Очень интересна глава «Едрово», помещенная после глав «Яжелбицы» и «Валдай», где обличается разлагающее влияние мо­рали дворянского государства на простых тружеников. В главе рассказывается о простых, здоровых, нравственно красивых жен­щинах из семей едровских ямщиков.

Среди стиравших белье деревенских женщин внимание путе­шественника привлекла одна, лет семнадцати, по имени Анюта. Она — дочь зажиточного ямщика. «Всем взяла, — говорит о ней едровский извозчик. — На нашем яму много смазливых, но перед пей все плюнь. Какая мастерица плясать! всех за пояс заткнет, хотя бы кого... А как пойдет в поле жать... загляденье». Путеше­ственник рассказывает о своей встрече с ее матерью и женихом, людьми простыми, необразованными, но превосходящими лучших из дворян своей духовной красотой. Благородство едровского семейства проявляется хотя бы в том, что они отказываются при­нять в качестве подарка 100 рублей от барина; не хотят они уни­жаться перед ним, заявляя, что сами себя прокормят и обеспечат. А эти деньги были бы очень нужны Анюте, чтобы выйти замуж за любимого ею деревенского паренька Ваню. В ответ на предло­жение барина помочь ей донести белье Анюта отвечает: «Спасибо, спасибо; часто мы видим таких щелкунов, как ты; пожалуй, про­ходи своей дорогою». Радищев здесь подчеркивает неверие кре­стьян в барское благородство и благотворительность: они знают, что помещики даром никогда ничего не дают. А крестьянок по­мещики не считают за людей, почитая их «тварями, созданными на их угождение».

Путешественнику пришлось долго разубеждать Анюту, что его побуждения чисты и искренни, лишены какой бы то ни было корысти: «Анютушка, я, право, не таков, как я тебе кажуся, и не таков, как те, о которых ты говоришь. Те, думаю, так не на­чинают разговора с деревенскими девками; а всегда поцелуем; но я хотя бы тебя поцеловал, то конечно бы так, как сестру мою родную...»

Пороки среди крестьян — редкое явление и порождаются, как правило, крепостным правом, дворянским примером разврата. Не­даром путешественник советует не пускать жениха Анюты в сто­лицу: «Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он научится пьянствовать, мотать, лако­миться, не любить пашню, а больше всего он и тебя любить пере­станет... А тем скорее, Анюта, если ему случится служить в дво­рянском доме. Господской пример заражает верхних служителей, нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата достигает и до деревень. Пример есть истинная чума; кто что видит, тот то и делает». Так Радищев доискивается до социальной причины «пор­чи нравов». В русской литературе никто до него не ставил воп­рос общественной морали так глубоко и с такой классовой ост­ротой.

Образ Анюты одухотворен поэтической красотой народной любовной песни. А в песне пелось о том, что девушка любит того, кого выбрало ее сердце. Такова и Анюта. Покидая Едрово, путе­шественник не переставал восторгаться благородством, незави­симостью, гордостью и достоинством простой крестьянской де­вушки. «Анюта, Анюта — повторял путешественник, — ты мне голову скружила! Для чего я тебя не узнал лет пятнадцать тому назад? Твоя откровенная невинность, любострастному дерзнове­нию неприступная, научила бы меня ходить во стезях целомуд­рия. Для чего первой мой в жизни поцелуй не был тот, которой я на щеке твоей прилепил, в душевном восхищении? Отражение твоея жизненности проникнуло бы во глубину моего сердца, и я бы избегнул скаредностей, житие мое исполнивших...»

Перед нами замечательная в русской литературе похвала женской народной красоте и целомудрию. Любопытно, что свой идеал писатель нашел не в среде крепостных и дворовых, а среди свободных крестьян. Мысль об активной силе добра и красоты, характерная для многих писателей-просветителей, присуща и Радищеву. Он утверждал, что сила нравственного воздействия личности простой крестьянской девушки Анюты так же велика, как и всепокоряющая власть идейных убеждений Федора Уша­кова, которые, как писал Радищев, «вечно прейдут в сердце моем впечатленны». Так нравственность простой крестьянки ставится на один уровень с идейной убежденностью Писателя, Борца и Гражданина.

Этим Радищев во многом предвосхитил мысли революционных демократов середины XIX в.: Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добро­любова.

