ТЫСЯЧА ЛЕТ РУССКОЙ ИСТОРИИ В ПРЕДАНИЯХ, ЛЕГЕНДАХ, ПЕСНЯХ

Эта антология русского повествовательного фольклора уникальна. Впервые произведения песенных и прозаических жанров, содержащие народную интерпретацию важнейших исторических событий и народ­ное восприятие деятелей русской истории, собраны иод одной облож­кой. Впервые представлено фольклорное отображение истории России за тысячу с лишним лет: с 862-го по 1881 год. Впервые научно-популяр­ный сборник фольклорных текстов объединил произведения, которые ещё недавно не включались в такого рода издания по “идейно-полити­ческим” соображениям. Среди них: простонародные песенные отклики на убийство Александра II, старообрядческая легендарная трактовка фигуры Петра I, народные произведения, осуждавшие Степана Разина, песенные прославления первых русских святых - князей Бориса и Гле­ба, и целый ряд других, без которых картина русской истории в её на­родном восприятии рисовалась неполно и односторонне.

Более сотни разнообразных первоисточников, использованных со­ставителем сборника доктором филологических наук С. Н. Азбелевым, требовали внимательного и бережного отношения к передаче языка фольклорных текстов, письменная фиксация которых существенно различалась не только по хронологии - от XI до XX веков - но и по за­дачам, какие ставили перед собой записывающие этот разнообразный устный материал. В комментарии составителя об этом говорится так: «Разные собиратели передавали особенности народной речи с разной степенью точности - от фонетических записей диалектологов до пере­сказов некоторых прозаических произведений самими публикаторами их. Чтобы не затруднять читателя и не вносить слишком большого раз­нобоя в печатаемые здесь тексты, в них устранена фонетическая транс­крипция, написания слов приближены к современным орфографиче­ским, однако без того, чтобы изменился ритм текста или стилистиче­ский облик его. Сняты местные особенности фонетики, которые пред­ставляют лингвистический интерес, но затрудняют чтение и художест­венное восприятие (например, случаи употребления “ц” вместо “ч” и “ч” вместо “ц”), но без замен диалектных слов, без унификации диа­лектных форм в разных по времени и месту записях, без того, чтобы исчез колорит народного языка той или иной местности, без подгонки простонародной или несколько архаичной речи под современный лите­ратурный язык. Но малопонятные современному читателю древнерус­ские прозаические тексты» даются в переводе на современный язык – с дополнительными отсылками к древнерусским оригиналам” (Тыся­ча лет русской истории в преданиях, легендах, песнях / Сост., вступ. ст., коммент. С.Н. Азбелева. М., 1999. С. 406-407; далее - только стр.).

Имеются в виду оригиналы, вошедшие в “Повесть временных лет”. Много занимавшийся исследованием летописей С.Н. Азбелев далее пи­шет: “Предания, использованные летописцами, в большинстве своём были переработаны при составлении и дальнейших переделках летопи­сей. Но некоторые сохранились в форме, близкой, очевидно, к тому, что слышали от своих современников составители летописей. Такие тексты и приведены в нашем сборнике...” (414). Существенно, что взя­ты они именно по “Повести временных лет”, но “некоторые — по ис­пользованному в ней летописному своду конца XI в.”, что «всякий раз оговаривается с отсылками к знаменитому исследованию академика А.А. Шахматова, где выделены тексты этого свода в составе “Пове­сти”. Пользуясь ссылками на эту книгу, даваемыми всюду, - поясняет составитель, - можно при желании прочесть все тексты, взятые из “Повести”, в древнерусском подлиннике, какими их прочитал крупней­ший знаток русских летописей в средневековых рукописях» (415). Речь идёт о А. А. Шахматове и его известном критическом издании “Повести временных лет”, первый том которого вышел в 1916 году.

Но фольклорные отображения начальных периодов истории Руси - это не только предания, занесённые в раннюю летопись. Некоторые из них оказались записаны в устном бытовании собирателями XIX века. Таковы помещённые в антологии повествования о княгине Ольге, о свержении идола Перуна в Новгороде, баллада о князьях Борисе и Гле­бе, а также некоторые былины, содержание которых относится ещё к правлению князя Владимира Святого. Последующая эпоха - вплоть до Батыева нашествия, - представлена, как известно, в нескольких были­нах. Восемь наиболее значительных напечатаны в разделе “Русь при наследниках Владимира Святого”.

Рассмотреть в короткой рецензии все двадцать шесть разделов анто­логии, конечно, невозможно: в ней помещены 233 произведения. Всту­пительная статья даёт компактное обозрение этого материала, но не ограничивается его характеристикой. Её автор раскрывает перед чита­телями “механизм” фольклоризации исторических фактов в песенном и в прозаическом эпосе; прослеживает на конкретных примерах, как рассказ очевидца, постепенно передаваясь из уст в уста, становится ис­торическим преданием, а дававшая первичное отображение факта “хроникальная” песня эволюционирует в историческую балладу. В ста­тье характеризуется и история основных жанров русского историче­ского фольклора, включая такие почти исчезнувшие из живого репер­туара, как песни-славы, песни-оплакивания и песни хулительные, рас­пространение которых “относилось к весьма отдалённой поре, когда песенному поношению врага приписывалась магическая сила...» (9). К исчезнувшим жанрам принадлежат героические сказания: это “нечто среднее между эмоционально приподнятой повестью и хвалебной пес­нью”; они характеризуются в статье “на примере цикла их, посвящён­ного Куликовской битве” (12). Но читатель может получить достаточ­но ясное представление о материалах подобного рода, так как образцы всех исчезнувших жанров в антологии напечатаны.

