ЦЕННОЕ ПОСОБИЕ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНИХ ЮГОСЛАВЯНСКИХ ЛИТЕРАТУР

Издательство филологического факуль­тета Белградского университета выпу­стило в свет запись лекций по истории югославянских литератур средних веков доктора филологических наук Джордже Трифуновича ^[1]. Профессор Трифунович хорошо известен своими капитальными трудами в области средневековых лите­ратур славянских народов. В 1967 г. под его редакцией вышел в свет сборник статей «Стара книжевност» (2-е изд. 1972 г.). В 1968 г. он выпустил книгу, содержащую обстоятельный разбор сред­невековых сербских памятников о Косо­вой битве (Крушевац, 1970), затем опу­бликовал специальный словарь поэтики древнесербской литературы («Азбучник српских средньовековних кньижевних поjмова», 1974), собрал хрестоматию учеб­ных текстов («Примери из старо српске кнmижевности. Од Григориjа диjака до Гаврила Стофановиhа Венцловиhа», 1975), переиздал сочинения Джуры Даничича («Ситниjи списи», 1975) и т. д.

Д. Трифунович известен также и как популяризатор древнего книжного на­следия: он перевел на современный сербо­хорватский язык сочинения Димитрия Кантакузина (1963), Доментиана (1963), произведения — о Кирилле и Мефодии (1964), Елены Балшич (1972), Григория Цамблака (1972), «Физиолог» (1973) и т. д.

Рецензируемый сокращенный универ­ситетский курс лекций интересен как первая попытка создания обобщающего краткого учебного пособия по истории югославянских литератур средних веков. В предисловии автор замечает следующее: «Эта книга — не история литератур, а только обзор основных литературно-ис­торических событий. Произведения, упомянутые лектором, в большинству слу­чаев не слишком подробно объяснены, но сами по себе требуют необходимой самостоятельной работы студентов или семинарских занятий. Поэтому извест­ным и значительным писателям уделено сравнительно мало места» (с. 7). В стороне осталась и переводная книжность, не включенная в лекционный обзор.

Рецензируемая книга состоит из Пре­дисловия (с. 7) и восьми очерков (с. 9 — 162). Первый из них — «Введение. Лите­ратура на древнеславянском языке» (стр. 9—34) — рассказывает о начале письменности у древних славян: о дея­тельности Кирилла и Мефодия и их уче­ников. Естественно, в поле зрения юго­славского ученого попали писатели преславской и охридской литературных школ: Константин Преславский и Черно­ризец Храбр, Климент и Наум Охридские. Эти писатели одинаково дороги всем южным славянам, так как стоят у истоков их литератур. Кирилло-мефо- диевское письменное наследие, как из­вестно, легло в основу целого ряда лите­ратур стран Балкан и Юго-Восточной Европы, оно было воспринято и восточ­ными славянами и послужило краеуголь­ным камнем литературы Киевской Руси.

В «Очерке словенской средневековой литературы» (с. 35—38) много внимания уделяется анализу Фрейзингских (Брижинских) отрывков X—XI вв., написан­ных по-славянски, но латиницей. Послед­ние свидетельствуют о наличии у словен­цев кирилло-мефодиевской традиции, сле­ды которой прослеживаются вплоть до XV в.^[2].

В «Очерке хорватской средневековой литературы» (с. 39—47) рассказывается о глаголической традиции у хорватов XIII—XV вв., о переводах с латинского, итальянского и чешского языков. Осо­бый интерес представляют глаголические списки сочинений о Кирилле и Мефодии и апокрифы. Последние недавно были предметом специальных исследований югославских ученых Эдуарда Херцигони, Бисерки Грабар, Иосина Братулича ^[3]. Сопоставление текстов этих же апокри­фов в славянской кириллической тради­ции было бы очень важно для установле­ния их истории на славянской почве.

В Хорватии в средние века была ши­роко распространена и переводная белле­тристика: романы об Александре Маке­донском, о Трое, о премудром Акире. Результаты их исследований современ­ными учеными А. Ван-ден-Берком, П. Колендичем и Р. Маринкович исполь­зованы в рецензируемой книге (с. 45—47).

