Еще до восстания Пугачева, в 1772 г., в 5-м и 14-м листах (но­мерах) журнала Н. И. Новикова «Живописец» был напечатан «Отрывок путешествия в*** И*** Т***». Как считают современ­ные исследователи жизни и творчества Радищева: П. Н. Берков, Л. И. Кулакова, В. А. Западов, Д. С. Бабкин, это был набросок одной из глав будущего «Путешествия из Петербурга в Москву»¹. В «Отрывке» от лица путешественника рассказывалось о жизни деревни Разоренной. Там путешественник «в три дня сего путеше­ствия ничего не нашел... похвалы достойного: Бедность и Рабство повсюду встречалися в образе крестьян»; «О человечество! — воск­лицает путешественник. — Тебя не знают в сих поселениях. О господство! ты тиранствуешь над подобными себе человеками. О блаженная добродетель, любовь, ты употребляешься во зло: глупые помещики сих бедных рабов изъявляют тебя более к лоша­дям и собакам, а не к человекам!» Резкий протест против порабоще­ния человека человеком, возведенного в ранг государственных отношений, составляет идейное содержание отрывка. Автор здесь, по словам Н. А. Добролюбова, поставил под «сильное сомнение... законность самого принципа крепостных отношений». «Отрывок» очень напоминает главу «Любани» из «Путешествия» Радищева.

Стало быть, если согласиться с тем, что автором «Отрывка» был А. Н. Радищев, то творческую историю «Путешествия» следует начинать задолго до выхода в свет «крамольной книги». Расска­зать о творческой истории «Путешествия» — это значит расска­зать о том, как оно создавалось. Замысел книги, по всей вероятно­сти, восходит к тому периоду, когда Радищев возвратился из Германии и стал служить в Сенате. К этому времени, т. е. к 1772 г., относится и формирование творческого принципа писателя, который лег в основу «Путешествия из Петербурга в Москву», — принципа правдивости. «Удалитесь от меня, — пишет автор «Отрыв­ка», — ласкательство и пристрастие, низкие свойства подлых душ: истина пером моим руководствует!» Правдивость в сочета­нии с гражданственностью, публицистичностью является пред­шественницей реалистического метода изображения человека в русской классической литературе. В этом смысле Радищев был предшественником великих русских писателей-реалистов: Пушки­на, Гоголя, Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Чехова. Сама российская действительность воспитывала писателя-гражданина, борца. Русский писатель XVIII в., уверовавший в кон­цепцию просвещенного абсолютизма, выступал в роли гражданина который дерзал учить царей, В «Письме к другу, жительствую­щему в Тобольске по долгу звания своего», посвященном открытию памятника Петру Первому в Петербурге, писатель поднимает проблему идеального государя, мудрого и справедливого, который изменит мир. «Государь есть первый гражданин народного обще­ства», — писал Радищев еще в 1773 г. Автор «Письма» признает таковым Петра Первого, «мужа необыкновенного, название вели­кого заслужившего правильно». Но вместе с тем мыслитель видит в деятельности Петра Первого и теневую сторону: он уничтожил «вольность частную», т. е. лишил свободы человеческую личность. «Нет и до скончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле», — едко замечает автор «Письма», имея в виду Екате­рину II.

Так постепенно, с каждым годом зрели и крепли антимонар­хические убеждения писателя. В 1779—1780 гг. Радищев работал над песнословием «Творение мира», вошедшим в одну из первых творческих редакций главы «Тверь». В 1780-е гг. он уже создал несколько глав «Путешествия» и среди них оду «Вольность» (1781-1783).

В ней Радищев писал:

О! дар небес благословенный,

Источник всех великих дел;

О! вольность, вольность, дар бесценный,

Позволь, чтоб раб тебя воспел.

Исполни сердце твоим жаром,

В нем сильных мышц твоих ударом

Во свет рабства тьму претвори,

Да Брут и Телль еще проснутся,

Седяй во власти да смятутся

От гласа твоего цари.

В этом произведении была впервые в русской литературе по­ставлена и обоснована идея народной революции. «Раб, воспе­вающий вольность», перестает быть рабом, превращаясь в спра­ведливого мстителя, пророка грядущей революции. Он приветству­ет и победоносное народное восстание, и суд над монархом, и казнь последнего:

На вече весь течет народ, Престол чугунный разрушает, Самсон как древле сотрясает Исполненный коварств чертог; Законом строит твердь природы; Велик, велик, ты дух свободы, Зиждителей, как сам есть бог!

В глазах Радищева абсолютный монарх — это нарушитель
народного правопорядка ₁ преступник, восставший против своего
народа; ».•

обращается народ к монарху. Сцену суда над царем Радищев за­канчивает так:

Единой смерти за то мало. Умри! умри же ты стократ!

Формально здесь имеется в виду английский король Карл I Стюарт, казненный восставшим народом в 1649 г. Но, по существу, не на английских королей замахивался автор. «Сочинитель не лю­бит царей, — замечала Екатерина II, прочитав «Путешествие» и оду «Вольность», — и где может к ним убавить любовь и почте­ние, тут жадно прицепляется с редкой смелостью». «Ода совершен­но явно и ясно бунтовская, где царям грозится плахою, — до­бавляла императрица. — Кромвелев пример приведен с похва­лою».

