского князя Константина II Борисовича, а потом у князя Константина III Васильковича, и что он не раз сопровождал их в Орду как один из самых близких к ним людей⁴.

Начало XIV века было временем неисчислимых бедствий для Ростовской земли. В 1313 году князь Константин Василькович продал половину города Ростова князю московскому Ивану Даниловичу. Вслед за ним князь Федор Василькович продал тому же князю свою Устретенскую половину Ростова. Московский князь тогда скупал города и села у обедневших ростовских князей, оставляя им титулы и часть доходов, не превращая их в помещиков средней руки. То было начало знаменитой московской централизации, строительством Великого Княжества Московского. Боярин Кирилл тогда делал все от себя возможное, чтобы спасти от гибели местную ростовскую государственность, но не преуспел в этом и даже потерял свое имение. Тогда ростовчан притеснял московский наместник князь Григорий Данилович. С ним Кирилл поехал с очередным прошением в Москву (30 августа 1315 г.), которое не было удовлетворено. И Кирилл вынужден был переехать из Ростова в Радонеж на землю своего временного покровителя князя Андрея Ивановича Боровского. В тот год Ростов был в великом страхе от страшной бури и громовой тучи: «Небо бысть яко медяно», и от удара молнии сгорела церковь св. архистратига Михаила (10 мая 1315 г.). В интерполяции, внесенной переписчиком в первоначальный текст Епифаниева Жития, говорилось, что святой Сергий родился» в княжение великое Тверское, при великом князе Дмитрии Михайловиче (1322-1325 гг. — Ю. Б.), при архиепископе Петре, митрополите Всея Руси (1308-1326 гг. — Ю. Б.), егда рать Ахмулова была»⁵.

Ахмылова же рать была в 1322 году. Это указание на год рождения святого, по меньшей мере, не точно. Его комментировали многие. Так, например, митрополит Макарий Булгаков, В. О. Ключевский, Д. И. Иловайский, архимандрит Леонид Кавелин, Никон Рождественский. Н. Н. Лисовой считают, что преподобный родился в 1319 году, митрополит Филарет Дроздов, архиепископ Филарет Гумилевский, П. С. Казанский, дьякон Матфий Кудрявцев, Е. Е. Голубинский определяют дату рождения как 1313-1314 гг., граф М. В. Толстой называет 1314 г., Д. М. Балашов — 1320 г., И. У. Будовниц, И. Н. Бурейченко — 1322 г.

«Год рождения отрока Варфоломея потерян», — утверждает известный писатель В. Г. Распутин⁶.

Нет, не потерян! В «Ростовском летописце» А. Я. Артынова мне посчастливилось найти такой текст:

«У знаменитого ростовского боярина Кирилла, потомка князя Симеона Юрьевича (792), в его Кириловом уделе (793) родился ему сын Варфоломей (794). Вскоре после этого боярин Кирилл поехал по делам княжеским и своим в Москву с князем Григорием Даниловичем (795)»⁷.

Из комментария угодичского крестьянина мы узнаем следующее:

«792. См. выше. С. 210. На этой странице «Ростовского летописца» помещено Предание о князе Симеоне Юрьевиче, наместнике Ростовском, предке боярина Кирилла. В нем рассказывается история женитьбы князя Симеона на княжне Марии Александровне, правнучке великого князя Юрия Долгорукого. [См. с. 00-00 настоящей работы. — Ю. Б.]

793. Об этом уделе книга «Уделы князей Ростовских» говорит следующее: «На берегу реки Ишни, при истоке из нее реки Пиги, где стоит ныне Ростовский Троицкий Варницкий монастырь, стоял прежде терем князя Юрья Симонова, наместника Ростовского, тысяцкого Суждальского, потомка князя Симона Варяга Киевского; на том же месте стоял терем боярина Ростовского Кирилла, отца преподобного Сергия Радонежского, основателя Троицко-Сергиевой лавры. Здесь родился и провел свое детство преподобный Сергий, в мире Варфоломей».

794. Боярский сын Варфоломей родился в 1315 году, августа 22 дня, поступил во иночество с именем Сергия, переселился в удел мен[ь]шего сына великого князя Калиты Андрея Ивановича Боровского и там в пустынном месте основал обитель инокам, которая превратилася от времени от времени в Троицко-Сергиеву лавру.