Несколько очерков посвящено истории сербской литературы, традиционно рас­сматриваемой в следующей периодизации: «Время до Немани» (с. 51 — 56), «Время Немани» (с. 57—91), «Время Хребельяновича, Лазаревича и Бранковича» (с. 92— 124), «Время турецкого владычества и обновления Печской патриархии» (с. 125—155). Это полный, систематиче­ский, но краткий обзор основных произ­ведений старосербских писателей. В са­мом начале находится содержательный учебный разбор орфографических школ сербского письма (с. 52—53). Последний помогает учащемуся правильно сориенти­роваться в сложном материале. Очерк о каждом писателе имеет необходимую биографическую справку, основные дан­ные о творческом пути, перечень произ­ведений и их характеристику. Иногда приводятся отрывки на языке подлинни­ка (например, на с. 148—149) или в пе­реводе. Многие разделы книги написаны на основе собственных разысканий автора по рукописям. В некоторых случаях в тексте в скобках дается новейшая иссле­довательская литература по отдельным вопросам, но не всегда вся. Так, за пре­делами внимания автора остается бол­гарская научно-исследовательская лите­ратура о Кирилле и Мефодии, Чернориз­це Храбре, Клименте и Науме Охридских, Григории Цамблаке, Константине

Костенческом, Владиславе Грамматике и т. д. Между тем особенность балканских литератур состоит в том, что в средние века их судьбы были тесно переплетены, одни произведения свободно переходили из одной литературы в другую, одни и те же писатели жили то в Сербии, то в Болгарии, то на Афоне, то на Руси. Сложился даже особый тин общеславян­ского профессионального писателя, ка­кими были Григорий Цамблак, Пахомий Логофет, Лев Аникита Филолог. Кстати сказать, в «Кратком прегледе» для двух последних места не нашлось. А их тво­рения принадлежат не одному только русскому народу. Ничего не говорится в книге и об универсальной роли церков­нославянского языка, игравшего роль хранителя традиций в славянских лите­ратурах, и об образовании особого круга литературных произведений, общих для всех южных и восточных славян. Сравни­тельно мало места в рецензируемой книге уделяется русско-сербским литературным связям (ср. с. 21, 107 —109, 126—127) Ч Однако современный исследователь древ­неславянских литератур не может обой­тись без всесторонней разработки про­блематики как межславянских связен, так и типологии литератур.

Специальный очерк посвящен кирилли­ческой литературе средневековой Боснии (с. 156—162). Это систематический обзор боснийской письменности XIV—XV вв., здесь же приведены тексты интересных стенных надписей Боснии.

Последний раздел — «Пособия, источ­ники, тексты» (с. 165—169) — содержит полезный перечень основных пособий по истории культуры и литературы южных славян; здесь же перечисляются и основ­ные издания, необходимые для изучения письменности, литературы и языка югославян, а также «книжные источники, переведенные на современный язык» (30 названий!). Б раздел «Основные книжноисторическис пособия» можно было бы добавить недавно вышедшую в свет цен­ную монографию М. Мулича «Спрско плетение словес» (1975) и коллективный «Зборник историjе кьижевности. Од. jeзика и кньиж. 10. Стара српска кньижевност» (1976). Чтение книги облегчает указатель имен и названий литературных произве­дений. Способствуют лучшему усвоению материала и со вкусом подобранные ил­люстрации из Мариинского евангелия XI в., из сербских рукописей XII— XV вв., из печатных Октоиха (1494) и

Четвероевангелия (1552), из фресок мо­настыря Пива; здесь воспроизводятся также инициалы старейших славянских букв (с. 25, 46, 143) и образцы почерков Фрейзингских отрывков (с. 37), писца Иловичской Кормчей Богдана (с. 63), ннека из Далше (стр. 97), Гаврила Венц- ловича (с. 154), а также запись о смерти деспота Стефана (с. 115).

Издав «Краткий обзор югославянских литератур средних веков», Белградский университет внес свой посильный вклад в дело дальнейшего углубленного изуче­ния и освоения великого культурного наследия югославянских народов.