При жизни Радищева ода полностью не увидела свет, лишь в сокращении она вошла в состав главы «Тверь». И только после Великой Октябрьской социалистической революции произведение Радищева было напечатано в полном объеме.

В оде Радищев-юрист по-новому истолковывает действие гражданских законов, направленных на защиту феодального правопорядка: они недействительны в период революции. Эту же мысль автор «Путешествия» развивает в главе «Зайцово»: судья Крестьянкин оправдывает убийство помещиков, исходя из «есте­ственного права» крестьян на самозащиту. «Если закон, или не в силах его заступить, — говорит Крестьянкин, — или того не хо­чет, или власть его не может мгновенное, в предстоящей беде дать вспомоществование, тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности, благосостояния». Логическим продолжением этой мысли было бы признание неограниченного права народа на самозащиту — вплоть до всенародного восстания против угнетателей.

В 1785—1786 гг. Радищев написал «Повесть о проданных с публичного торга», вошедшую позднее в главу «Медное», рассказ о происшествии на Финском заливе («Чудово»), рассуждение о свободе от цензуры («Торжок»). «Житие Федора Васильевича Уша­кова» (1788), «Слово о Ломоносове» (1788), включенное позднее в окончательную редакцию «Путешествия», «Беседа о том, что есть сын Отечества» (1789) — важные этапы на пути создания ре­волюционной книги.

В то время, в конце 80-х гг., семья Радищевых жила на мызе Петровского острова в Петербурге (ныне дома № 1—7/2 по Пе­тровскому проспекту). Здесь и было дописано «Путешествие из Петербурга в Москву». Несколько самостоятельных замыслов по­вестей сливаются воедино. Все идеи «Путешествия», или. как пер­воначально называл его Радищев, «Проницающего гражданина», окончательно продумываются, созревают в творческой лаборато­рии писателя. Они находят воплощение в точных и страстных словах писателя — Гражданина, Человека, Борца. Во второй половине 1788 года создается первоначальная редакция «Путеше­ствия». Содержанием своего произведения автор обязан исклю­чительно российской действительности, которую он, как ответ­ственный чиновник, хорошо знал, сталкивался каждодневно с суровою правдой жизни, изучал ее по документам, прошениям, следственным делам, судебным разбирательствам, рассказам дру­зей и знакомых.

Радищев как мыслитель был не одинок. Он поддерживал дело­вые отношения с издателем-просветителем Н. И. Новиковым, хорошо знал организатора тайного антиправительственного круж­ка «Всенародное вольно к благоденствию составляемое общество» поручика Федора Васильевича Кречетова¹. В 1789 г. Радищев вступил в «Общество друзей словесных наук», состоящее из быв­ших воспитанников Московского университета, молодых литера­торов, офицеров, чиновников. Истинный сын Отечества, Радищев мечтал подчинить журнал этого общества «Беседующий гражда­нин» целям революционной пропаганды. В этом обществе у него было немало друзей, например С. А. Тучков, автор вольнолюби­вых стихов, который разделял его взгляды.

В числе помощников и «сочувственников» Радищева были двое его старших сыновей Василий и Николай, которым в момент аре­ста отца было соответственно 13 и 12 лет, А. А. Ушаков, брат умер­шей в 1783 г. жены писателя, сестра жены Е. В. Рубановская, П. И. Челищев, товарищ по Пажескому корпусу и Лейпцигскому университету, исключенный из Лейпцигского университета за неблагонадежность немец Август Вицман, начальник Радищева по службе граф А. Р. Воронцов, служащие таможни немец Иогапн Мейснер, Степан Андреев, Ефим Богомолов, В. Иванов, учитель русского языка А. А. Царевский, товарищ по Пажескому корпусу и Лейпцигскому университету С. Н. Янов, он же — «друг, житель­ствующий в Тобольске», выпускник Лейпцигского университета Р. М. Цебриков, отец декабриста, и многие другие. Большинство из них знало о работе писателя над «Путешествием». Во время след­ствия автор «крамольной книги» не выдал своих друзей, заслужив тем признательность современников. Недаром А. С. Пушкин вспоминал об «удивительном самоотвержении» и «рыцарской со­вестливости» Радищева¹. Действуя только на свой страх и риск и предвидя, что ему предстоят длительные и тяжкие испытания, автор «Путешествия» писал в своей книге: «Но если бы закон, или государь, или бы какая-либо на земли власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной неколе­бим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточе­ния, ниже самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко ка­мень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердь твою; и если предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживешь на памяти благородных душ, до скончания веков». Эти слова можно в полной мере отнести к са­мому Радищеву. В них звучит все та же незабвенная юношеская клятва Федору Ушакову.