«СОЧУВСТВЕННИКИ» ПУТЕШЕСТВЕННИКА

А. М. К. Первый из «сочувственников» путешественника — это адресат «Посвящения А. М. К.», т. е. Алексей Михайлович Кутузов, сверстник и соученик Радищева по Пажескому корпу­су и Лейпцигскому университету, товарищ по службе в Сенате, его близкий друг. На многих страницах своей книги писатель как бы мысленно обсуждает со своим другом все, что случается с ним в пути, и стремится превратить своего «сочувственника» в едино­мышленника. К Кутузоиу Радищев обращается и в «Слове о Ло­моносове»: «Где ты, о! возлюбленный мой! где ты? Прииди беседовати со мною о великом муже. Прииди, да соплетем венец наса­дителю Российскаго слова». Кутузов на зов Радищева не мог от­кликнуться. В момент выхода книги в свет он находился в Берли­не, где постигал высшие сокровенные «тайны» масонского учения. Радищев отправил экземпляр книги в Пруссию, но его перехва­тила полиция.

В одном из писем (к PI. В. Лопухину от 12 ноября 1700 г.) А. М. Кутузов писал: «Я слышал, что меня подозревают соучаст­ником сочинения Радищева, которого, правду сказать, я совер­шенно не знаю, и что сие простирается так далеко, что уя;е обо мне справлялись из полиции». По пути в ссылку Радищев послал другу письмо (от 6 декабря 1791 года) и получил на него ответ в 1792 г., в котором Кутузов оказался вовсе недостойным дружбы первенца свободы: он призывал его отказаться от революционных взглядов. Так пришел конец старой дружбе.

Ч. Второй из «сочувственников» путешественника — господин «Ч», его приятель. С ним путешественник встречается на почтовой станции Чудово, где тот рассказывает историю своего неудачного плавания по Финскому заливу и спасения близ Систербека. Это происшествие на самом деле случилось с Петром Ивановичем Челищевым, товарищем Радищева по Пажескому корпусу и Лейп­цигскому университету. Подобно Ч., Челищев был «человек нраву крутого», что подчеркивается в «Путешествии» самим ходом рас­сказа о приключении «на воде», резкими оценками жестокосерд­ного начальника и нападками на горожан и Петербург, как «жи­лище тигров». Характер Ч. подробно раскрывается в его моноло­гах. Реакция Ч. на несправедливые слова жестокосердного на­чальника — непосредственная, откровенная, экспансивная: «Тут я задрожал в ярости человечества»; «Я думал, что мне сделается удар от того, что я слышал»; «Я вышел из терпения. — Должность ли твоя людей убивать, скаредной человек, и ты носишь знаки отличности, ты начальствуешь над другими!.. Окончать не мог моея речи, плюнул почти ему в рожу и вышел вон. Я волосы драл с досады. Сто делал расположений, как отмстить сему зверскому начальнику не за себя, но за человечество. Но, опомнясь, убедил­ся воспоминовением многих примеров, что мое мщение будет бес­плодно, что я же могу прослыть или бешеным, или злым челове­ком; смирился».

П. И. Челищев резко восставал против самовластия. Екате­рина II не случайно считала его зачинщиком выступления рус­ских студентов в Лейпциге против майора Бокума. Дочитав «Пу­тешествие» до главы «Чудово», она заподозрила Челищева в со­авторстве книги и назвала его «вторым подвизателем» французской революции, считая первым Радищева.

Новгородский семинарист. На станции Подберезье путешест­венник повстречался с новгородским семинаристом, который шел пешком в Петербург повидаться с дядею и приобрести книги, от­сутствующие в библиотеке Новгородской духовной семинарии. В немногих, но точных словах Радищев дает портрет семинариста; «Приветливый вид, взгляд неробкий, вежливая осанка, казалось, некстати были к длинному полукафтанью и к примазанным ква­сом волосам». В уста семинариста Радищев вкладывает отрица­тельную оценку господствовавшей тогда системы семинарского образования: засилье латыни и мертвящей схоластики, форма­лизм и устарелые методы обучения, отсутствие необходимых посо­бий на родном языке. Писатель здесь следует Д. И. Фонвизину, который в своей бессмертной комедии «Недоросль» вывел образ Кутейкина, учителя из семинаристов; Кутейкин рассказывает, что он в семинарию «ходил до риторики, да, богу изволившу, назад воротился». «Как не потужить, — говорил семинарист, что у нас нет училищ, где бы науки преподавалися на языке народ­ном». Устами путешественника Радищев отвечает, «что скоро желание его исполнится, что уже есть повеление об учреждении новых университетов, где науки будут преподаваться по его жела­нию». Радищев имеет в виду здесь «План университетов и гимна­зий, в разных местах империи заводимых» О. П. Козодавлева, который, однако, не был утвержден правительством. Новые уни­верситеты в России — Дерптский, Казанский, Харьковский, Петербургский — появились только в начале XIX в.