10. К. Бегунов

НОВЫЙ ТРУД БОЛГАРСКИХ УЧЕНЫХ[1]

Имя Григория Цамблака (ок. 1365— 1420) в XIV—XV веках было хорошо известно в Болгарии, Византии, Сербии, Румынии и России. Это был один из наи­более талантливых учеников Евфимия Тырновского. Автор многих литератур­ных произведений, проникнутых духом предвозрождения, полных благородных идеалов и отличающихся целеустремлен­ностью, страстностью и силой духа, Гри­горий Цамблак, несомненно, одна из са­мых ярких фигур средневековой славян­ской литературы.

Эпоха Цамблака — это период нача­ла турецкого завоевания Балкан, пе­риод становления национальных центра­лизованных государств Восточной Евро­пы — Русского, Сербского и Молдавского. В эту трудную для славянских народов по­ру Цамблак призывает объединить уси­лия христианских государей Востока и Запада против нарастающей мощи ту­рецких завоеваний. В сербской лите­ратуре ему принадлежит Житие Сте­фана Уроша III Дечанского и рассказ о перенесении мощей св. Параскевы из Тырнова в Видин и Сербию, в русской литерагуре — Надгробное похвальное слово московскому митрополиту Киприану, дяде Григория Цамблака, в румын­ской — Житие Иоанна Сочавского, в бол­гарской — Похвальное слово патриарху тырновскому Евфимию и многие другие. Рукописное наследие Цамблака огромно. Списки его сочинений в большом коли­честве находятся в библиотеках и архивах Москвы, Ленинграда, Вильнюса, Кие­ва, Софии, Рилы, Бухареста, Афона и многих других. Однако до сих пор, не­смотря на наличие ряда серьезных ра­бот (архимандрита Леонида, епископа Мельхиседека, П. Сырку, П. П. Соко­лова, X. И. Попова, Э. Калужняцкого, А.                 И. Яцимирского, М. Г. Попруженко, П. Поповича, В. Сл. Киселкова, Э. Турдеану, В. Велчева, Д. Радойичича, Б. Ст. Ангелова, Д. Трифуновича и др.), рукописное наследие Григория Цамбла­ка далеко не полностью изучено тек­стологически. Следует приветствовать почин кафедры болгарской литературы и языкознания Высшего педагогичес­кого института имени Кирилла и Мефодия в Великом Тырнове в деле собира­ния и издания сочинений Цамблака. Вышедший недавно в свет труд П. Ру­сева и А. Давидова — важный шаг вперед в этом направлении.

Авторы рецензируемого труда всесто­ронне знакомят нас с малоизвестным со­чинением Цамблака «Мучение Иоанна Нового», бытовавшим в славянской письменности XV—XVII вв. В разделе «Григорий Цамблак в Румынии и в древ­нерумынской литературе» (стр. 7 — 86) П. Русев подробно исследует все обстоятельства появления Григория Цамблака в Сучаве, при дворе молдав­ского господаря Александра Доброго в 1406 гг.; очевидно, в эти годы и было написано начатое еще в Белграде произведение о первом румынском свя­том в молдавских землях Иоанне Но­вом. П. Русев убедительно доказывает, что в последующие годы, в частности в се­редине XV в., Цамблак не жил в Румы­нии. П. Русев опровергает также мнение ученых, считавших, что Цамблак в 1403 гг. еще жил в Сербии и, сле­довательно, не мог быть автором «Муче­ния Иоанна Нового».

Пребывание Цамблака в Румынии и его общественно-политическую деятельность П. Русев связывает с последствиями за­воевания Турцией Второго Болгар­ского царства и попытками болгарских эмигрантов найти поддержку балканских государств в борьбе с поработителями. В этих условиях особенно значительным было обращение к образу Иоанна, «хра­нителя Молдавского княжества»: речь шла о независимости и территориальной целостности Молдавского государства.

Отдавая должное литературному ма­стерству писателя, П. Русев рассказы­вает о приемах, к которым прибегал Цамблак, пытаясь в рамках шаблон­ного сюжета раскрыть своеобразный ха­рактер своего героя, достойно описать его подвиг и мученическую смерть.