С юношеских лет Радищев знал, что стать последовательным революционером может только человек с твердыми убеждениями, объективный и справедливый, чувствительный и суровый, страст­ный в своем гневе к социальным несправедливостям, к угнетению человека человеком, к ущемлению свободы. Прекрасные челове­ческие качества гармонировали у Радищева с его убеждениями. Сын писателя Павел писал, что отец был «нрава прямого и пыл­кого, умел сносить горести с стоической твердостью, чужд был лести, был в дружбе непоколебим, забывал скоро оскорбления, обхождение его было простое и приятное говорил сильно и занимательно.;. Он ненавидел ложь и обман, пьянство и картеж­ную игру». Истинный сын отечества был «почти универсальный человек... Это было сокровище познаний, соединенное с пре­восходным умом и высоким характером... Он знал музыку, играл па скрипке, был ловкий танцор, искусный фехтовальщик, хоро­ший ездок и счастливый охотник с ружьем»². Радищев хорошо знал и понимал литературу и искусство, театр, играл в шахматы. Все, что он говорил, было «хорошо обдумано и всегда оставалось в па­мяти»³. Все знавшие Радищева уважали его как человека умного, честного, бескорыстного.

Творческая история «Путешествия» была сложной. В 1780-е годы писатель по многу раз перерабатывал свое сочинение, допи­сывая и заменяя одни главы другими, меняя их местами и т. и. Ленинградские исследователи Л. И. Кулакова и В. А. Западов пишут, что в 1789 г. писатель «приобрел в долг ... печатный станок и нужное количество шрифта и в петербургском доме Радищева на улице Грязной (ныне — улице Марата) в конце мая — первых числах июня 1790 года наборщик Богомолов и печатник Пугин при помощи слуг Радищева закончили печатание всего тиража книги (около 650 экземпляров). 26 экземпляров Радищев отдал купцу Герасиму Зотову для продажи, причем договорился, что имя автора анонимно изданной книги будет скрыто от покупате­лей. В течение приблизительно двух недель «Путешествие» про­давалось в лавке Зотова в Гостином дворе, сам же Радищев взял­ся за приведение в порядок цензурной рукописи...»

Назад       Далее

Начальное образование Саша получил в Москве, в доме дяди Михаила Федоровича Аргамакова, приходившегося родственни­ком ректору только что открывшегося Московского университета А. М. Аргамакову. Уроки демократически настроенных профес­соров университета, труды М. В. Ломоносова «Российская грам­матика» и «Риторика», русские книги и журналы были первым учебным чтением, научившим юношу ценить науку и любить рус­ский парод.

В ноябре 1762 г. при содействии Аргамаковых Александр был пожалован в пажи и смог поступить в придворное учебное заве­дение — Пажеский корпус в Петербурге. Там он подружился с Алексеем Кутузовым, выделявшимся среди пажей начитанностью и примерным поведением. Оба юноши были влюблены в русскую литературу и зачитывались в это время сочинениями известных русских писателей М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, В. И. Лукина, Ф. А. Змина, Д. И. Фонвизина. В доме Василия Аргамакова, где бывал Александр, собирались писатели и поэты, здесь они читали свои повести и стихи, горячо спорили, мечтая о том времени, когда изящная словесность покинет наконец стены аристократических салонов. В Пажеском корпусе юный Радищев выделялся среди воспитанников «успехами в науках и поведением».

Осенью 1766 г. в числе двенадцати лучших учеников он был послан в Германию для завершения образования. Начиная с 1767 г., Александр слушал лекции в Лейпцигском университете по истории словесности, по философии. Радищев занимался также химией, медициной, продолжал изучение латинского, немецкого и французского языков. В свободное время русские юноши соби­рались в комнате Ушаковых и вели задушевные беседы. Их инте­ресовали история, философия, искусство, литература стран Евро­пы и России, они часами спорили, обсуждая труды французских просветителей Ф.-М. Вольтера, К.-А. Гельвеция, П. Гольбаха, Г.-Б. де Мабли, Ш.-Л. де Монтескье, Г.-Т.-Ф. Рейналя, Ж.-Ж. Рус­со и др. Позднее, в «Житии Федора Васильевича Ушакова» Ра­дищев указывал, что он и его товарищи «мыслить научилися» по книге Гельвеция «Об уме».

Волновали их и статьи немецких поэтов-романтиков, основа­телей нового литературного направления «Буря и натиск»: Л. Ваг­нера, И. В. Гете, В. Клопштока, Я. М. Р. Ленца. Студенты любили читать русский сатирический журнал Н. И. Новикова «Тру­тень», а также книгу первого русского просветителя Я. П. Козель­ского «Философические предложения» (1768). Сын сотника Пол­тавского полка развивал в своем сочинении мысль, что причиною ярости крестьян являются их «обидчики», т. е. помещики. Крестья­не, «великими обидами утесняемы будучи от высших себя», — писал Я. П. Козельский, — не выдерживают, «как только найдут удобный случай», так и «источают наружу свою досаду», а поэтому «по справедливости почесть их можно почти за невинных».

Товарищи Радищева по Лейпцигскому университету пытались связать идеи европейского Просвещения с русским общественным движением, а самые решительные из них — Александр Радищев и Федор Ушаков — понимали необходимость решительной борьбы зa свободу народа и готовили себя к ней. Молодой Радищев тогда впервые ясно осознал, что одними только научными познаниями но измеряется ценность человеческой личности и смысл жизни чело­века. Главное — это умение постоять за свои убеждения.