Прототипом новгородского семинариста одни исследователи (например, Л. И. Кулакова и В. А. Западов) считают Федора Ва­сильевича Кречетова, радикального публициста, родом из свя­щенников, аудитора Финляндской дивизии, сослуживца Радище­ва. Кречетов считал необходимым добиваться вольности путем ограничения самодержавия, ликвидации неграмотности, распро­странения правосудия.

Другие исследователи, как, например, А. Г. Татаринцев, по­лагают, что в образе новгородского семинариста использованы некоторые черты Р. М. Цебрикова, знакомого Радищева, отца одного из будущих декабристов.

Крестьянкин. Со своим приятелем Крестьянкиным путешест­венник повстречался на почтовом дворе Зайцово. В галерее «со­чувственников» путешественника образ Крестьянкина — один из самых сильных. С Крестьянкиным путешественник был знаком с детства. Судя по фамилии, друг писателя происходил из крес­тьян. Отличившись на военной службе, он получил офицерский чин и личное дворянство. «Наскучив жестокостями оной (т. е. военной службы. — Ю* Б.), а особливо во время войны, где вели-кия насилия именем права войны прикрываются», Крестьянкин перешел на гражданскую службу. Устроившись председателем Уголовной палаты, он думал, что перед ним открывается широкое воле деятельности в «упражнении для мягкосердия». Но вместо этого нашел в своей должности «желчь и терние», гуманность здесь не требовалась, в самих законах «вместо человеколюбия — жестокости». А Крестьянкин «душу... имел очень чувствитель­ную и сердце человеколюбивое», потому и прослыл «человеколю­бивым начальником». Место председателя Уголовной палаты ока­залось ему не по характеру. Не в силах осуждать невиновных людей, наш правдолюбец «не спешил отягчить жребия нещастных, впадающих в преступление нередко по неволе» и потому прослыл среди чиновников «копотким» (т. е. копушей) и «мздоим­цем», В деле об убийстве крестьянами зверя-помещика Крестьян­кин последовательно выступал в защиту права крестьян на само­оборону. Позиция судьи была признана другими членами Уголов­ной палаты неприемлемой с классовой точки зрения. Призна­ние за крепостными права на самооборону казалось чиновникам подрывом устоев дворянского общества и нарушением законов Российской империи, и они обрушились на Крестьянкина с обви­нениями, утверждая, что он получил взятку от крестьян. Сам наместник губернии не мог переубедить Крестьянкина, который выступил в Дворянском собрании со страстной речью в защиту равенства нрав каждого гражданина. Но уже ничем нельзя было помочь крестьянам. Не желая быть сообщником их невинного осуждения, Крестьянкин подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. Образом Крестьянкина Радищев хотел показать, что и среди дворянского сословия есть честные, беско­рыстные, справедливые люди, которым дороги свобода, равенство и братство людей и которые безупречно выполняют свой долг, руководствуясь движениями сердца и велениями разума. На при­мере истории Крестьянкина автор «Путешествия» показывает без­результатность активной борьбы свободолюбивой личности в оди­ночку. Самое большое, что может сделать человеколюбивый чи­новник, — это «удалиться от жестокосердия» и выйти в отставку. Крестьянкины царской России не нужны.

В основу образа Крестьянкина положены некоторые реальные черты и факты биографии Александра Андреевича Ушакова, брата первой жены Радищева, бывшего в течение четырех меся­цев в 1787—1788 гг. председателем Палаты гражданского суда Олонецкой губернии, а затем оставившего эту должность из-за конфликта с генерал-губернатором Тутолминым.

Крестицкий дворянин. На почтовом дворе Крестьцы путе­шественник наблюдает сцену расставания отца с двумя взрослыми сыновьями. Писатель дает их портреты, свидетельствующие о попытке Радищева приблизиться к реалистическому методу изо­бражения людей. Вот что он пишет: «Крестицкой дворянин, казалося мне, был лет пятидесяти. Редкий седины едва пробивались сквозь светло-русыя -власы главы его. Правильный черты лица его знаменовали души его спокойствие, страстям неприступное.