795. Боярин Кирилл поехал из Ростова в Москву в 1315 году, августа в 30-й день, с намес[т]ником Ростовским князем Григорием Даниловичем к великому князю Ивану Даниловичу Калите, бывшему тогда в Москве, в которую намеревался перенести свой великокняжеский престол. Боярин Кирилл просил великого князя защиты от притеснения его соляных варниц, составляющих его соляной промысл, достояние его предков»⁸.

Все тексты новонайденного предания заимствованы А. Я. Артыновым из рукописи XVII века — Хлебниковского Ростовского летописца, принадлежавшего в XIX веке ростовскому богатому купцу Петру Васильевичу Хлебникову. По словам Артынова, рукопись представляла собой большую толстую книгу, форматом в лист, насчитывающую до 700 листов, в деревянном, покрытом тисненой кожей переплете. Она была написана скорописным почерком и имела следующий заголовок:

«Сказания о святомъ и великомъ граде Ростовъ, и о въсъх его, како тии ту сташа, и чесо ради, яже слышахомъ от отчев наших, и яже видехом очима нашима, и яже слышахом ушима нашима». Кроме местной ростовской истории, Летописец содержал десятки сказаний о местных ростовских князьях, княжнах и богатырях. К сожалению, эта ценная уникальная рукопись сгорела во время пожара в доме купца 26 октября 1856 года Артынов успел сделать многие выписки и пересказы текстов из нее, которые использовал в своей компиляции «Ростовский летописец» (1883-1884 гг.). Купец-миллионщик А. А. Титов купил у А. Я. Артынова большинство его рукописей и таким образом сохранил их от забвения⁹.

Нет оснований сомневаться в добротности артыновских пересказов и компиляций, тем более, что угодичский собиратель всегда делал ссылки на свои источники и комментировал компилятивный текст как солидный историк.

Мы полагаем, что перед нами аутентичный источник в пересказе А. Я. Артынова, проливающий свет на следующие факты:

а) время и место рождения св. Сергия,

б) происхождение его отца боярина Кирилла,

в) некоторые обстоятельства жизни последнего около 1315 г., а именно отнятие у него соляных варниц и имения людьми князя Ивана Даниловича и вынужденное переселение из Ростова в Радонеж.

Стоит подробнее остановиться на жизни и деятельности, а также происхождении родоначальника бояр Симоновых князе Шимоне Варяге. Последний был ктитором Успенской церкви Киево-Печерского монастыря, строившейся с 1073 по 1078 годы. Он дал церкви крест с образом, венец золотой и пояс, весящий 50 гривен золота. О нем сохранилось обширное предание в Киево-Печерском патерике, памятнике XII — начала XIII века. Это произведение называют «Сказанием о русском св. Граале». Приведем здесь его начало.

«Слово 1. Благослови, отче.

Бысть въ земли Варяжской князь Африканъ, братъ Якуна Слъпаго, иже отбъже от златыя луды, биася полком по Ярославъ съ лютымъ Мьстиславомъ. И  сему Африкану бяше два сына: Фриандъ  и Шимонъ. По смерти же отца ею изгна Якунъ обою брату от области ею. Прииде же Шимонъ къ благовърному князю нашему Ярославу, его же примъ, въ чести имяше и дасть его сынови своему Всеволоду, да будеть старъй у него; приять же велику власть от Всеволода. Вина же бысть такова любве его къ святому тому мъсту»1⁰.

Далее в сказании повествуется о том, как Шимон Варяг принимал участие в битве на Альте трех князей Ярославичей — Всеволода, Святослава. И Изяслава — с половцами (1068). Половцы победили, а 50-летний Шимон, сражавшийся в полку переяславского князя Всеволода, был серьезно ранен. Шимон обратился с молитвой к Богу и был спасен, уврачеван и исцелен св. Антонием Печерским. В благодарность, по обету, Шимон тогда и решил все свое богатство отдать будущей Успенской церкви. Святому же Антонию он исповедал свое видение: на море, во время бури и кораблекрушения, Шимон увидел в небе прообраз будущей Успенской церкви и услыхал голос Пресвятой Богородицы, которая повелела мерить величину и высоту той будущей церкви золотым поясом Шимона. Св. Антоний восхвалил Бога за благую весть, а затем крестил Шимона, переменив ему имя на «Симон». Тот покаялся и, оставив свои латинские заблуждения, обратился к святой православной вере. Св. Антоний предрек ему воинские подвиги: «О чадо! Многие падут от острия меча». А св. Феодосий дал свое благословение Симону и сыну его Георгию и отпущение грехов; письменные копии этого отпущения клали каждому из усопших мужчин из рода Симоновых прямо в гроб. Так было и в 1080 году после смерти Симона Варяга, когда он был погребен в «небеси подобном» Успенском храме.