В декабре 1777 г. из-за материальных затруднений Александр Николаевич вынужден был вернуться на службу. Он был назна­чен младшим чиновником, в чине секунд-майора, в Коммерц-коллегию, где начальником был граф Александр Романович Воронцов, либеральный вельможа екатерининского времени. Будучи с 1780 г. помощником начальника Петербургской таможни, Радищев уже в чине надворного советника проявил себя как честный, неподкупный служащий, для которого интересы России превыше всего. Он объявил беспощадную войну контрабандистам и взяточ­никам, иностранным авантюристам и казнокрадам. Рассказывают, что однажды один из купцов, желая провести контрабандой доро­гие материи, пришел к нему в кабинет и выложил пакет с ассигна­циями, но был с позором прогнан. Жена купца незваной гостьей побывала у жены Радищева и оставила в гостях сверток с доро­гими материями. Когда «подарок» обнаружился, Радищев приказал слуге догнать купчиху и вернуть ей сверток. Писатель безбояз­ненно выступал в защиту младших служащих, в том числе своего сослуживца досмотрщика таможни Степана Андреева, оклеветан­ного я сосланного потом на каторгу. Позднее, в «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Спасская Полесть» Радищев рас­сказал о грубейшем нарушении правил судопроизводства, имея в виду дело таможенного чиновника Степана Андреева. Радищев заслужил репутацию прямого и справедливого человека. Так проявлялась его верность клятве, данной Федору Ушакову. Во­ронцов ценил образованность, честность и ум Радищева, называя его «зрителем без очков», т е. правдолюбцем, от которого не со­крыта серая обыденность жизни и ее отрицательные стороны. Ра­дищев видел в Воронцове приятное исключение среди высокопо­ставленных оголтелых казнокрадов и крепостников по духу. Их объединяло глубокое отвращение к прогнившему екатерининско­потемкинскому режиму. В доме Воронцова автор «Путешествия» часто встречался с влиятельными вельможами екатерининского двора — президентом Российской академии наук княгиней Ека­териной Романовной Дашковой, фаворитом императрицы графом П. В. Завадовским, дипломатом графом С. Р. Воронцовым и др. А. Н. Радищев всегда держал себя независимо и никогда не искал случая получить продвижение по службе и награды. Двор императ­рицы в Петербурге с жадностью смотрел на миллионные доходы таможни. «Все современники отдали Александру Николаевичу справедливость в том, — писал сын писателя Николай, — что он совершенно был чужд корыстолюбия. Начальствуя таможнями С.-Петербургской, губернии, он мог нажить миллионы, но он не нажил ничего и оставил детям своим небольшое родительское на­следство и честное имя»¹. Секретарь саксонского посольства в Петербурге Георг фон Гельбиг дал в своих мемуарах сочувствен­ную характеристику А. Н. Радищеву, подчеркнув его исключи­тельную смелость, правдивость, верность убеждениям, скромность, деловитость. В частности, он с горечью писал: «...он был достоин занимать высшие места в государстве, но умный человек годится и на незначительном месте». Правда, за месяц до своего ареста, в 1790 г., Радищев был утвержден Сенатом в высокой должности советника таможенных дел Петербургской Казенной палаты.

Радищев был разносторонним человеком. В свободное от рабо­ты время Александр Николаевич посещал дворянские собрания и общества, Английский клуб, масонскую ложу, бывал на балах, находил время для литературных занятий: много читал, писал любовные стихи, переводил на русский язык иностранные сочине­ния, одно из которых — «Размышление о греческой истории, или О причинах благоденствия и несчастия греков» Табриэля де Мабли — снабдил следующим примечанием: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Никто из его друзей или современников не решился бы высказать такую крайнюю мысль. Очевидно, в недрах сознания великого мыслителя кипела громадная созидательная работа, зрели гениальные мысли, которым суждено было найти выход в его революционных сочи­нениях: оде «Вольность» и «Путешествии из Петербурга в Москву».

События Крестьянской-войны 1773—1775 гг. сыграли решаю­щую роль в политическом воспитании Радищева. Изучив весь ход восстания по подлинным документам, поступавшим в штаб генерал-аншефа Я. А. Брюса, автор «Путешествия» признал законо­мерной и справедливой ту борьбу, которую самоотверженно вели крестьяне, работные люди, казаки и солдаты против помещиков и царицы. Однако писатель понял, что восставшие неминуемо были обречены на поражение из-за своей стихийности и неорганизован­ности. Восстание Пугачева он рассматривал как акт народного

мщения угнетателям. «Они искали паче веселие мщения, нежели пользу сотрясения уз», — писал автор «Путешествия» в главе «Хотилов». Пугачева писатель называл «грубым самозванцем»: республиканцу Радищеву, ярому противнику царизма, претил на­ивный монархизм вождя восставших крестьян.

Назад       Далее

Ученый философ на троне, Екатерина II оказалась ярой крепост­ницей, «казанской помещицей», как она сама себя называла. Однако в первое десятилетие своего царствования (до 1773 г., т. е. до начала Крестьянской войны под руководством Емельяна Пугачева) Екатерина II еще носила маску просвещенной госуда­рыни и играла в либерализм, рассуждая, что России нужны «со­

вершенные законы», которые «по велению разума» смогут изменить жизнь в интересах народа.