На стр. 90—109 книги воспроизво­дится текст «Мучения Иоанна Нового» по рукописи 1438                г., хранящейся в Библиотеке Румынской академии наук (Бухарест) под шифром Ms. si. 164, а также новоболгарский перевод текста «Мучения». При выборе списка авторы рецензируемого издания опирались на текстологический опыт А. И. Яцимирского, который, издав этот же текст еще в 1906 г., писал, что все обнаруженные им многочисленные списки восходят к спис­ку 1438 г., принимаемому за основной[2]. Все же, на наш взгляд, публикаторы напрасно отказались от попытки еще раз заново проделать всю текстологическую работу и разыскивать новые списки этого сочинения в архивохранилищах и биб­лиотеках. Авторский экземпляр «Му­чения» не сохранился, и, хотя перепис­чик сочинения Цамблака монах Гав­риил, по-видимому, хорошо передал многие особенности первоначального текста, его список, видимо, не вполне идентичен подлиннику. Поэтому тек­стологическое изучение всех списков, а также анализ разночтений были бы отнюдь не бесполезны.

Хотя текст рукописи 1438 г. передан с высокой степенью точности, перевод достаточно хорош, а фотокопии на стр. 110—122 ясны,— все это не исклю­чает целесообразности полного критического издания «Мучения Иоанна Ново­го» с учетом всех списков. Принимая во внимание вышеизложенное, хотелось бы выразить будущим публикаторам сочи­нений Григория Цамблака одно поже­лание:      не издавать только отдельные списки известных произведений, ста­раться публиковать критические изда­ния памятников с учетом всех списков для того, чтобы исследователям-текстологам в будущем не делать много излиш­ней, повторной работы.

Удачными в рецензируемой книге вы­глядят разделы А. Давидова «Право­писание самого старшего списка «Муче­ния Иоанна Нового» и «Речник — ин­декс», в которых язык и орфография ру­кописи 1438 г. подвергнуты полному, точному и скрупулезному анализу. По­добные небольшие словари чрезвычай­но важны при издании текстов средне­вековых славянских памятников — они в значительной мере облегчают освое­ние и использование опубликованных тек­стов современными исследователями.

С деятельностью Цамблака в Румынии связываются еще и другие произведения: 1) вторая редакция «Похвального сло­ва св. Георгию», которое посвящено те­ме мужественной защиты своих убежде­ний; 2) молдавский вариант «Слова на светлый цветоносия праздник», беседы «о посте, о милостыни и о нищих», которые посвящены теме защиты христианских догматов от магометанской критики.

Интересно было бы проследить и за все­ми обстоятельствами распространения сочинений Цамблака в составе славяно­русских сборников, установить места их переписки, имена писцов и их покро­вителей, т. е. до конца исследовать всю литературную традицию Цамблака в славянских странах.

В заключение хочется от души поздра­вить болгарскую науку с полезной кни­гой, хорошим вкладом в славяноведение.                                                                               Ю. К. Бегунов

НОВЫЙ ТРУД БОЛГАРСКИХ УЧЕНЫХ О ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ ГРИГОРИЯ ЦАМБЛАКА

Григорий Цамблак — один из наиболее видных и талантливых болгарских писа­телей средневековья, чье творчество имеет общебалканское и общеславянское значе­ние. Потому оно и принадлежит одновре­менно нескольким народам — болгарс­кому, молдавскому, русскому и сербско­му. В настоящее время известно до 40 его сочинений — исторических повестей, ле­генд, житий, похвальных слов, поучений, служб и канонов,— из которых прибли­зительно 15 издавались па страницах, славистических журналов и сборников. Полного издания всех сочинений Цамблака с учетом рукописного наследия писате­ля мы пока не имеем. Необходимость сов­ременного научного издания произведений знаменитого ученика и сподвижника по­следнего Тырновского патриарха Евфимия очевидна. Болгарские ученые многое

делают в этом направлении. Только за последнее время Издательство Болгарской академии паук выпустило в свет книги П. Русева и А. Давидова «Григорий Цамблак в Румъния» (1966), К. Мечева «Гри­горий . Цамблак» (1969). Рецензируемый труд[1] — продолжение целостного изуче­ния и издания произведений этого вид­ного балкапского писателя.