О сыне его Георгии Симоновиче Киево-Печерский патерик поведает так: «И бысть посланъ от Владимера Мономаха в Сужальскую землю сей Георгий, дасть же ему на руцъ и сына своего Георгиа. По лътех же мнозъхъ съде Георгий Владимеровичь во Киев, тысяцъкому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть область Суждальскую»¹¹.

В том же Киево-Печерском патерике есть 10-е слово, озаглавленное «О поковании рацъ преподобнаго отца нашего Феодосия Печерьскаго»¹². В нем повествуется о потомках Шимона Варяга, продолжавших оказывать материальную помощь монастырю и храму св. Димитрия Солунского, который построил суздальский епископ Ефрем. Георгий Симонович, тысяцкий и наместник Ростова Великого, в 1130 году приказал оковать серебром раку св. Феодосия и сделать на ней надпись. АВ в 1149 году он дал монастырю 500 гривен серебром и 50 золотых монет¹³. Так, Киево-Печерский патерик сохранил родовое предание Симоновых, которые и были предками боярина Кирилла и его сыновей Стефана, Варфоломея — Сергия и Петра.

Необходимо теперь установить, кем были упомянутые в Киево-Печерском патерике варяги Африкан, Фрианд, Шимон и Якун и в каком родственном отношении они находились между собой. Разрешить проблему помогают исследования Федора Брауна¹⁴ и Омеляна Прицака¹⁵. Они установили, что существовал некий норманнский источник Киево-Печерского патерика, в котором сообщалось о том, что «Якун изгнал своего племянника, по имени Симон Африкансон»16. Генеалогия Якуна устанавливается следующим образом. Некогда жил новержский ярл Хакон Гретгардсон (первая половина X в.). А у него был внук ярл Хакон Могучий, король Норвегии с 970 по 995 годы. У последнего было семь сыновей и среди них Эйрик ярл (963-1024), король Норвегии в 995-996 и 1000-1014 годы. У Эйрика, в свою очередь, было двое сыновей — Афреки-Африкан (род. ок. 995 г.) и Хакон (997-1029). Оба брата поехали на Русь служить великому князю Киевскому Ярославу Мудрому. Якун, или Хакон, упоминается в «Повести временных лет» как «сьи лепъ», то есть как «этот красивый» под 1024 годом, когда он сражался на стороне Ярослава Мудрого против князя Мстислава Тмутораканского в битве на реке Листвене и потерял свой золотой плащ¹⁷. Вернувшись в Норвегию, Хакон отстранил своего племянника Шимона от власти и тот поехал на Русь к Ярославу Мудрому. Это произошло после 1030 года. Ярослав же «дасть его сынови своему Всеволоду да будеть старъй у него». Позднее Всеволод Ярославич стал великим князем Киевским (1054-1073) и не расставался со своим другом и сподвижником Шимоном. Как предположил Ф. А. Браун, буква «ш» в имени «Шимон» отражается сёдерманландское произношение  «s» перед «i»¹⁸.

По свидетельству норманнских саг, норвежские ярлы и короли того времени были отличными воинами: статные, красивые и могучие по телосложению, отважные и храбрые в бою; «правду говорят, что красив ваш род»¹⁹. В лице Шимона Варяга телесная красота и воинская доблесть сочетались с духовной красотой, верой и благочестием. Таким был предок Симоновых Шимон Варяг, предок преподобного Сергия Радонежского. Таким же был и сын Шимона Варяга Георгий Симонов, которому Владимир Мономах вручил своего сына Юрия, будущего великого князя Суздальского и Киевского (род. после 1095-1157). Кормилец и опекун основателя Москвы не посрамил славной чести своего рода и приумножил ее. Его благочестие передалось сыну и внуку, и оно было «притчей во языцех», и называли себя Симоновы «рабами Пресвятой Богородицы и святого Феодосия»²⁰.