Крестьянская война 1773—1775 гг. под руководством донско­го казака Емельяна Ивановича Пугачева потрясла до основания абсолютистское государство и крепостнический строй. Это сти­хийное восстание, последнее и самое крупное в истории России, проходило на большой территории от Оренбурга до Казани, от Зауралья до Дона, включая бассейны рек Урала, средней и ниж­ней Волги. Почти полтора года десятки тысяч крестьян, работных людей, казаков, солдат — русских и нерусских национальностей: башкир, казахов, калмыков, марийцев, мордвы, татар, удмуртов, чувашей — с оружием в руках сражались за свою свободу, на­нося чувствительные удары регулярным царским войскам, сжи­гая крепости, заводы, усадьбы помещиков, расстреливая и вешая своих мучителей, классовых врагов. Но силы были неравными. Восставшие не смогли сокрушить мощный государственный ап­парат крепостников и победить регулярную армию. Наивно-монархические иллюзии патриархального крестьянства, солдат, казаков, работных людей нашли выражение в крестьянско-казацкой утопической программе справедливого «мужицкого цар­ства» с царем-казаком во главе. В этом сказалась политическая незрелость восставших.

Однако восстание Пугачева сыграло огромную роль в формиро­вании классового самосознания крестьянства и в воспитании пере­довой дворянской интеллигенции в революционном духе. Эта стихийная народная война поколебала многовековые представле­ния трудового народа о незыблемости и законности самодержавных и крепостнических порядков в России. От нее тянется прямая нить к Александру Николаевичу Радищеву, к освободительному дви­жению русского народа в XIX в.

После подавления восстания и казни Емельяна Пугачева по­литика правительства Екатерины II стала еще более жестокой. А. С. Пушкин писал: «Екатерина уничтожила звание (справедли­вее, название) рабства, а раздарила около миллиона государствен­ных крестьян (т. е. свободных хлебопашцев) и закрепостила воль­ную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила пытку — а тайная канцелярия процветала под ее патриархальным правлением; Екатерина любила просвещение, а Новиков, распро­странивший первые лучи его, перешел из рук Шешковского¹ в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин^[4] умер под розгами — и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычай­ная его известность»^[5] .

В это темное царство, полное мучений, нужды, страданий, людского горя и глухого недовольства, неожиданно ворвался луч яркого солнечного света: русские люди узнали о том, что во Фран­ции произошла революция. 14 июля 1789 г. вооруженный восстав­ший народ взял штурмом королевскую тюрьму Бастилию. 22 сентября 1792 г. Конвент объявил короля Людовика XVI низло­женным и провозгласил Республику.

Остатки феодального строя и крепостничества во Франции были окончательно уничтожены. 21 января 1793 г. революционный на­род казнил короля Людовика XVI.

Вот как пишет советский исследователь Г. П. Шторм об от­кликах на эти события в России: «Революция во Франции совер­шилась, и королевская власть уничтожена», — опережая собы­тия, сообщил 19 июля 1789 г. президенту Коллегии иностранных дел И. А. Остерману русский посланник в Париже И. М. Симолин.

Его донесение о взятии Бастилии достигло Петербурга спустя неделю. По словам современника, иностранца Сегюра, весть эта с восторгом была встречена в столице купцами, мещанами и «неко­торыми молодыми людьми из более высоких слоев общества», хотя, казалось бы, им не было никакого дела до этой парижской тюрь­мы.

С этого дня почти на протяжении года, предшествовавшего аресту Радищева, события во Франции не переставали волновать русское общество, заполняя страницы столичных газет.

Осенью 1789 г. «С.-Петербургские ведомости» опубликовали историческое решение Национального собрания Франции о «со­вершенном уничтожении всякого рабства, всякого действитель­ного личного холопства в помещичьих правах».

Спустя несколько дней в «Московских ведомостях» появился перевод «Декларации прав человека и гражданина», а в Петербургских книжных лавках началась открытая продажа французских революционных изданий — памфлетов и листков»¹.

В России было неспокойно. Народ находился в брожении. Стра­на была похожа на растревоженный улей, все говорили о фран­цузской революции. С первых же дней революции во Франции Екатерина II стала со страхом говорить «об ужасах царства на­рода... царства самого ужасного из тиранов — царства черни». Ее тревожило, как бы «эта французская мода не превратилась в эпидемию» и не перенеслась бы в Россию, где восставший народ мог бы напомнить времена «маркиза» Пугачева.

Начались преследования свободолюбивых и прогрессивно мыс­лящих людей в России. Среди них находился и А. Н. Радищев, -который поднял голос в защиту многомиллионных масс крестьян­ства, издав в собственной типографии в мае 1790 г. свою книгу
«Путешествие из Петербурга в Москву». Смелая, пламенная речь патриота призывным набатом зазвучала тогда в России, она нашла отклик в сердцах многих людей. «Назовем блаженною страною, — обращался Радищев к своим современникам, — где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного про­питания, ни собственного от зноя и мраза укрова»^[6] . «Но кто между нами оковы носит, кто ощущает тяготу неволи? — вопрошает первенец свободы. — Земледелец! кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада; тот кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распоряжати ни тем, что обрабатыва­ет, ни тем, что производит. Кто же к ниве ближайшее имеет право, буде не делатель ея?.. У нас, тот кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно, но, работая ниву чуждую, зрит пропитание свое зависящее от власти другаго! Просвещенным вашим разумам, истины сии не могут быть непо­нятны, но деяния ваши, в исполнении сих истин, препинаемы, сказали уже мы, предрассуждением и корыстию. Неужели серд­ца ваши, любовию человечества полные, предпочтут корысть чув­ствованиям, сердце услаждающим? — обращается Радищев к сво­им современникам, гражданам России, а не жалким подданным императрицы. — Но какая в том корысть ваша? Может ли госу­дарство, где две трети граждан лишены гражданскаго звания, и частию в законе мертвы, назваться блаженным? Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьянина в Рос­сии? Ненасытец кровей один скажет, что он блажен, ибо не имеет понятия о лучшем состоянии», — клеймит Радищев помещиков. Бросать в лицо «власть предержащим» справедливые обвинения — это мужество. Еще большее мужество — разговор об этом в книге. Ведь писатель восставал не против «колосса на глиняных ногах», а против мощного самодержавно-бюрократического государства.