Литературное и общественное дело Евфимия Тырновского было по достоинству оценено его учениками и последователя­ми. Так, о нем пишут основатель Бдинс- кой литературной школы Иоасаф Бдинский в «Похвальном слове Филофее», Константин Костенчский — один из рев­ностных последователен Евфимиевой ре­формы правописания. Но Похвальное слово Евфимию, написанное Григорием с необыкновенной теплотой, остается самым трогательным н проникновенным па­негириком великому писателю. Прослав­ляющее Евфимия как общеславянского святого, оно написано в западнорусских землях Великого, княжества Литовского в 1415—1418 гг.  ·

. Рецензируемая книга включает следующие разделы: Предисловие (стр. 5—6), «Похвальное Слово Григория Цамблака о Евфимии Тырновском» П. Русева (стр.

7—53), «Цамблаково Слово о Евфимии и болгарский литературный язык конца XIV в.» И. Гылыбова (стр. 55—90), «Списки и издания Похвального слова о Евфимии Григория Цамблака» А. Дави­дова (стр. 91—109), древнеславянский текст «Слова» по Московскому списку XVI в. с разночтениями, а также новоболгарский перевод и комментарий к издавае­мому тексту — А. Давидова, Г. Данчева; и П. Русева (стр. 111—233), «Словарь- индекс Похвального слова Евфимию Гри­гория Цамблака» А. Давидова (стр. 234— 439) и резюме на французском языке ко всей работе (стр. 441—447).

Со времени первого издания «Слова» Л. А. Кавелиным (1871 г.), большинство исследователей обращались к тексту «Сло­ва>> как к историческому документу (К. Ф. Радчепко, К. Иречек и др.), ибо оно богато подробными свидетельствами из биогра­фии Евфимия, почерпнутыми Григорием из личного знакомства с Евфимием; кроме того, рассказ Григория о взятии Тырнова в 1393 г. османами — это рас­сказ очевидца, он уникален и достоверен. Художественная сторона произведения мало интересовала историков. Лишь в по­следнее время В. Велчев представил анализ «Слова» как памятника литературы ^[2]. Этим же путем идет и П. Русев. Он стре­мится раскрыть художественное существо видения Цамблаком образа Евфимия. Анализируя композицию и стиль панеги­рика, П. Русев тем самым утверждает непреходящий характер мастерства Гри­гория как писателя, чьи творения сохра­няют художественную ценность для нас. Воссозданный Цамблаком внушительный и величавый образ последнего тырновского патриарха соответствует, по мнению П. Русева, «родолюбивому, народностному» отношению Цамблака к болгарской действительности конца XIV в. и позво­ляет судить о последнем как «ренессанс­ной личности», чей творческий метод бли­зок болгарской литературе предвозрожденческой поры. Верно указывая на идейно-эстетичес­кую задачу и жанровую окраску памят­ника, П. Русев стремится более показать отличительные особенности произведения, нежели его традиционность, более обра­щает внимание на отклонения от «клише» и формул, чем на топоику, которая была весьма существенной стороной греко­славянского энкомия той поры. Нам ка­жется, что более широкое использование теории так называемой «литературовед­ческой риторики» и топологии помогло бы π более точно оценить соотношения тра­диционного и оригинального в памятни­ке, а может быть, позволило бы «загля­нуть» в творческую лабораторию Григо­рия. Вряд ли было бы правомерным сужать значение произведения, утверждая, что оно «было предназначено для прочтения где-то на юге, в Южной России, или в Молдавии, где в то время находилось до­вольно много болгарских эмигрантов, не только монахов, но и мирян» (стр. 19). Нет, оно нужно было не только болгар­ским эмигрантам, а всему православному восточному славянству, ибо, как справед­ливо полагает П. Русев, «Слово Похваль­ное» было как-то связано с канонизацией Евфимия и получило широкое распростра­нение во многих древнерусских списках XV—XVII вв.: издателям книги их было известно пять, нам известны) еще два ^[3]; дальнейшие, же разыскания в. библиоте­ках и архивохранилищах со временем, мо­жет быть, позволят уточнить н эту цифру.