Приводим Родословную преподобного Сергия Радонежского в виде нижеследующей схемы:

ХАКОН ГРЕТГАРДСОН

из Хладира, ярл Норвегии 960-х гг.

СИГУРД, ярл +963

ХАКОН ЯРЛ МОГУЧИЙ, король Норвегии 970-995

ЭЙРИК ЯРЛ  963-1024, король Норвегии 995-996, 1000-1014

АФРЕКИ-АФРИКАНСОН, ок. 995 — до 1028        ХАКОН ЯРЛ 997-1029

                                                                                                                      Король Норвегии 1014-1016,

                                                                                                                      1028-1029

ШИМОН ВАРЯГ  1018-1080

Военачальник князя

Всеволода Ярославича                            

ГЕОРГИЙ СИМОНОВИЧ ок. 1040 — ок. 1100

воспитатель князя Юрия Владимировича,

наместник Суздаля

ШИМОН 2-й — Симеон Юрьевич ок. 1060

тысяцкий Суздаля

ГЕОРГИЙ 2-й  СИМОНОВИЧ ок. 1080 — ок. 1150

тысяцкий и наместник Ростова Великого

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КИРИЛЛ СИМОНОВ  + 1327

СТЕФАН, мних   Варфоломей-Сергий,  мних  Петр

                              1315 – 1392

Иоанн-Феодор, мних

архиепископ Ростов-

ский  + 1394

АКСАКОВЫ ВЕЛЬЯМИНОВЫ ВОРОНЦОВЫ ИВАНЧИНЫ ИСЛЕНЕВЫ СИМОНОВЫ

2.      Еще одно предание о предках преподобного Сергия Радонежского

В «Ростовском летописце» А. Я. Артынова мы находим еще одно любопытное родовое предание Симоновых. Оно помещено под 1153 годом и содержит еще сказание о женитьбе боярина, или князя, как его называет летописец, Симеона Юрьевича на княжне Марии Александровне, правнучке великого князя Юрия Владимировича Долгорукого. Княгиня Мария, стало быть, была матерью прапрадеда преподобного Сергия. Таким образом, в жилах святого текла еще и кровь Рюриковичей. Предание изобилует приключенческими подробностями в духе древнерусских рыцарских повестей, весьма редких в литературе, но часто встречающихся в княжеском фольклоре Древней Руси. Княжна Мария Александровна проявила незаурядные богатырские качества в борьбе за личное счастье и справедливость, что делает ей честь.

Приводим интересующую часть Родословия преподобного, согласно этому преданию:

Шимон Варяг                                       Юрий Владимирович Долгорукий

1018-1080                                                                                                                1095-1157

супр. Анна Аэповна

   Борис, князь белгородский

   и туровский

      1108-1159

                                            ……..

                                                                          Евфросиния                    Александр

                                                                             +1203

Симеон Юрьевич Симонов                                                                 Мария

род. ок. 1130 г.                      супруг —————— супруга                                        

                                                                                         …….

                                                                          Кирилл  Симонов

                                                                          ок. 1260-1327

                                                                          Варфоломей — Сергий

                                                                                         1315-1392

Внимание читателей привлекает упоминание о большой сосне, стоявшей по правую сторону Большой Угличской дороги, близ будущего Борисоглебского монастыря. На ней преподобный нашел икону святых князей — мучеников Бориса и Глеба.

Мы приводим интересующий нас текст родового предания Симоновых из «Ростовского летописца» А. Я. Артынова.

ТЕКСТ

с. 210

Предание о князе Симеоне Юрьевиче. Под 1153 г.

Сын Долгорукаго Глеб Юрьевич управлял Ростовом и его областию. Безъцветно было княжение его. Ростовцы не любили ево за отсудствие в нем воинственной отваги. Недовольны они были и воеводой ево богатырем князя Юрья Долгорукаго Васильем Пьяницей. Враждовали и на братей его за своевольство князей Мстислава и Василья Юрьевичей. Враждовал на него и брат его князь Кашинской Всеволод Юрьевич. Въследствие всего этого ростовское вече шумело на него и готовилось переменить его на другаго сына Юрья Долгорукаго за намес[т]ника ростовскаго Симеона Юрьевича Симонова.