Как только «крамольная книга» без имени ее автора попала на стол Екатерины II, привыкшая к раболепию, лести, всеобщему поклонению, императрица не могла прийти в себя от гнева и ис­пуга. В правдивых строках «Путешествия» ей почудился грозный призрак Пугачева. «Говорено о книге «Путешествие из Петербур­га в Москву». Тут рассеивание заразы французской: отвращение от начальства; ... открывается подозрение на Радищева, — за­писывал в своем дневнике А. В. Храповицкий, личный секретарь Екатерины II. — Сказывать изволила, что он бунтовщик хуже Пугачева». Вскоре Радищев был схвачен, посажен в Петропавлов­скую крепость, осужден на смерть.

Жизнь - подвиг. Творческая история произведения

«Одержимый стремлением всегда, даже и без вызова, говорить правду или, лучше сказать, писать правду», как говорил о писа­теле один из секретарей иностранного посольства в Петербурге, Радищев полагал, что его борьба за правду есть лучший способ служения отечеству. «Человек, человек потребен для ношения имени сына отечества!» — заявил первенец свободы в 1789 г., уже закончив работу над «Путешествием из Петербурга в Москву»^[7] . Говоря же о тех, кто не достоин называться сыновьями отечества, писатель вспоминает в своем произведении «Беседа о том, что есть сын Отечества» нескольких персонажей, хорошо известных чита­телям сатирических журналов: злодея, притеснителя, завоевателя, гордеца, обманщика, лентяя, чревоугодника, щеголя. «Не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества (патриота). Под игом рабства находящиеся недо­стойны украшаться сим именем»², — заявляет Радищев. Великий мыслитель считал, что «истинным сыном отечества» может считать себя только свободный в своих мыслях и поступках человек: тот, кто «стремится всегда к прекрасному, величественному, высокому». «Истинный сын отечества» благонравен и благороден, но не по происхождению. В понимании автора «Путешествия» благородного человека характеризуют добродетельные поступки, одухотворен­ные истинной честью, т. е. свободолюбием и народонравием, служением своему народу. Написав «Путешествие из Петербурга в Москву», Радищев поступил именно как истинный сын отече­ства. Он совершил подвиг, заступившись за людей, у которых бы­ли отняты человеческие права, в том числе и право называться человеком.

Страстное обличение самодержавия и крепостничества не мог­ло остаться незамеченным в государстве, где никакое проявление свободомыслия не оставалось безнаказанным. Не мог остаться без­наказанным и автор крамольной книги. Радищев все это знал и сам выбрал свою судьбу. В то время как громадное большинство дворян, современников Радищева, жило только для себя, удовлет­воряя свои прихоти за счет крепостных крестьян и дворовых слуг, автор «Путешествия» отверг уют и комфорт, личное благополучие ради того, чтобы бросить вызов крепостникам-помещикам и самой императрице. Так же, как спустя почти столетие Н. Г. Чернышев­ский, Радищев в расцвете сил своих был насильственно отторгнут от семьи, от общества, от литературы, изолирован от политической борьбы и жизни.

К мужественному решению первенец свободы пришел не сра­зу. Без тени сожаления вспоминая о принятом решении, автор «Путешествия» писал, обращаясь к своим детям в трак­тате «О человеке, о его смертности и бессмертии»: «...нужны об­стоятельства, нужно их поборствие, а без того Иоган Гус изды­хает во пламени, Галилей влечется в темницу, друг ваш в Илимск заточается».

Александр Николаевич Радищев родился 20 (31) августа 1749 г. в Москве в семье потомственного дворянина, коллежского асессора Николая Афанасьевича Радищева. Его мать Фекла Сте­пановна Аргамакова происходила из дворян. Александр был стар­шим из семи братьев. Его детство прошло в Москве и в имении от­ца Немцово, Калужской губернии, Кузнецовского уезда. В летнее время мальчик вместе с родителями иногда выезжал в село Верх­нее Аблязово Саратовской губернии, где отец Радищева, богатый помещик, владел имением с 2 тысячами душ крепостных крестьян. В собственности Афанасия Радищева находились еще 17 деревень с крестьянами в разных губерниях России. В доме родителей Саша не видел сцен расправы с крепостными, но немало слышал расска­зов о жестоких соседях-помещиках, среди которых ему запом­нился некто Зубов: последний кормил своих крепостных, как скот, из общих корыт, а за малейшую провинность безжалостно сек. О гуманности Радищевых и их сочувствии крестьянам в их борьбе за свободу свидетельствует следующий факт: когда кре­стьянская война под руководством Емельяна Пугачева докатилась до Верхнего Аблязова, старый Радищев вооружил своих дворо­вых людей, а сам ушел в лес; своих же четырех детей Николай Афа­насьевич «роздал по мужикам». «Мужики так его любили, — рас­сказывает сын писателя Павел, — что не выдали, а жены их ма­рали маленьким господам лица сажею, бояся, чтобы бунтовщики не догадались по белизне и нежности их лиц, что это не крестьян­ские дети, обыкновенно замаранные и неопрятные. Ни один из тысячи душ не подумал донести на него...»^[8] .