В статье обращено внимание на важную роль исторического фольк­лора: “Поведение исторических деятелей во многом определялось тем, что было им известно о деяниях предков при аналогичных обстоятель­ствах. Триада: история - фольклор - история - способствовала форми­рованию поведенческих стереотипов; а следствие их - стереотипы уст­но-поэтические. Этим, - поясняет автор статьи, - во многом объясня­ется и традиционность сюжетов в былинах - эпических повествовани­ях, за которыми стоит наиболее внушительный по хронологической протяжённости массив однотипных исторических ситуаций и поступ­ков” (14). С этим связана специфика фольклорной типизации, в основе которой многократное использование предшествовавших произведе­ний об аналогичных фактах, порождавшее формирование устойчивых описаний и словесных формул.

И сам корпус текстов, напечатанных в антологии, и комментарии к ним, и вступительная статья отразили не только традиционные науч­ные представления, но и результаты недавних исследований, которые в ряде случаев существенно уточнили прежние трактовки. Но при этом получили новые подтверждения выявленные прежде закономерности фольклорного процесса. К наиболее интересным результатам относит­ся цикл исторических песен и исторических преданий, в которых фигу­рирует царь Иван Грозный. Давно было выявлено, что князь Владимир русского эпоса — это образ, восходящий по преимуществу к двум исто­рическим прототипам, правившим в Киеве - Владимиру Святому и его

правнуку Владимиру Мономаху. Сходным образом дело обстоит и с не­которыми другими былинными персонажами. Но долгое время счита­лось, что центральный персонаж исторического фольклора и грозный царь Иван Васильевич восходит к единственному прототипу - царю Ивану Четвёртому.

Однако в истории России было два царя с таким именем и отчест­вом, причём прозвание “Грозный” было присвоено

современниками царю Ивану Третьему, как подчёркивал ещё Н.М. Карамзин, “более в хвалу, нежели в укоризну”, и лишь позднее прикрепилось к имени его внука - “по тёмным слухам о жестокости” Ивана Четвёртого. Приводя эти и другие свидетельства Н.М. Карамзина и С.М. Соловьёва о том, что Ивану III “первому дали в России имя Грозного, но в похвальном смысле: грозного для врагов и строптивых ослушников”, С.Н. Азбелев пишет, что “фольклорные произведения, где речь идёт о “Грозном царе Иване Васильевиче”, могут в принципе подразумевать как Ивана III, так и Ивана IV” (16). Проведённое автором статьи исследование, ре­зультаты которого напечатаны в академическом ежегоднике “Русский фольклор” (СПб., 1996. Т. 29. С. 60-79), позволило утверждать, что не­которые исторические песни об этом персонаже отобразили реальные факты, бывшие в правление Ивана III и не имевшие аналогов при Ива­не IV. Эти песни напечатаны в антологии под номерами 58, 59 и 64.

С несколько меньшей определённостью к правлению Ивана Треть­его могут быть отнесены и несколько других произведений, помещён­ные в разделе “Государь и самодержец всея Руси”, - вследствие явно выраженной в них “симпатии к царю Ивану Васильевичу, симпатии, не омрачённой ещё воспоминаниями о диких жестокостях Ивана IV” (17). Конкретные обоснования этих приурочений находим в исторических комментариях, основанных на упомянутой работе автора.

Комментарии даны ко всем текстам антологии. Помимо отсылок к источникам публикации в них приводятся исторические пояснения — “наиболее подробно в тех случаях, когда представляет особый интерес сопоставление народной интерпретации факта с его отображением в документальных исторических свидетельствах” (407). Эти пояснения часто требовали значительных разысканий, порой — в малоизвестных источниках.

Читатель обнаружит также полезные справки источниковедческого характера, в которых говорится об особенностях передачи некоторых текстов, даны пояснения имён, ряда понятий и терминов. Но в основ­ном такие пояснения содержит заключающий антологию словарь, за пределами которого - только слишком индивидуальные случаи, огово­рённые непосредственно в комментариях. Было бы нелишним помес­тить в сборнике указатель личных имён и географических названий, но в изданиях подобного рода это, к сожалению, ещё не стало традицией.

Русская фольклористика пополнилась книгой, которая по составу полнее предшествовавших, содержит немало нового, удачно сочетает академичность и популярность, бережно передаёт язык фольклорных текстов.

Ю.К. Бегунов,

доктор филологических наук Санкт-Петербург