У варяжского князя Африкана был сын князь Симон, который принес чудотворный пояс, снятый с распятаго Христа Спасителя, которы[й] был вельможей у великаго князя Всеволода Ярославича в Киеве. У этого князя Симона Варяга был сын Юрий, тысяцкой Суждальской, намес[т]ник ростовской. У князя Юрья был сын Симе[о]н Юрьевич, прозванный Симонов, намес[т]ник Ростовской. Он жил в родовом своем тереме в восточном Заозерье, на берегу Гремучего ручья (411). Он известен был своею храбростию и умственными способностями. В него влюбилась мен[ь]шая дочь князя Ростислава Мстиславича Черниговского, по имени Дарья, жившая в это время у сестры своей родной княгини Лукерьи, супруги князя Глеба Юрьевича, в тереме ея «Глебовом дворе». (412).

Князь Симеон помолвлен был с княжной Марией, дочерью князя Александра Борисовича, внука князя Юрья Долгорукаго. Это было извес[т]но всем. Князь Глеб, по наущению княгини своей Лукерьи, вознегодовал на князя Симеона Юрьевича за предпочтение княжну [так в рукописи. — Ю. Б.] Марию княжне Дарье. Въследствие этого он с княгинею своей умыслил расторгнуть союз князя Симеона с Марией и соединить его с княжной Дарьей. Этому умыслу поблагоприятствовал бывшей в это время в Ростове у него съезд многих князей удельных по делам уделов их. Это произошло въследствие предложения великаго князя Юрья Долгорукаго.

с..211

// В одно время князь Глеб потребовал к себе князя Семена Юрьевича для общаго князей совещания и продержал их до глубокой ночи. Выйдя с другими князьями ис совета княжей, дорогой все князья разошлися в разныя стороны по своим местам. Дом князя Семена был неблиско от княжаго терема и при том в малолюдной улице. Ему пришлось идти одному. Не далече от его дома напала на него толпа вооруженных людей, которыя, связав его, и понесли на руках с поспешностию в противопложную сторону от его дома. Потом внесли его в темный подвал, положили его на солому. Там пролежал он немалое время. Потом, через несколько времени, пришла к нему старуха и стала уговаривать его женит[ь]ся на богатой невесте, а не на нищей какой-нибудь. Потом красноречиво стала описывать ему княжну Дарью и все ея телесныя и душевныя достоинства. Тут князь Симеон узнал, кто лишил его свободы, и, хорошо зная характер князя Глеба, он не чаял скоро получить себе свободу. С отказом во всем отослал он от себя старуху. После этого приходили иногда к нему князь Глеб и княжна Дарья. Последняя будто бы от жалости посещала его. Упорство его воле князя Глеба надолго заключило его в темнице.

Вдруг промчался слух, который скоро и осуществился, что князь муромской Давыд Юрьевич пришел окольными путями в пределы Ростовския с великою ратию сводить какие-то старыя счеты с князем Глебом, и встал станом своим на берегу реки Устья на бору (413).

Предъчувствие княжны Марии, невесты князя Семена, не обмануло ее. Исчезновение князя Симеона; подозрение ее пало прямо на князя Глеба. Чрез посредство золота узнала она, где томится князь Семен в заключении. Но подать ему руку помочи никому было нельзя. Она упросила отца своего князя Александра Борисовича вступит[ь]ся в дело освобождения князя Семена. Князь Давыд Юрьевич изъдавна был крестовой брат и друг князю Александру по смежности уделов своих и ратному делу. Посольство от князя Александра было отправлено к нему с просьбою помочь ему освободить из неволи князя Симеона Юрьевича и дать ему суд и расправу с князем Глебом по Правде Ярославовой.

В числе посольства этого был не извес[т]ный никому витязь, который наложил на себя заповедь великую не поднимать решетку своего шелома, доколе не покончится единоборство с князем Глебом Юрьевичем.

Неожиданное нашествие князя Давыда на Ростовский удел князя Глеба поразило его страхом потому более, что это было неожиданно и, не готовясь к этому, он не мог собрать вскоре довольнаго числа войска. Пошел сам в битву с князем Давыдом с малою силою. Хотел показать ростовцам и ему храбрость и отвагу свою, которых ростовцы не замечали в нем, и неохотно шли в битву с муромцами.

По любовному согласию князей Давыда и Глеба положено было покончить эту брань единоборством. Если победит князь Глеб, то князю Давыду [надлежит] немедленно возвратится в Муром, не учиня ничего в Ростовской области. А если, напротив, победит его князь Давыд, то князю.Глебу [предстоит] удовлетворить во всем князя Давыда, а сверх того освободить из неволи князя Симеона Юрьевича.