Назад       Далее

При Екатерине II русское государство укрепилось, повысил­ся его международный престиж. С другой стороны, положение парода в стране было чрезвычайно тяжелым. Рост товарного про­изводства и развитие капиталистических мануфактур на наемном труде привели к тому, что эксплуатация крепостного крестьянства помещиками стала осуществляться в основном в форме денежного оброка; впрочем, в отсталых сельскохозяйственных районах при­менялась и барщина. Размеры оброка и барщины во второй по­ловине XVIII в. выросли в 2—3 раза; например, если денежный оброк в 1760 г. составлял 2—3 рубля с человека, то в 1780-е гг. он возрос до 5—10 рублей. А в тех местах, где применялась только барщина, помещики требовали с крестьян по четыре, а то и по пяти рабочих дней в неделю; если же в страдную пору — во время сенокоса — стояла хорошая погода, то некоторые помещики за­ставляли своих крестьян работать на себя всю неделю целиком. Натуральные повинности, лежавшие на крестьянах, обычно со­путствовали денежному оброку и сводились к поставке помещику столовых припасов (мяса, масла, яиц, овощей, фруктов и т. п.), продуктов домашних промыслов (холста, пряжи, металлических и деревянных изделий и т. п.). Тяжелой обязанностью крестьян была повинность по перевозке на подводах помещичьей сельско­хозяйственной продукции в дворянские усадьбы и в города на рынок. Увеличение денежного оброка привело к тому, что поме­щики все чаще и чаще отпускали крестьян на заработки в город. А внутри сельского населения постепенно складывался немного­численный слой зажиточных крестьян, которые скупали земли, вели торговлю, устраивали промышленные предприятия, осно­ванные на наемном труде.

Основные производители материальных благ в стране — кре­стьяне— оставались политически абсолютно бесправными. Соглас­но «Уложению» царя Алексея Михайловича (1649 г.) владелец мог продать, сменять своего крестьянина. Продажа крестьян без земли в это время вошла в обычай. В газетах нередко печатались такие объявления: «Продается лет тридцати девка и молодая гне­дая лошадь. Их можно видеть в доме губернского секретаря»; или «Продается мужской портной, повар и башмачник; там же венской прочной работы коляска и верховая лошадь»; или «Про­дается малосольная осетрина, семь сивых меринов и муж с женой». Иногда крепостных выводили целыми толпами на рынок, как ло­шадей на конный базар. Один сельский священник Петровского уезда Саратовской губернии в своих «Записках» передает рассказ старого крестьянина: «Бывало, говорит, наша барыня отберет парней да девок человек тридцать. Мы посажаем их на тройки, да и повезем на Урюпиискую ярмарку продавать. Я был в кучерах. Сделаем там, на ярмарке, палатку, да и продаем их ... Каждый год мы возили. Уж сколько вою бывало на селе, когда начнет ба­рыня собираться в Урюпино». «Всем известно, — продолжает тот же рассказчик, — что помещики-псари на одну собаку меняли сотню людей. Бывали случаи, что за борзую отдавали деревни крестьян». «Правда, что бывают и такие негодяи, — рассказывает в своих воспоминаниях венгерский путешественник Савва Текели, — которые ставят на карту своего крепостного и проигры­вают его».

Екатерина II в первые годы своего царствования сделала кре­постническое законодательство еще более жестоким. Указ от 13 декабря 1760 г. о праве помещиков ссылать крепостных в Сибирь был подтвержден Указом от 17 января 1765 г. — «О приеме Адми­ралтейской коллегией присылаемых от помещиков для смирения крепостных людей и об употреблении их в тяжелую работу». Судьба крепостного человека целиком зависела от воли его госпо­дина. Помещик сам назначал меру наказания, применяя цепи, пал­ки, плети, рогатки, розги. Ни о каком подобии правосудия не могло быть и речи. Разгул крепостников достиг крайних пределов. Рассказывают, что помещик Ефимов, завзятый охотник и боль­шой любитель собак, велел жене своего дворового выкармливать грудью двух щенят. Муж этой женщины не вынес такого издева­тельства и утопил барских щенят в реке. Тогда помещик прика­зал схватить крепостного и поджаривать ему ноги на раскаленных угольях.

Крепостные генеральши Толстой послали к ней своего хо­дока просить о снижении им размера оброка. Генеральша велела обрить ходоку голову и бороду, надеть ему на шею железную ро­гатку с заклепами, «дабы ему не иметь покою», и заставила кре­стьянина с этой рогаткой работать на кирпичном заводе.