Возможно, здесь уместно поставить так­же вопрос о том, не был ли Григорий оче­видцем гибели Велико Тырнова (1393 г.) и сподвижником патриарха во время скита­ний последнего по Западной Болгарии?

Произведения Григория Цамблака в известной мере помогают нам в деле восстановления канонов литературного язы­ка и стиля Евфимиевой школы. Поэтому исследование И. Гылыбова, использовав­шего для сравнения текст недавно научно изданного в Болгарии Мучения Иоанна Нового, имеет особое значение: ведь нор­мы среднеболгарского языка были дейст­вительны и для общелитературного языка конца XIV — начала XV в. молдавско­го, русского и сербского народов. Ис­пользуя только часть лексического мате­риала «Слова», И. Гылыбов раскрывает яркие черты Цамблаковой лексики и ус­танавливает их связь с лексикой двух самых ранних школ древнеболгарского языка.

Добросовестно и всесторонне А. Дави­дов анализирует орфографические, фоне­тические и некоторые лексические особенности пяти списков «Слова», из кото­рых один — Барсовский — он открыл сам, один - нашел Б. Ангелов, а три были известны в науке раньше. Все же распределение им списков на архетипные группы и восстановление двух пропущенных звеньев не подкреплено исследова­нием истории текста «Слова Похвального». Последняя так и осталась здесь, к сожа­лению, не проясненной. Потому и стемма, приведенная на стр. 108, выглядит хотя и вероятной, но мало аргументиро­ванной, оттого и вывод исследователя о том, что Московский список XVI в. со­хранил, более всего , старинных языковых черт школы  Евфимия и потому должен быть принят за основной в научном изда­нии, не очень-то фундирован.

Что же касается основных, принципов передачи текста Московского списка, то с ними в принципе можно согласиться: текст передан со всеми буквенными знака­ми оригинала, для удобства цитирования он разделен на 67 стилистических периодов, пунктуация расставлена везде совре­менная, восстанавливаемые буквы заклю­чены в угловые скобки, все цитаты иа Священного писания отмечаются в подст­рочных примечаниях. Для образцового, издания здесь не хватает более упорядо­ченной системы подачи разночтений: по­следняя представляется пока запутанной и трудночитаемой, характеристика же индивидуальных особенностей Москов­ского списка не выделена, а почему-то за­прятана в середину разночтений.

Несомненное достоинство рецензируе­мой книги — поэтический перевод «Пох­вального Слова» Евфимию па повоболгарский язык. До сих пор наука не распола­гала удовлетворительным переводом «Сло­ва», ибо прежние переводчики (В. Киселков, Й. Иванов, Бож. Ангелов й М. Генов, И. Дуйчев и др.), стремясь к бук­вальной точности, не всегда обращали внимание на поэтичность древнеболгарско­го текста. Перевод же А. Давидова, Г. Дан­чева и П. Русева учитывает и необык­новенный лиризм памятника и перепады_; его стиля от повествовательного к панегирическому, помогая оцепить исключи­тельное мастерство митрополита Григо­рия как рассказчика, панегириста и агиографа.

Словарь-индекс охватывает все словес­ное богатство «Похвального слова» Евфимию, содержит множество иллюстра­тивного материала со ссылками на извест­ные словари А. X. Востокова, Ф. Миклошича, И. И. Срезневского, Л. Садпнк и Р. Айтцетмюллера, Чехословацкой акаде­мии наук. Значение словаря-индекса вы­ходит за пределы задач изучепия одного только памятника; он будет полезен для всех, кто изучает лексику произведений Евфимиевой школы.

Все разделы рецензируемой книги, как видим, объединены общей задачей: ввести в научный оборот новый материал о Григории Цамблаке. Несмотря на вы­сказанные выше критические замечания, она заслуживает высокой оценки.

Ю. Бегунов, П. Бойчева