с.212

// Вместо князя Давыда с князем Глебом вышел на единоборство неизвестный витязь. У князя Глеба вместо его выдти [на бой] такого не оказалось. Поэтому он сам должен был идти на единоборство. Местом для этого было выбрано «Большая сосна». (414). Единоборство это кончилось блистательной победой над князем Глебом неизвес[т]наго витязя, котораго и привели к победителю под намет. Там неизвестный витязь грозно потребовал от своего пленника немедленной свободы князю Симеону, и до размену его с ним приказал обложить князя Глеба цепами и блюсти под неусыпной стражей.

С помощию князя Давыда размен пленников скоро совершился: свобода князя Симеона выменена [была] на свободу князя Глеба. В собрании князей      и воевод с обоих ополчений были сведены два пленника. Князя Симеона освободил от оков неизвес[т]ной витязь, а князя Глеба освободил от оных князь Давыд.

Когда размен пленников был покончен, тогда неизвес[т]ный витязь встал среди всего военнаго собрания и всему ему сказал: «Я наложил на себя произвольно заповедь не подымать решетки своего шелома до окончания дела с князем Глебом. Эту заповедь я исполнил. Дело с князем Глебом кончено и я теперь поднимаю решетку своего шелома!» С этим словом витязь поднимает свою решетку. Все военное собрание пришло в великое удивление, когда узнали в победителе князя Глеба княжну Марию, дочь князя Александра, невестку князя Симеона.

(Рукопись Российской Национальной Библиотеки. Собрание А. А. Титова. № 2768. 1883 г. С. 210-212).

Комментарии А. Я. Артынова

411. Погост Семенвоский, Воржской волости. Об этом тереме Рукопись Хлебникова говорит следующее: «На том месте. где стоит ныне погост Семеновской, среди густой и тенистой рощи этого имени стоял тут терем тысяцкаго Суждальскаго и намес[т]ника Ростовскаго князя Юрья, сына Варяжскаго князя Симона, внука Африканова. От княззя Юрья терем этот в приданое вено за дочерью ево княжной Евпраксией, выданной за князя Михаила Семеновича Луговскаго, сына Ростовскаго епископа Арсения 1-го. После князя Михаила терем этот принадлежал сыну ево князю Семену Михайловичу Луговскому, намес[т]нику Устретенской половины Ростова, который построил тут церковь, при которой был мес[т]ный поп, по имени Сысой, у котораго был сын ростовский митрополит Иона Сысоевич».

412. Деревня Глебовка, Шулецкой волости. Об этом тереме книга «Уделы князей Ростовских» говорит следующее: «На том месте, где стоит ныне деревня Глебовка, стоял терем князя Глеба Юрьевича. Здесь содержался в заточении князь Семен Юрьевич, потомок князя Симона Варяга Киевскаго, котораго освободила из заточения княжна Мария, дочь князя Александра Борисовича, невеста его, под видом витязя».

413. Рукопись П. В. Хлебникова говорит, что на месте военнаго стана князя Давыда Муромскаго стоит ныне Ростовский Борисоглебской монастырь.

414. Большая сосна. Большая сосна стояла на пути из Ростова, близ Борисоглебскаго монастыря, по правую сторону Большой Углецкой дороги. По словам Рукописи Хлебникова, сосна эта была чтима финскими волхвами и язычниками ростовскими. При корени ея было место кровавых человеческих жертв финских жрецов. Под тению ея было место молитв християнских мудрецов Кремкомысла и Добрыни. На ней преп[одобный] Сергий Радонежски[й] нашел икону святых князей Бориса и Глеба при основании обители той. Под ней стоял шатер Сапеги. Этот памятник многих минувших веков стерли с лица земли корысть и скупость. Ростовской купец Павел Федоров Косогоров получил эту сосну в свою собственность. Просил с общества Борисоглебских слобод 5.000 сер[ебром], чтоб оставить ее в их собственность. Те этой суммы не дали, и он для своего прибытку срубил под корень этот памятник старины.

415. Рукопись Хлебникова, словесно сообщили крестьяне Борисоглебской слободы Иван Иванов Колчин и села Семибрат — Макарова Иван Дмитриев Балдин.