Другой помещик отдал свою крепостную девушку мастерице учиться плести кружева. Когда она вернулась в имение, то ее стали принуждать работать сверх силы, чуть ли не целыми сут­ками: «просиживать каждый вечер по две свечи». Семнадцатилет­няя девушка не выдержала и убежала к мастерице в Москву. Полиция ее отыскала и вернула законному владельцу. Помещик приказал заковать свою жертву в железо, приковать к стулу и заставил плести кружева. Через несколько дней ее освободили по просьбе священника. Тогда девушка опять убежала. Ее отыска­ли, наглухо заклепали в кандалы, надели рогатку и заставили работать. Девушка наложила на себя руки, но не успела совсем перерезать себе горло и промучилась целый месяц. Зверь-помещик и тогда не снял с умирающей кандалов. Так ее и похоронили за­кованную в железо. Господин же остался безнаказанным.

Необразованные и грубые помещики и помещицы не знали ме­ры в своих издевательствах над крестьянами. Иногда они истя­зали своих крепостных просто так, ради забавы. Так, одна туль­ская помещица любила есть щи с бараниной, и когда ела эти щи, то приказывала сечь перед собой варившую их кухарку.

Знаменитая своими жестокостями московская помещица Салтычиха — Дарья Салтыкова — в течение шести лет зверски тира­нила и истязала своих крепостных, преимущественно женщин. Салтыкова отправила в могилу 140 человек. Она била их скалкой, поленьями, утюгом, жгла им на голове волосы и т. п. Дворового Хрисанфа Андреева помещица сама била кучерским кнутом, по­том велела его бить своему конюху, затем выставила его разде­того на мороз и продержала всю ночь, на другой день опять била его палкой, жгла уши раскаленными щипцами, лила на голову горячую воду, пока несчастный не упал. После этих истязаний Салтычиха отправила Хрисанфа в свое подмосковное имение, но по дороге он умер. Салтыкову обвинили в убийстве 75 человек. Доведенные до крайности издевательствами помещиков, крестьяне со всех концов страны направляли в столицу челобитчиков и хо­доков с целью добиться справедливости. Так было и в случае с Салтычихой. Летом 1762 г. ее дворовые Мартынов и Ильин суме­ли подать челобитную на свою госпожу императрице. В декабре 1762 г. сорок крестьян Салтычихи подали Екатерине II повторную жалобу. Сенаторы приказали бить ходоков плетьми с барабанным боем за то, что те осмелились, несмотря на запрещение, утруждать императрицу жалобой. Жестокости Салтычихи, впрочем, были настолько вопиющи, необычны даже для царской России, что Се­нат был вынужден ее судить. Дело разбиралось в течение шести лет. Наконец суд приговорил преступницу к наказанию кнутом и ссылке на каторжные работы. Но Екатерина милостиво изменила приговор: Салтыкову лишили дворянского звания, продержали ее один час у позорного столба, а затем надели оковы и отвезли в один из женских монастырей.

При таких порядках у крестьян не оставалось иных средств,; кроме бегства или расправы со злодеями-помещиками.

«Жестокую деятельность деспотизма под личиной кротости и терпимости» являет собой Указ Екатерины II от 28 сентября 1769 г. «Об отправлении из Казани в Нерчинск колодников за обыватель­ским конвоем под присмотром воинских людей или с теми коман­дами, кои приводить их будут». Уже к 1772 г. в Енисейской и То­больской провинциях находилось свыше двадцати тысяч крепост­ных, сосланных туда помещиками.

Императрица не только усилила власть помещиков над кре­стьянами, но и старалась умножить число богатых дворян. С этой целью она с первого же дня своего царствования стала разда­вать дворянам казенные земли и государственных крестьян. Бла­годаря такой щедрости в ее царствование в России появилось мно­жество новых помещиков. Это было настоящее расхищение обще­народного достояния. Тотчас после дворцового переворота Ека­терина II поспешила назначить награды своим сообщникам: графам Разумовскому и Панину, князю Волконскому — ежегод­ная пенсия в 35 тыс. рублей каждому, генералу Вадковскому — 800 душ крепостных крестьян, братьям Григорию и Алексею Орло­вым (впоследствии графам) — по 800 душ, капитану Пассеку — 160 тыс. рублей, поручику Протасову — 800 душ, поручикам Барятинскому, Черткову и капитану Федору Орлову — по 800 душ, князю Голицыну — 160 тыс. рублей и т. д. (далее в списке перечисляется еще 38 лиц). Русскими историками было подсчита­но, что за все ее долгое царствование Екатерина раздала дворя­нам 800 тысяч государственных крестьян вместе с землями.

А. С. Пушкин справедливо замечал: «Екатерина знала плут­ни и грабежи своих ... (придворных. — Ю. Б.), но молчала. Ободренные таковою слабостию, они не знали меры своему коры­столюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе про­изошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и со­вершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом развратная государыня развратила свое государство»^[3] . Пример расточительства показывала сама «северная Минерва». Бесконечные балы, на которых в десятках комнат дворца толпилось до 8000 масок, приемы, торжественные церемонии с чтениями пышных речей, од и гимнов, празднования с фейерверком, пушечной стрельбой и иллюминацией, с театраль­ными представлениями и уличными шествиями, парадами войск и т. п. — все это стоило государственной казне немало денег.

А обеспечивать все и расплачиваться за все должны были все те же производители материальных благ России — прежде всего крепостные крестьяне.

Назад       Далее