Нежная улыбка безмятежнаго удовольствия, незлобием рождае­мого, изрыла ланиты его ямками, в женщинах столь прельщаю­щими; взоры его, когда я вошел в ту комнату, где он сидел, были устремлены на двух его сыновей. Очи его, очи благораствореннагв рассудка, казалися подернуты легкою пленою печали; но искры твердости и упования пролетали оную быстротечно».

Образы сыновей нарисованы так, что читателю становится ясно, что юноши от природы одарены неодинаково, у них разная острота ума: «Пред ним стояли два юноши, возраста почти равнаго, единым годом во времени рождения, но не в шествии разу­ма и сердца они разнствовали между собой. Ибо горячность ро­дителя ускоряла во младшем развержение ума, а любовь братня умеряла успех в науках во старшем. Понятия о вещах были в них равныя, правила жизни знали они равно, но остроту разума и движения сердца природа в них насадила различно. В старшем взоры были тверды, черты лица незыбки, являли начатки души неробкой и непоколеблимости в предприятиях. Взоры младшего были остры, черты лица шатки и непостоянны. Но плавное дви­жение оных, кеобманьчивый были знак благих советов отчих.— На отца своего взирали они с несвойственною им робостию, от горести предстоящей разлуки происходящею, а не от чувствова­ния над собою власти или начальства. — Редкия капли слез точилися из их очей».

Психологические портреты крестицких дворян свидетельст­вуют о глубоком проникновении писателя в существо обществен­ных связей человека. Это люди, по мнению Радищева, правильно­го воспитания, противостоящие современным Радищеву дворян­ским идеалам искателей чинов, должностей и наград. В уста крестицкому дворянину писатель вкладывает длинную речь, в ко­торой он выражает свои взгляды на проблемы воспитания и обра­зования свободного гражданина России. В этих рассуждениях чувствуется влияние на автора трактата «Об уме» К.-А. Гельвеция.

Здесь развивается мысль о влиянии среды и обстоятельств на формирование характера молодого человека. Однако, создавая образ идеального воспитателя-отца, автор «Путешествия» расхо­дился со многими просветителями. Он полагал, что семейное воспитание выше общественного. Отец должен закалять детей, учить их не бояться стихий, боли, приучать к непритязательной пище и каждодневному труду. Разносторонность—вот главное по Радищеву качество свободного человека общества будущего. Об этом крестицкий дворянин говорит так: «Не робщите, если будете небрежены в собраниях, а особливо от женщин, для того что не умеете хвалить их за красоту; но вспомните, что вы бе­гаете быстро, что плаваете не утомлялся, что подымаете тяжести без натуги, что умеете водить соху, вскопать гряду, владеете косою и топором, стругом и долотом; умеете ездить верхом, стре­лять. Не опечальтеся, что вы скакать не умеете, как скоморохи. Ведайте, что лучшее плясание ничего не представляет величест­веннаго; и если некогда тронуты будете зрением онаго, то любострастие будет тому корень,, все же другое оному постороннее. — Но вы умеете изображать животных и неодушевленных, изобра­жать черты царя природы, человека. В живописи найдете вы ис­тинное услаждение не токмо чувств, но и разума. — Я вас на­учил музыке, дабы дрожащая струна согласно вашим нервам воз­буждала дремлющее сердце; ибо музыка, приводя внутренность в движение, делает мягкосердие в нас привычкою.— Научил я вас и варварскому искусству сражаться мечом. Но сие искусство да пребудет в вас мертво, доколе собственная сохранность того ие востребует. Оно, уповаю, не сделает вас наглыми; ибо вы твер­дой имеете дух и обидою не сочтете, если осел вас улягнет, или свинья смрадным до вас коснется рылом. — Не бойтесь сказать никому, что вы корову доить умеете, что шти и кашу сварите, или зажаренный вами кусок мяса будет вкусен. Тот, кто сам умеет что сделать, умеет заставить сделать, и будет на погрешно­сти снисходителен, зная все в исполнении трудности». В речах крестицкого дворянина отразились взгляды русского просвети­теля Я. П. Козельского, изложенные им в «Философических предложениях». В этой книге содержится материал о пагубности воспитанных в науках «злодеев» для общего благополучия.

Назад       Далее